Страница 19 из 23
И все-таки при чтении работ, посвященных воинским повестям, сложно избавиться от впечатления, что существует какое-то скрытое препятствие на пути к раскрытию природы текстов данного жанра (типа повествования).
Традиция научного изучения воинской повести заложена работами А. С. Орлова и насчитывает более столетия279. Об итогах весьма красноречиво говорят слова современных исследователей. «…В отечественном литературоведении нет работ, раскрывающих закономерности существования и развития жанра воинской повести». «До настоящего времени не существует единого определения жанра воинской повести, хотя сам термин используется в литературоведении давно»280. «До сих пор одним из самых сложных вопросов в древнерусской литературе, касающихся так называемых воинских повестей, остается вопрос об их жанре. Существует ли отдельный жанр воинского повествования или нет?»281. «К тому же, – замечает Е. А. Прохазка, – употребляются и другие термины: “летописная повесть”, “летописный рассказ”, “историческая повесть”, “героическая повесть”, которые также обозначают литературные произведения на воинскую тему. Однако те, кто пользуется этими терминами, редко определяют их и редко уточняют, какие литературные черты они приписывают данной группе памятников. Даже академик А. С. Орлов, уделявший много внимания исследованиям воинских повестей, никогда не определял точно, какие произведения принадлежат к этой категории повествования, не уточнял, что именно он сам подразумевает под термином “воинская повесть”»282. (Е. А. Прохазка предпочитает пользоваться термином «воинское повествование».)
Проблема обозначена вполне определенно. Даже само существование жанра ставится специалистами под сомнение.
Совершенно очевидно, что под термином «воинская повесть» в древнерусской литературе объединяются очень разные исторические формы повествования. В чем их преемственность? Какова их типология? В чем сущность и качественные отличия?283 Без ответа на эти вопросы продуктивное изучение текстов, относимых исследователями к указанному жанру, сегодня вряд ли возможно.
Мы будем пользоваться термином «воинская повесть», не пытаясь внести в его понимание каких-либо уточнений. Задача настоящей главы заключается в том, чтобы с типологических позиций рассмотреть конкретные произведения данного жанра. Нас интересует феномен реализации житийной структуры в этом, традиционно относимом к разделу мирской, или же так называемой светской литературы284, типе повествования.
«Воинские повести зарождаются и длительное время существуют исключительно в рамках летописей, затем выделяются из них, превращаясь в самостоятельные произведения с собственной литературной судьбой, начинают бытовать в сборниках нелетописного состава. Но выявить тот момент, когда этот жанр “выходит” за пределы летописей, очень трудно, тем более уже в летописных сводах ХIII–ХIV вв. встречаются тексты этого жанра, которые мало связаны с окружающими их сообщениями и представляют собой самостоятельные произведения»285, – пишет Н. Ф. Трофимова. Мы проанализируем именно поздние воинские повести (список самой ранней датируется второй четвертью ХVI века – см. ниже). Тезис, который мы хотели бы раскрыть, можно сформулировать так: определенный тип «воинских повестей» следует перевести из раздела мирской литературы в раздел литературы агиографической, так как их природа определяется житийной структурой, аналогичной структуре «жития-мартирия». Забегая вперед, назовем их «воинскими повестями агиографического типа». Вряд ли данный тезис излишне полемичен. У нас нет цели дать крайнюю формулировку. Цель другая: поставить проблему, которая видится вполне реальной.
Чтобы решить поставленную задачу (раскрыть сформулированный тезис), нам придется не только сравнить «жизнеописания» и образы воина и внешнего врага с жизнеописаниями и образами соответствующих житийных персонажей, но и рассмотреть ряд аспектов воинской проблематики в древнерусской культуре, в частности «церемониал выхода на врага», раскрывающий христианское понимание битвы и воинского служения.
Мы сознательно отказываемся от рассмотрения вопроса выявления генезиса обнаруженной структуры на материале текстов ХI-ХIV веков, так как данная задача требует привлечения очень большого объема материала и, на наш взгляд, должна быть решена отдельно.
2.3. Воин и монах: разность путей и судеб
«…Княземъ въ Руси велико неустроение и части боеве»286, – с горечью писал летописец в повести о битве на Калке (1223 год). Мы бы не стали приводить эти слова, если бы они ни выражали столь многое в русской истории. В. О. Ключевский писал о Герберштейне287, посетившем Московское государство в ХVI веке: «Герберштейн, наблюдавший Московию при отце Грозного, вынес такое впечатление, что для нее мир – случайность, а не война»288. Данное заключение можно распространить не только на годы правления великого князя Василия III, но на всю эпоху Средневековья. «Острыи мечю, борзыи коню – многая Руси»289 – эти слова венгерского полководца Фильнея донесла до нас летопись ХIII века. Они характеризуют Русь как воинское государство.
Состояние усобицы, войны было почти непрерывным как для Киевской, так и Московской Руси290. Описывая фигуру князя в литературе ХIХIII веков, Д. С. Лихачев замечает: «Главные добродетели князя – быть “величавым на ратный чин”, быть готовым жертвовать своей жизнью за свою честь, за честь Русской земли, мстить за свой “сором” или “сором” Руси»291. Но не только князю предписывалось быть воином. В годину опасности на защиту своей земли становился каждый, кто мог держать оружие. Судьба воина – походы, ранения, гибель на поле брани – типична для человека Средневековья. «Дивно ли, оже мужь умерлъ в полку ти»292, – писал Владимир Мономах своему врагу, князю Олегу Черниговскому, прощая его за убийство в усобной схватке своего сына. «Аще и брата моего убилъ еси, то есть недивьно, в ратех бо и цари и мужи погыбають»293, – обращался к нему и брат убитого, князь Мстислав. «Аще мужь убьенъ есть на рати, то кое чюдо есть?»294, – звучат сохраненные летописцем слова Даниила Галицкого, доказывая нам, что подобные выражения были распространенными и типичными в Древней Руси. Ср. русскую пословицу: «Солдату умереть в поле, матросу в море»295.
Итак, воин – фигура для Средневековья абсолютно типичная и репрезентативная в той же степени, как, например, и фигура монаха.
Монах – герой «жития», воин – герой «воинской повести». «Житие» – жанр церковной письменности, историческую «воинскую повесть», как было отмечено, принято относить к разделу мирской литературы. Несмотря на то что названные типы повествования разведены по разным сферам письменной культуры, есть несомненный смысл в том, чтобы сравнить образы воина и монаха, равно как и их жизнеописания в древнерусских текстах.
Казалось бы, что общего между воином и монахом? Первый живет в миру, он может быть и князем, и боярином, и земледельцем, и ремесленником. Пока нет войны, каждый занимается своим делом. Второй, совершив постриг, отрекается от всего мирского и не принадлежит более к миру живых, он принял звание «живого», «непогребенного мертвеца». Отвергшись от мирских путей, монах избирает путь, ведущий в царствие небесное.
279
См.: Орлов А. С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая ХVII в.). М., 1902.
280
Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть… С. 3, 7.
281
Прохазка Е. А. О роли «общих мест» в определении жанра древнерусских повестей // ТОДРЛ. Л., 1989. Т. 42. С. 228.
282
Там же.
283
Ср.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть… С. 9.
284
См.: Кусков В. В. Жанры и стили древнерусской литературы ХI – первой половины ХIII вв. : автореф. дис. … д-ра филол. наук. М., 1980. С. 13. (Ср. попытку определить свое отношение к видению «многих современных исследователей» «воплощения нового литературного жанра – “воинской повести”» в летописных повестях о монголо-татарском нашествии Р. Пиккио: «Мы предпочитаем считать этот жанр вариантом или, точнее, новой эволюционной фазой большой “повести”, фундаментального летописного рассказа. “Воинские повести”, связанные с татарским нашествием, – ответвление от стиля “Повести временных лет”…» (Пиккио Р. История древнерусской литературы. М., 2002. С. 110)).
285
Ср.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть… С. 8.
286
Летописные повести о монголо-татарском нашествии. С. 152.
287
Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) – австрийский дипломат, побывавший в России в 1517 и 1526 гг. Он написал ставший широко известным европейскому читателю труд о Московии. (См.: Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988.)
288
Ключевский В. О. Соч. : в 9 т. Т. 2. Курс русской истории. Ч. 2. М., 1988. С. 196.
289
Галицко-Волынская летопись // ПЛДР. ХIII век. С. 254.
290
В связи с этим напомним следующие вычисления Н. Аристова: «В 1055–1238 годах было 80 областных войн; некоторые из них тянулись 12–17 лет» (Аристов Н. Промышленность Древней Руси. СПб., 1866. С. 251). Известны подсчеты В. О. Ключевского. «В продолжение 234 лет (1228–1462) северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц и до 160 внешних войн» (Ключевский В. О. Соч. : в 9 т. Т. 2. С. 45). Ср.: «За ХIII–ХIV и первую половину ХV века русские выдержали более 160 войн с внешними врагами» (Мавродин В. В. Образование русского национального государства. Л., 1941. С. 127). «Ильин в своей книге “Сущность и своеобразие русской культуры” напоминает, что Россия в большей части своей истории была осажденною крепостью. Ссылаясь на С. Соловьева, он указывает следующие цифры: с 800 до 1237 года каждые четыре года происходило военное нападение на Русь; в 1240–1462 годах было двести нашествий. Ильин подсчитывает, что от 1368 до 1893 год, т. е. в течение 525 лет было 329 лет войны, значит, два года войны и один год мира» (Лосский Н. О. Характер русского народа. Кн. первая. Посев. 1957. С. 49). «Сообщения о военных походах занимают более половины летописи», – характеризует В. В. Кусков «Повесть временных лет» (Кусков В. В. История древнерусской литературы. 5-е изд. М., 1989. С. 51). Данный факт красноречиво свидетельствует о той роли, которую война играла в рассматриваемую эпоху, и значимости воинской тематики для средневековых авторов.
291
Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси // Лихачев Д. С. Избранные работы : в 3 т. Л., 1987. Т. 3. С. 48.
292
Поучение Владимира Мономаха // ПЛДР. ХI – начало ХII века. М., 1978. С. 412.
293
ПВЛ // ПЛДР. ХI – начало ХII века. С. 246.
294
Галицко-Волынская летопись. С. 326.
295
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. М., 1990. Т. III. С. 257.