Страница 18 из 23
В той же «Повести о разорении Рязани Батыем» князь Юрий Ингоревич призывает воинов перед боем с татарами: «О господия и братиа моа, аще от руки Господня благая прияхом, то злая ли не потерпим! Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти. Се бо я, брат ваш, напред вас изопью чашу смертную за святыа Божиа церкви, и за веру христьянскую, и за очину отца нашего великаго князя Ингоря Святослави-ча»267. В данном тексте убиенные в сражении с татарами рязанцы представлены в качестве святых-мучеников. Ту же семантику несет и краткий рассказ об оставшемся в живых и изнемогающем от ран князе Олеге Ингоревиче268. Батый хочет его «изврачевати от великых ран и на свою прелесть возвратити. Князь Олег Ингоревич укори царя Батыа, и нарек его безбожна, и врага христьанска. Окаяный Батый и дохну огнем от мерскаго сердца своего, и въскоре повеле Олга ножи на части роздробити. Сий бо есть вторый страстоположник Стефан, приа венець своего страданиа от всемилостиваго Бога»269.
В этих примерах и во многих других (которые мы опускаем) перед нами, несомненно, варианты реализации структуры жития-мартирия в историческом, воинском повествовании. Батый охарактеризован как враг христианства (соответствующие фрагменты выделены нами курсивом). Погибшие от рук татар христиане предстают в качестве мучеников. (Заметим, что мученические мотивы не проводятся в повести последовательно.) «Народное почитание или рука книжников вносили в число русских святых многих князей, погибших в Батыево нашествие: семью князя Юрия, его супругу, сыновей и их жен, убитых при взятии Владимира, рязанских князей Феодора и Евпраксию, которая разбилась, бросившись с терема с малолетним сыном, блюдя свою чистоту. Но они никогда не были канонизированы»270.
Как мы видим, в приведенных примерах мученическая смерть может описываться по-разному. Важно выяснить, какие формулы могут быть использованы при ее описании. Не нуждаются в разъяснении случаи, когда убиенный прямо называется мучеником, страстотерпцем, святым, или говорится, что он удостоился мученического венца, «добыл живота вечного» и т. п. О мученической смерти свидетельствует знакомая нам формула «предаша душа своя въ руце Господеви» и сходные с ней по своей семантике варианты. Мученическую смерть подразумевают и призывы выступить на защиту христианской веры, Русской земли и дела (обиду и пр.) великого князя (позже – царя). Собственно говоря, в этой триаде и заключается суть воинского мученического подвига в русской культуре.
Выявленная проблема реализации структуры мученического жития (или аналогичной структуре мученического жития) в историческом, воинском повествовании представляется нам очень существенной. Она и будет рассмотрена далее в контексте воинской проблематики средневековой христианской культуры в целом.
2.2. «Воинская повесть»: к проблеме жанрового определения
«Воинская повесть» – самый распространенный жанр (или тип повествования) в разделе мирской литературы ХI–ХVII веков. В этом отношении с ним соперничает только жанр «жития» (соответственно, в разделе церковной литературы).
К настоящему времени издано два сборника, в которых помещена подборка древнерусских воинских повестей271. Но ни в первом, ни во втором читатель не найдет не только теоретических рассуждений относительно жанра, но даже самого жанрового определения. (Особенно показательно это для академического издания 1949 года.)
Для того чтобы уяснить, каковы же представления о воинской повести в современном литературоведении, небезынтересно обратиться к статьям, содержащимся в специальных словарях, справочниках и энциклопедиях. Задача, стоящая перед их авторами, заключается в том, чтобы обобщить наработанный научный материал и на его основе дать краткое, но при этом исчерпывающее и максимально точное описание того или иного явления.
В «Краткой литературной энциклопедии» мы находим следующее определение: «Воинская повесть – жанр древнерусской литературы 11–17 вв. Воинская повесть представляла собой светскую историческую повесть как оригинальную, так и переводную, посвященную изображению воинских подвигов, с описанием битв, воинского быта, снаряжения и т. п.».
Автор статьи выделяет три периода в развитии воинских повестей. Первый период – киевский. «После разгрома Киевской Руси татарами возникает новый этап развития воинских повестей». Далее отмечены особенности произведений означенного этапа. «Облик ее героя-витязя окрашивается трагизмом. Мужество перед непобедимым врагом приобретает оттенок религиозного подвижничества. Воинские повести сближаются с произведениями житийного жанра». «Третий этап развития воинской повести начинается с конца 14 в., после Куликовской битвы <…> В воинских повестях этого периода <…> героем становится вождь Московского государства, свершающий воинский подвиг с мыслью о высоком призвании родной земли, оплота христианского правоверия». Также отмечено, что «поэтика воинской повести оказала значительное влияние на развитие летописной и житийной литературы: в описании сражений, героев и т. д.»272.
В «Словаре литературоведческих терминов» статья о воинской повести отсутствует. В статье «Повесть» ее автор, В. В. Кожинов, приводит примеры древнейшего существования данного жанра: «Повесть временных лет», «Повесть о нашествии Батыя на Рязань»273.
В «Литературном энциклопедическом словаре» помещена статья Д. М. Буланина. Она фактически не добавляет новых сведений по отношению к информации «Краткой литературной энциклопедии». Отметим лишь следующее положение: «Центральный герой оригинальных русских повестей – обычно реальная историческая личность, представленная в качестве идеального воина»274. Общий информационный характер носит и статья В. В. Кускова в пособии для высшей школы275.
Не удается вынести представления о жанровой природе воинской повести и из статьи «Повесть древнерусская», помещенной в энциклопедическом издании – «Литературной энциклопедии терминов и понятий». В указанной статье отмечено, что «в 14–15 вв. были созданы пространные нелетописные воинские П<овести> д<древнерусские>: “Повесть о разорении Рязани Батыем”, “Сказание о Мамаевом побоище”». Далее сказано, что в этих повестях «усилено беллетристическое начало: подробно изображаются переживания персонажей, приводятся монологи и диалоги. Авторы прибегают к приемам ретардации и убыстрения повествования в наиболее напряженные моменты». Отмечено также, что «беллетристическое начало характерно и для исторических повестей 17 в.», – к ним отнесена «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков»276.
Как мы видим, за основу жанрового определения воинской повести авторы словарно-энциклопедических статей взят тематический, т. е. простейший признак. Однако не стоит забывать, что это один из основных жанровых признаков. О чем совершенно справедливо напоминает Н. Ф. Трофимова, ссылаясь на соответствующие труды литературоведов277. В частности, на монографию Д. С. Лихачева «Поэтика древнерусской литературы», в которой он пишет, что «…основой для выделения жанра, наряду с другими признаками, служили не литературные особенности изложения, а самый предмет, тема, которой было посвящено произведение»278.
267
Повесть о разорении Рязани Батыем. С. 186. (В параллельном тексте-переводе последняя фраза дана в следующем виде: «Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть». Возможно, это случайный недочет, речь идет не о вечной славе, но о вечной жизни, которую мученик «покупает» своею кровью. (В связи с этим интересно переосмысление традиционной воинской формулы с догматической точки зрения Иваном Грозным. В Первом послании к А. Курбскому царь пишет, что беглый воевода в свое время проливал кровь на поле брани не за православие, а ради чести и богатства. «И сие убо Богови неприятно есть; паче же удавлению вменяется, еже славы ради умрети», – заключает он (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1993. С. 42).
268
Князь Олег Ингоревич (Игоревич) Красный, умерший своей смертью в 1258 году, спутан в данном эпизоде с князем Романом Ольговичем, убитым в Орде в 1270 году. (См. комментарий в кн.: ПЛДР. ХIII век. С. 557.)
269
Повесть о разорении Рязани Батыем. С. 188.
270
Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990. С. 95.
271
См.: Воинские повести Древней Руси / под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.–Л., 1949; Воинские повести Древней Руси / вступ. ст. Л. А. Дмитриева; сост. Н. В. Понырко. Л., 1985.
272
См.: Автомонова А. П. Воинская повесть // КЛЭ : в 9 т. М., 1962. Т. 1. Стб. 1015–1016. (При цитации нами убраны сокращения, принятые в энциклопедических изданиях.)
273
См.: Кожинов В. Повесть // Словарь литературоведческих терминов. М., 1974. С. 272.
274
Буланин Д. М. Воинская повесть // ЛЭС. М., 1987. С. 68.
275
Кусков В. В. Повесть воинская // Литература и культура Древней Руси : словарь-справочник. М., 1994. С. 123.
276
Ранчин А. М. Повесть древнерусская // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2003. Стб. 753–754.
277
См.: Трофимова Н. В. Древнерусская литература. Воинская повесть ХI–ХVII вв. : курс лекций; Развитие исторических жанров: материалы к спецсеминару. М., 2000. С. 6; см. также: С. 10.
278
Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы // Лихачев Д. С. Избранные работы : в 3 т. Л., 1987. Т. 1. С. 321.