Страница 23 из 23
Сражение с врагом в представлении средневекового книжника – мистерия космического масштаба. В бой вступают воины земные и небесные, в схватке сходятся Свет и Тьма, силы Добра и Зла. Бог, Богородица, все Христово воинство, прежде всего святые – защитники Русской земли зримо и незримо участвуют в сражении. Отсюда сюжеты о спасении городов и целых земель представителями небесного воинства, о победе над врагом креста, икон. Отсюда постоянные описания «видений» (открывающихся людям особой духовной чистоты)379 – свидетельств участия в бою небесных сил (святых, ангелов и пр.), описания случаев, когда трупы врагов лежат там, где не ступала нога русского воина, и т. п. (Миниатюры и иконы, иллюстрирующие ратные сцены, делают данную мистерию проявленной и зримой.)
Таковы основные представления о битве, сложившиеся в русской средневековой культуре под влиянием христианства380. Без их понимания невозможно уяснить смысл и сущность воинского служения и подвига, в том числе и в новое время. Гениальное мистическое (Пьер слышит голос и «убежден, что кто-то вне его говорил» ему) определение – «война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам Бога»381 – дано Л. Н. Толстым в ХIХ веке на основании описанных представлений.
2.6. Особенности реализации структуры «мученического жития» в «воинской повести»
Одним из литературных образцов, на который был ориентирован автор «Казанской истории», явилось «Сказание о Мамаевом побоище»382. Однако вовсе не этим обстоятельством обусловлено возникновение структурного параллелизма названных произведений. Их структурно-типологическое сходство вызвано единством предмета описания, а значит, и языка описания в рамках единой картины мира.
Перейдем к решению основной задачи данной главы: на примере наиболее показательных текстов, «Сказания» и «Казанской истории», рассмотрим вариант реализации структуры жития-мартирия в воинской повести. («Повесть о прихожении Стефана Батория…» дает типологически сходный материал. Следует также заметить, что «Сказание» – лишь один из памятников куликовского цикла. Кроме него, туда входят краткая и пространная летописные повести, «Задонщина». Однако мы не ставим специальной задачи привлечения указанных произведений, так как они не содержат дополнительного материала, вносящего качественные изменения в описание интересующей нас жанровой структуры.)
В сюжетно-тематическом плане «Сказание» – цельное и однородное произведение. Этого нельзя сказать о «Казанской истории». Сочинение сложно не только в сюжетном отношении. Д. С. Лихачев показал, что его автор постоянно нарушает правила литературного этикета при описании русских и казанцев, что, в свою очередь, ведет к нарушению единства точки зрения в произведении383. Мы не будем касаться данной проблематики. Наша задача – рассмотреть прежде всего этикетные фрагменты текста, то есть такие, где Иван Грозный и русские воины представлены в идеальном свете. Не входим мы также в проблему исторического комментария к этому произведению – для нас она не столь существенна. Как и в предыдущих случаях, мы отдаем приоритет анализу семантики текста. При этом важно раскрыть сами механизмы построения интересующего нас сюжета.
Оба памятника заключают в себе ярко выраженное религиозно-агиографическое начало, ментальность мученичества. Вызвано это наличием в сюжете мученического конфликта.
2.6.1. Описание внешнего врага
Конфликт предполагает присутствие участвующих в нем сторон. В качестве противника христианства, мучителя выступает внешний враг.
В «Сказании» это «поганые» татары («агаряне») и «безбожный», «свирепый зверь» (в молитве князя Дмитрия384) Мамай, «еллинъ (язычник) сый верою, идоложрецъ и иконоборецъ, злый христьанскый укоритель»385. Данная характеристика должна была вызвать у средневекового читателя ассоциацию с первоначальными временами христианства, когда последователи Иисуса Христа подвергались массовым гонениям и преследованиям. Закономерно, что автор уподобляет Мамая римскому императору Юлиану Отступнику. Косвенно Мамаю даже приписывается желание пленить Иерусалим386. Он наследник политики Батыя. Старые татары рассказывают ему, «како пленилъ Русскую землю царь Батый, какъ взялъ Киевъ и Владимерь, и всю Русь, словенскую землю, и великого князя Юрья Дмитреевичя убилъ, и многых православных князей избилъ и святыа церкви оскьверни, и многы манастыри и села пожже, и въ Володимире въселенскую церковь златаверхую разграбилъ»387. Мамай – посланник дьявола, именно тот подучил его, «како разорити православную веру и оск-врънити святыя церкви и всему христианству хощеть покорену от него быти, яко бы ся не славило Господне имя в людех его»388. (Ср.: аналогичная мысль выражена Мамаем в «Слове о житии великого князя Дмитрия Ивановича»: «Преиму землю Рускую, и церкви христианскыя разорю, и веру их на свою преложу, и велю покланятися своему Махмету. Идеже церкви были, ту ропаты поставлю и баскаки посажаю по всем градом рускымь, а князи рускыа избию»389.)
Итак, уже само появление внешнего врага в сюжете «Сказания» означает завязку мученического конфликта.
Автор «Казанской истории» создал куда более сложный сюжет, использовав при этом массу исторических и легендарных источников. Книжник описывает именно историю Казанского царства с момента возникновения и до падения. Данная линия строится по модели сюжета о появлении на свет природного зла. Происхождение Казани описано через мотив злого, греховного рождения, который включает в себя символику «корня» («семени», «древа») и «плода». В борисоглебском цикле через этот мотив описана судьба одного героя, «злого человека» Святополка, в настоящем же случае – судьба целого царства и народа, его населяющего.
Сюжетными заместителями природного злодея в данном варианте предстают змей, покровитель казанцев, и они сами.
Будущая столица татарского царства возникла на месте, которое ранее было обиталищем змея-человекоядца. «И глаголютъ мнози нецыи: преже место то было издавна гнездо змиево <…> Живяху же ту, в гнезде, всякия змии и един змий, велик и страшен, о двою главах: едину главу змиеву, а другую волову. И единою главою человеки пожираше
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
379
Ср. восприятие войны в блокадном Ленинграде, переданное Д. С. Лихачевым: «Разверзлись небеса, и в небесах был виден Бог. Его ясно видели хорошие. Совершались чудеса» (Лиха-чев Д. С. Книга беспокойств. М., 1991. С. 187).
380
Они очень емко выражены в так называемых воинских стихах (ХVII века). «Приидете вси рустии собори, / и благообразнии вернии народи, / и страшнии воини . / Стецемося вкупе / во святую Божию церкове / и помолимся Царю Небесному. / Уже бо нам прииде время / прославити Господа. / Той бо нам бысть / победа и утвержение. / Той бо одоление / на поганыя враги. / Уже бо прииде конечное житие наше. / Станем, братие, / противо полков поганых, / не убоимся часа смертнаго. / Поборника имамы / и от Девы рождешагося Господа. / Дерзайте убо, /дерзайте, вернии мужие, / воспоим уже вкупе / страстотерпческое страдание. / Дерзайте убо, / дерзайте, людие божии, / свыше бо зрите помоще Божию, / ибо той победит враги, яко весесилено». «Уже прииде нам время, / братие, пострадати за благочестие / и за веру православную / и за святые обители. / Уже приспе день и час / прославити Бога / и Его Богоматерь Пречистую. / Постоим противо поганых полков, / разорителей православия. / Уже бо конечное житие наше. / Аще одолеют нас погании / и пролиют кровь нашу, / то мученицы будем, / смерть наша почтена / будет пред человеки, / души наши венчаются, / от Христа-Бога. / Ныне уже видим, братие, / землю нашу разоряему, / и веру нашу потребляему, / и обители оскверняемии, /и церкви Божия пожигаеми / честныя иконы поругаеми. / Мы же ныне Христу возопием: / “Господи, не предаждь нас / поганым в разорение / и веры нашия в потребление. / Изми нас из руки поганых, / человеколюбче Господи, / и помилуй нас”».
«Приидите, христоноснии людие, / воспоем мученик страдание. / Како по Христе пострадавше / и многия муки претерпевше, / о телеси своем не брегоше / и единомудрено упование имуще ко Господу. / Пред цари и князи нечестивыми / Христа проповедоваше и душа своя положиша / за веру правую. / Тако и мы ныне, друзи и братие, / спостраждемо за веру православную / и за святыя обители, / и за благовернаго царя нашего, / и за все православие. / Станем сопротив гонящих нас, / не устыдим своего лица. / Не убоимся убо, о воини, / поидем на сопротивныя и безбожныя агаряны, / разоряющих православную веру. / Се ныне время, / смертью живот купим. / Да аще похитят нас агаряне / и пролиюте кровь нашу, / то мученицы будем Христу, / Богу нашему, / да венцы победными увяземося / от Христа-Бога / И Спаса душам нашим» (Древнерусские рукописи Пушкинского Дома. (Обзор фондов). М.–Л., 1956. С. 187–189).
381
Толстой Л. Н. Война и мир. Т. 6. С. 304.
382
См.: Орлов А. С. Героические темы древней русской литературы. М.–Л., 1945. С. 113– 114; [Орлов А. С.] Глава III. Казанский летописец // ИРЛ. : в 10 т. Литература 1220–1580-х гг. МЛ., 1945. Т. II. Ч. I. С. 467.
383
См.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. С. 365–369.
384
См.: Сказания и повести о Куликовской битве. С. 28.
385
Там же. С. 25.
386
См.: Там же. С. 27.
387
О смыслах уподобления Мамая Батыю см.: Робинсон А. Н. Эволюция героических образов в повестях о Куликовской битве // Куликовская битва в литературе и искусстве. М., 1980. С. 18, 19; Об исторических аналогиях в текстах куликовского цикла в целом см.: Кусков В. В. Ретроспективная историческая аналогия в произведениях куликовского цикла // Там же. С. 44–51.
388
Сказания и повести о Куликовской битве. С. 25.
389
Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича // ПЛДР. ХIV – середина ХV века. М., 1981. С. 210. (Дмитрий Донской умер в 1389 году. Разброс в датировке времени написания данного памятника – от конца ХIV до ХVI века – см: Прохоров Г. М., Салмина М. А. «Слово о житьи и о преставлении великаго князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго» // СКИК. Вып. 2 (вторая половина ХIV–ХVI в.). Ч. 2. С. 405).