Страница 13 из 23
Отбор текстов не случаен. Он вполне позволяет разрешить поставленную в параграфе задачу.
Как и в жизнеописании святого-монаха, в биографии мученика важен мотив рождения от «блаженных» («святых», «благочестивых», «христолю-бивых» и т. п.) родителей. В появлении его следует усматривать не влияние преподобнического жития (как это обычно делают), но проявление общего взгляда на мир в христианской культуре: доброе рождает добро, злое – зло.
В Лп. по смерти князя Владимира бояре и «убозии» плачут о «блаженном» «заступнике их земли», «заступнике и кормителе». Ср. в Чт.: еще до крещения (подобно Евстафию Плакиде) Владимир «бе же мужь правдивъ и милостивъ к нищимъ и к сиротамъ и ко вдовичамъ»200. «Яко же и на возехъ возити брашно по граду, и овощь, и медъ, и вино, и спроста рещи, все, еже на потребу болящимъ и нищимъ»201. Нестор не раз называет Владимира «благоверным князем». Таинство крещения обновило вчерашнего язычника, убийцу и блудника (согласно летописи, одних наложниц у Владимира было 800). Христианские книжники не могли не сказать о главном подвиге князя (Лп.): «Се есть новый Костянтинъ великого Рима, иже крестивъся сам и люди своя: тако и сь створи подобно ему»202. Ср. в Ск.: «Святыимь крьщениемь вьсю просвети сию землю Русьску»203.
В старшей, Пространной, редакции «Повести о Михаиле Тверском» сообщается, что «блаженный, приснопамятный и боголюбивый великий князь Михайло» не только имел в роду «блаженного» предка, мученика, великого князя Ярослава Всеволодовича, погибшего от рук татар, но и рожден от «святой» матери, великой княгини Ксении204. Она почиталась в Твери без официальной канонизации в качестве местной святой205.
Следующие мотивы в биографии мученика также имеют свою параллель в жизнеописании преподобного. Будущий страдалец за веру с детских лет проявляет любовь к Богу, интерес к христианскому учению, грамоте, книжности. В Чт. автор пишет о старшем из братьев, Борисе: «Взимаше бо книгы и чтяше, бяше бо и грамоте научен». Естественно, что тот, кому предстоит испытать мученический подвиг, читает прежде всего «жития и мучения святыхъ». Младший, еще не обученный грамоте, Глеб, «седя и не отлучашеся отъ блаженаго Бориса, но с нимъ день и нощь послушаше его»206. Об Андрее Боголюбском сказано: «Сыи благоверныи и христолюбивые князь Андреи от млады верьсты Христа возлюбивъ и Пречистую Его Матерь»207. Ксения, мать Михаила Тверского, научила сына «святым книгам и всякой премудрости»208.
Все последующие мотивы (кроме описания чудес) выражают специфику именно жизнеописания мученика. Первый из них – мотив желания мученической смерти, приготовления к ней, непротивления. Герой сознательно хочет пролить кровь за христиан, пострадать за веру, принять мученический венец.
Возможны два варианта реализации названного мотива в композиции жития.
В первом случае сначала в сюжете появляется противник христианской веры, русских святынь, который в дальнейшем должен исполнить функцию мучителя. Наличие такого героя (или героев) уже предполагает завязку конфликта и последующее появление его антагониста, героя-мученика. (Герой-мучитель в таком случае чаще всего – внешний враг, он характерен не только для житийных текстов, но и для исторических, «воинских повестей».)
Рассмотрим примеры с таким вариантом построения композиции.
В «Сказании об убиении в Орде князя Михаила Черниговского…» изначально речь идет о внешних врагах, коими являются «поганые татары» и хан Батый. Рассказывается о завоевании Русской земли и установлении обычая ездить русским на поклон к хану в Орду. Прибывшие должны были пройти «сквозе огнь и поклонитися кусту и идолом». Для христианина согласие совершить языческий обряд было равносильно отречению от собственной веры и приобщению к вере поганых. Экспозиция конфликта налицо, далее неизбежно появление персонажа-мученика. Михаил Черниговский предстает как герой, которому «посла Богъ благодать и даръ Святаго Духа на нь и вложи ему въ сердце ехати предъ цесаря и обличити прелесть его, ею же лстить крестьяны»209. Князь заявляет своему духовному отцу: «Азъ быхъ того хотелъ кровь свою пролияти за Христа и за веру крестьяньскую». На что получает «пророческий» ответ: «Вы [Михаил и Федор] будета в нынешнемь веце новосвятая мученика на утвержение инем, аще тако створита»210. После отказа поклониться татарским богам «вельможа» Елдега бросает в лицо строптивцу: «Михаиле, ведая буди – мертвъ еси!» Но князь остается тверд в своем решении: «Азъ того хощю, еже ми за Христа моего пострадати и за православную веру пролияти кровь свою»211.
На стороне татар выступают внук Михаила, ростовский князь Борис, и бояре, которые уговаривают черниговского князя исполнить волю хана и обещают принять за его грех епитимью. «Тогда глагола им Михаил: “Не хощю токмо именемь христьян зватися, а дела поганых творити”». Федор, находящийся рядом, опасается, как бы князь не поддался на уговоры и не поколебался в своей решимости, вспомнив любовь жены и ласку детей. Он напоминает ему слова из Евангелия, которым учил их духовный отец: «Рече Господь: “Иже хощеть душю свою спасти, погубить ю, а иже погубить душу свою мене ради, то спасеть ю”. И паки рече: “Кая полза человеку, аще и всего мира царство прииметь, а душю свою погубить?”» и пр.
Это кульминационная сцена перед казнью, и для Михаила речь идет не о том, что грех можно очистить покаянием, а о выборе между спасением или гибелью души, который надо сделать здесь, в эту минуту. Заканчивается она очень эффектным жестом князя («сильной деталью»212). «Тогда Михаилъ соима коць (плащ) свой и верже к нимъ, глаголя: “Приимете славу света сего, ея же вы хощете!”»213. Это жест-символ, означающий абсолютную внутреннюю готовность обвиняемого к конечному испытанию и последний шаг к нему. Одежда в Средневековье символизировала чин и звание носящего ее. Сбросив свой плащ, Михаил тем самым сверг с себя высокий княжеский сан. Этим жестом он свершает то, что должно свершить каждому подвижнику во имя Христа, – отречение от мира. («Всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села имени Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит» [Матф. 19, 29] – в данных словах Евангелия для христианина заключены смысл и обоснование подвига отречения.) «Слава света сего» лежит под ногами, и перед нами уже не князь, не властитель, не сын, не муж, не отец, а, если так можно сказать, своеобразный постриженник на мученичество, «живой мертвец», христианин, еще пребывающий на земле, среди живых, но уже взошедший на порог царствия небесного. Остается лишь принять причастие и встретить убийц.
В более специфическом борисоглебском цикле в качестве мучителя предстает, как мы знаем, не внешний враг, а брат Бориса и Глеба Святополк. В начале автор Ск. описывает предысторию преступления (экспозиция). Узнав о том, что Святополк утаил смерть отца, Борис подозревает брата в злом замысле. Этим мотивируются его размышления: «Да аще кръвь мою пролееть и на убииство мое потъщиться, мученикъ буду Господу моему. Азъ бо не противлюся…»214. Вся сцена, до смерти Бориса, церемониальна – в ней звучит долгая молитва героя, развивающая все ту же тему: «…да аще пролееть кръвь мою, то мученикъ буду Господу моему» и пр.215. Отказавшись от поддержки собственной дружины, предложившей воевать со Святополком, он вспоминает христианских мучеников и опечален лишь одним: «Како предатися на страсть, како пострадати и течение съконьчати и веру соблюсти, яко да и щадимыи веньць прииметь от рукы Вьседьржителевы»216. «Господи, Иисус Христе! Иже симь образъмь и приимъ страсть грехъ ради нашихъ, съподоби и мя прияти страсть!» и пр. И даже когда тело Бориса было «прободено» мечами, он продолжает славить Бога: «Слава ти, прещедрыи Живодавьче яко сподоби мя труда святыихъ мученикъ! Слава ти, Владыко человеколюбьче, сподобивыи мя съконьчати хотение сьрдьца моего!»217. Глеб, зная о злодейском поступке Святополка, обращается в молитве к убиенному Борису: «О милыи мои брате и господине! Аще еси уполучилъ дрьзновение у Господа, моли о моемъ унынии, да быхъ азъ съподобленъ ту же страсть въсприяти»218. Данный мотив присутствует и в Чт. Борис читает жития и мучения святых и обращается в слезной молитве к Господу: «Владыко мой, Исусе Христе, сподоби мя, яко единого отъ техъ святыхъ, и даруй ми по стопамъ ихъ ходити <…> и даруй ми даръ, его же дарова отъ века угодникомъ»219. Глеб, находящийся рядом, внимает каждому слову брата. (В научной литературе неоднократно было отмечено, что автор Ск. отступил от канона, внеся в образы Бориса и Глеба противоречивые характеристики. Братья желают жертвы, но одновременно боятся ее, печалятся и плачут об отнимаемой у них жизни. Борис «помышляаше о красоте и о доброте телесе своего, и сльзами разливаашеся вьсь <…> Образъ бо бяаше унылъй его, възоръ и скрушение сьрдьца его святаго»220. Так же и Глеб умоляет убийц: «Не деите мене, братия моя милая и драгая! Не деите мене, ни ничто же вы зъла сътворивъша! <…> Помилуите уности моее <…> Не пожьнете мене отъ жития не съзьрела, не пожьнете класа, не уже съзьревеша, нъ млеко безълобия носяща! Не порежете лозы не до коньца въздрастъша» и пр.221 Ср.: сопротивление Андрея Боголюбского убийцам222.
200
Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 4.
201
Там же. С. 5.
202
ПВЛ. С. 146.
203
Сказание о Борисе и Глебе. С. 278; ср. в Чт.: Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 4, 5.
204
[Охотникова В. И.] Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском. С. 18.
205
Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. М., 1974. С. 166.
206
Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 5.
207
Повесть об убиении Андрея Боголюбского. С. 324.
208
[Охотникова В. И.] Пространная редакция Повести о Михаиле Тверском. С. 18.
209
Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского… С. 228, 230.
210
Там же. С. 230.
211
Там же. С. 232.
212
См.: Истоки русской беллетристики. С. 20 и др.
213
Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского… С. 232.
214
Сказание о Борисе и Глебе. С. 280; ср. в Лп.: ПВЛ. С. 148.
215
Сказание о Борисе и Глебе. С. 282.
216
Там же. С. 284.
217
Там же. С. 288.
218
Там же. С. 290; ср. Лп.: ПВЛ. С. 150.
219
Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 5.
220
Сказание о Борисе и Глебе. С. 282.
221
Там же. С. 292.
222
См.: Повесть об убиении Андрея Боголюбского. С. 331.