Несломленная

Потом теннисный босс Нового Южного Уэльса Барри Мастерс звонит агенту из IMG Брайану Клуни и говорит, что он должен приехать посмотреть на феноменально одаренного ребенка, «которого ждут великие дела», как он любит выражаться. Но для меня не имеет значения, что думают другие, важно только то, что думает мой папа.

Брайан приезжает и приходит на мою тренировку. После нее мы с папой встречаемся с ним в офисе Барри. Брайан – крупный доброжелательный парень с мягким голосом. Он доходчиво объясняет, почему хочет меня представлять. IMG, говорит он, – всемирное спортивное агентство, которое работает с лучшими игроками планеты.

– Дженнифер Каприати – наш клиент, – замечает он с гордостью. – Неспроста все топ-игроки приходят к нам и остаются с нами. Мы представляли Крис Эверт, Мартину Навратилову и Билли Джин Кинг на всем протяжении их карьер.

В пользу Брайана говорит то, что приоритет IMG – благополучие их клиентов.

– Мы гордимся тем, какой заботой окружаем наших клиентов: предоставляем им лучших тренеров, составляем персональные планы развития и сбалансированные графики для наших юниоров.

Когда Брайан заканчивает свою презентацию, отец выглядит совершенно безразлично. Мы сидим в тишине не меньше минуты – слышен только стук теннисных мячей, раздающийся снаружи. Брайан смотрит на отца в ожидании ответа, какого-то сигнала.

Но мой отец еще до начала встречи все объяснил мне: я должна попросить денег. Сказать, что мы подпишемся с IMG только при условии, что они сразу нам заплатят, потому что мы на небывалой мели. Я заговариваю первой. Объясняю, что переговоры будут идти через меня, и перевожу все, что говорил мне отец. Как он и велел, я не хожу вокруг да около и сразу обозначаю нашу позицию.

– Какие у вас финансовые гарантии? – спрашиваю я Брайана. – Вы же заплатите за то, чтобы представлять меня?

Брайан обескуражен.

– Мы не предоставляем финансовых гарантий, – отвечает он. – У нас нет такой практики. Мы – ведущее агентство мира в области спортивного маркетинга. Мы обещаем нашим клиентам лучшие из возможных условий при заключении контрактов в будущем, но на данный момент я не могу дать никаких денежных гарантий. Что я могу гарантировать – это то, что в перспективе мы поможем вам заработать больше, чем какое-либо другое агентство.

На это я отвечаю ему то, что мне велел ответить отец:

– Без финансовых гарантий ваше предложение нас не интересует.

Встреча закончена. Мы с папой быстро встаем и уходим. Я расстроена, что не буду в IMG. Брайан мне очень понравился и показался человеком, который хорошо бы о нас позаботился. Но, как и всегда, мое мнение ничего не значит.

Руководство Института спорта Нового Южного Уэльса назначает совет, посвященный мне и моему отцу. Из-за него они не могут рассчитывать на меня. Он заставляет меня в последнюю минуту отказаться от командной поездки в Дарвин, так что я просто не приезжаю в аэропорт. Иногда он ни с того ни с сего решает не отпускать меня на другие региональные соревнования, иногда – на аттестацию по физподготовке. И я просто не приезжаю. Так, сначала я пропускаю соревнования Женской спортивной лиги, а потом – даже тренировки с Крэйгом. И все это – по указаниям отца.

Позднее я узнаю, что на этих совещаниях в «Уайт Сити» меня называют трудной и говорят, что я отказываюсь сотрудничать. Я понимаю, что этих людей раздражает поведение и моего отца тоже. Некоторые говорят, что мы с ним подрываем теннисный кодекс чести. Припоминают сомнительные ауты, которые я фиксирую на тренировках, а также то, как он отвлекает моих соперниц, дребезжа металлическим ограждением у них за спинами. И это не говоря о его привычке выпивать на турнирах и хаосе, который он постоянно вызывает своим присутствием.

Тренеры, боссы программ развития игроков да и вообще весь теннисный истеблишмент обеспокоены. У меня невероятный талант, но с моим отцом не оберешься мороки.

Отстранить ее? Или его? Что делать?

Но ничего не происходит. У них много лет не было такого таланта, как я, так что они оставляют все как есть.

В начале 1997-го мне 13 лет, и мне дают wild card на юниорский Australian Open в Мельбурне[3]. К тому времени я уже знаю, что отец плохо реагирует на мою эмоциональность, так что встречаю эту новость без энтузиазма, подобающего такому событию. Его насилие надо мной не только физическое и эмоциональное – еще он высасывает из меня жизнь. Из-за его ежедневных тирад я напрочь истощена эмоционально. Так что это приглашение я воспринимаю просто как очередной шаг в нужном направлении, как то, что и должно было произойти, как галочку, которая и должна была появиться напротив моего имени. Что бы я ни выиграла и какого бы впечатляющего результата ни добилась, он всегда говорит: «Ничего особенного не произошло. Нужно двигаться дальше».

Я проигрываю во втором круге девочке из посева. Отец недоволен результатом и напивается до беспамятства. Он продолжает пить, пока мы в гостиничном номере собираем вещи. К тому времени, когда мы добираемся до автобусной станции на Спенсер-стрит, он уже цепляется к прохожим и кричит. Он выглядит как сумасшедший. Я даже начинаю держать от него дистанцию – пересаживаюсь подальше и делаю вид, что я не с ним. Он ведет себя просто безобразно. Мне еще никогда не было так стыдно за него. Я горю от стыда.

Но я не плачу. Я еле сдерживаю слезы, но не плачу, потому что знаю, что тогда ему точно сорвет крышу. Он скажет, что своими слезами я его «предаю», что я жалкая. Назовет меня соской. Так что я держусь из последних сил, пока он вопит, а все вокруг нас оборачиваются на орущего психа, который еле стоит на ногах. Вскоре приходят сотрудники вокзала и решают, что Дамир Докич не сядет в автобус в Сидней.

Непонятно, что нам делать теперь. Отец зол и наматывает круги, разговаривая по телефону с мамой и возмущаясь, что нас не пустили в автобус. Он пытается найти нам билеты на самолет. Денег у нас нет, но после трех телефонных звонков он занимает нужную сумму, и мы их покупаем. Понятия не имею, как мы будем за них расплачиваться. Для нас это непозволительная роскошь.

На ночь в отеле у нас нет вообще ни цента – все ушло на билеты. Даже на еду мы наскребли с трудом. Вокзал постепенно пустеет и погружается в мертвую тишину, нарушаемую только прибытием нескольких ночных поездов. Уборщики подметают и моют полы. Мы с папой голодные и уставшие. Он не прекращает ругаться на меня. В своем пьяном угаре он мелет без умолку. Он во всем обвиняет меня, хотя из автобуса нас выгнали из-за него.

– Это все ты виновата, – он плюет в меня. – Ты не работаешь так, как должна, чтобы вытащить нас.

Через несколько часов он наконец замолкает. Мы оба засыпаем на полу рядом с нашим багажом и моей теннисной сумкой. Мы спим всего два-три часа, до первого автобуса в аэропорт. Оказавшись в самолете, я сразу засыпаю, изможденная его бешенством.

К марту 1997 года мой талант в Австралии уже признан настолько, что меня впервые отправляют на международные соревнования – в Японию. Вечером накануне отъезда в Токио я раскладываю свою желто-зеленую форму на маленькой кровати, где сплю вместе с братом. Обживаясь в Сиднее, мы постепенно покупали мебель – местный магазин открыл нам долгосрочный кредит без первоначального взноса. Возможность представлять свою страну вызывает у меня восторг, а к тому же я еду одна – в смысле, без отца. Родителей в эту поездку не берут, но он меня все же отпускает, потому что международные соревнования покажут мой настоящий уровень. Я не могу дождаться того дня, когда уеду от него.

Я приезжаю в аэропорт Сиднея в радостном предвкушении нашего рейса, но и на нервах. Я рассматриваю других игроков-юниоров, стоящих в очереди на регистрацию. Они все старше меня минимум на три года и выглядят высокими и уверенными в себе. Еще они выглядят сплоченной группой – такой крепкой теннисной бандой, которой неинтересны чужаки вроде меня. Их лица мне знакомы – я помню их с региональных турниров: это золотая молодежь австралийского тенниса.

3

Wild card – специальное приглашение на турнир, предоставляемое нескольким игрокам, не проходящим на соревнования по рейтингу, обычно в качестве поощрения за успехи на соревнованиях уровнем ниже (прим. пер.).