Искупление Гренгуара

А в это самое время Пьер и Тео шагали по довольно живописной дороге, разглядывая окрестности с целью убедиться, что идут правильно. Рядом вприпрыжку бежал оборвыш лет шести, который периодически шмыгал носом, но в общем вид имел вполне смышленый.

— Что-то долго идем. Ты точно дорогу знаешь? — на всякий случай уточнил у него Пьер. — Не заведешь нас куда-нибудь в Анжер, например. Или вообще до Парижа дошагаем.

— Не-е, — засмеялся мальчишка.

— Смотри у меня. А то монету не получишь.

— Да скоро уже, сударь. Вы бы раньше дошли, если бы поворот не спутали.

— У вас тут сплошные повороты, я посмотрю. Как в лабиринте.

— А что это, лабиринт? — загорелся интересом мальчишка.

— Когда много дорог разных, — рассеянно проговорил Гренгуар. — Бродишь, а выхода все нет. Долго рассказывать.

— А у нас время есть, — не отставал проводник.

— Зачем пацану голову морочишь? — вмешался Тео. — Сказки ты мастер рассказывать. И меня вот зачем с собой потащил? Я лишний буду.

— Глупости, — отмахнулся Пьер. — Ты лишним никогда не будешь. Для нас, по крайней мере. Я обещал Мари, что с тобой познакомлю. Думаю, ей небезразлично, что ты спас мне жизнь.

— Ну, вот совсем это лишнее, — проворчал Тео.

— И потом там твои друзья. Разве ты не хотел бы снова повидать «Красавчика» или… — Пьер не закончил фразу. Он увидел выскочившую из-за дальнего поворота темную фигурку. Женскую. Она бежала, неслась или летела, трудно подобрать слово. Одной рукой придерживала мешающую юбку темного платья, а другой все время взмахивала, пытаясь сохранять равновесие при этом отчаянном беге. Она все приближалась, и сердце Пьера заколотилось, как бешеное. Он рванулся навстречу. Расстояние между ними сокращалось, и вот уже видно сбившуюся на плечи косынку, растрепавшиеся от безумного бега пряди темных волос, подхваченные порывом ветра, полыхающее жарким румянцем лицо и глаза, в которых только одно устремление, одна цель — обнять его или умереть. Пьер ускорил собственный бег, как мог, потому что видел — Мари уже на пределе сил. Губы ее полуоткрыты, дыхание вот-вот прервется. Она прижимает руку к сердцу, которое трепещет, будто пойманная птица. Еще одно, последнее усилие и он подхватил возлюбленную. Она успела обвить его шею и еле слышно прошептать: «Мой Пьер» прежде, чем потеряла сознание.

***

Они не знали, сколько прошло времени, минута, час, год? Сидя в густой тени старой липы, ощущали и чувствовали только друг друга — биение сердца, ток крови, неровное дыхание. Мари полулежала в объятиях наконец-то обретенного любимого в каком-то полузабытьи. Лишь время от времени она приподнимала голову, тихонько прикасалась к его лицу, словно желая убедиться, что он здесь, с ней и успокоенная снова уютно устраивалась в любимых объятиях. А Пьер только сильнее прижимал ее к себе и тихонько целовал в висок или в макушку. С момента встречи они еще не сказали друг другу ни слова. Их души были слишком переполнены, слишком потрясены. И в этом благотворном, наполненном молчании они вновь соединялись, исцелялись раны, нанесенные столь долгой разлукой, и в них снова приходил покой.

Вообще-то Пьер смертельно перепугался, когда возлюбленная безжизненно повисла на его руках. Он думал, что потерял ее снова и теперь навсегда. Вдвоем с Тео они приводили Мари в себя при помощи воды из походной фляги и каких-то растираний. Подбежавший к тому времени Марин бестолково метался вокруг, желая помочь. К счастью, обморок не продлился долго. Было решено, что Мари нужно немного отдохнуть. Пьер останется с ней. А Биби проводит Тео в мастерскую. Они будут ждать воссоединившуюся парочку там, вместе со всеми. Пьер на руках перенес Мари в тень дерева. Там они и приходили в себя до настоящего времени.

— Не хочу просыпаться, — прошептала Мари, когда в очередной раз подняла глаза на возлюбленного.

— Ты думаешь, это сон? — улыбнулся Пьер. — А кто кому снится?

— Конечно, ты мне. Ты всегда только во сне приходишь. Когда мне совсем плохо. В последний раз мы оказались в чудесной стране, где цветут апельсиновые деревья, мраморные лестницы уходят прямо в море, а красивые, смуглые люди поют прямо на улицах. Поют, как дышат.

— Эта страна Италия, моя хорошая. Обещаю, что мы непременно побываем там наяву.

— Ты как из сказки, — прошептала Мари. — Девчонки говорят, на Принца похож.

— А то как же, — приосанился Пьер. — Я ведь еще в начале нашего знакомства так и сказал: «Перед вами, сударыня, Принц парижских улиц». А ты — моя Принцесса.

— Ты — счастье мое, это уж точно.

— Ну не такое уж большое счастье, — хитро прищурился Пьер. — Это ты меня еще плохо знаешь.

— Большое, — с улыбкой покачала головой Мари. — Просто огромное. Как океан.

— Милая моя, — пробормотал возлюбленный, склоняясь к ее губам.

«Люблю», — отстукивали их сердца в унисон, а губы искали друг друга, сливались в упоительном восторге, наполняя сладким томлением каждую клеточку тела. В небеса уносились влюбленные, к воздушным облакам и сияющим звездам. Когда Пьер шептал: «Родная моя», он чувствовал, что нашел самое верное слово. Она действительно была ему родной, необходимой, как воздух. Без нее он бы просто задохнулся в этой жизни. То же самое случилось бы и с Мари.

— Сны иногда сбываются, — глаза девушки светились от счастья. — Однако нам пора просыпаться. В мастерской, наверное, уже волнуются. Мы слишком задержались.

— Имеем на это право, — Пьер заговорщицки подмигнул возлюбленной. — Но ты права, мой Ангел. Тео будет ворчать. Так что идем, — он легко поднялся на ноги и подхватил на руки Мари. — Куда доставить, сударыня?

— Ты всю дорогу меня нести будешь? — шутливо отбивалась девушка.

— Подумаешь, тяжесть нашлась. Пушинка, облачко.

— Все равно, нехорошо. Если увидит кто. Разговоры пойдут. Отпусти.

— Ох, мне эти разговорщики, — вздохнул Пьер, опуская драгоценную ношу. — Вечно нос свой суют, куда не следует.

— Теперь идем.

— А за руку-то можно взять? — с убитым видом поинтересовался Гренгуар. — Разговоров не будет?

— Будут, — Мари протянула ладошку. — Но очень тихие. Почти незаметные.

И они вдвоем двинулись по старой, пыльной дороге, взявшись за руки, как дети и абсолютно счастливые. То и дело их глаза встречались, а губы сами собой расплывались в улыбке, которую наши влюбленные безуспешно пытались спрятать.

— Смотри, они все еще не дошли в мастерскую, — Пьер, смеясь, указал на Тео и Марина у дороги. Жженый сидел на камне и что-то чертил на пыльной земле, а мальчик внимательно слушал. Подойдя ближе, Гренгуар увидел знакомые очертания «Странника».

— Не подозревал в тебе таланта художника, — удивленно присвистнул он. — Посвящаешь нашего юного отрока в морское дело?

— Он, кстати, весьма понятливый оказался в нашем деле, — поднял голову Тео. — А вот ты… совесть есть у тебя? Одному мне появиться в этом девичьем царстве неловко. Битый час тут дожидаемся.

— Могли бы и до ночи не дождаться. — Гренгуар в этот момент был ужасно похож на довольного кота.

— Так и я о том подумал. Уже ночлег себе здесь готовил.

— Да будет тебе, — примирительно сказал Пьер и обратился к возлюбленной. — Вот, Мари, перед тобой самый большой ворчун и самый лучший человек на земле. Не будь его — меня бы тоже не было.

— Вот охота тебе чушь пороть, — Тео совсем смешался под взглядом девушки, в котором светилось восхищение и безграничная благодарность. — Не слушайте его, сударыня. Он стихоплет у нас. А у них язык без костей и вообще…

Мари тихонько подошла к другу своего возлюбленного, обняла и легко, словно бабочка крылом коснулась губами небритой щеки, чем довершила смущение.

— Я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить вас за все, что вы сделали, — прошептала она.

— Ну какие благодарности, — забормотал Тео. — Если этот вот, болтун, сделает вас счастливой, это и будет лучшей благодарностью. Ради этого он выжил. Ради любви к вам. Знал, что вы дождетесь. Та дощечка на пристани… из-за нее все.