Искупление Гренгуара

— Мы с тобой как маленький парусник в море, — он склонился близко-близко к ее лицу. — Игрушка волн. Пристанем ли к берегу, утонем, разобьемся о скалы — неизвестно. Да и неважно. — Пьер жадно прижался к ее губам своими, снова отчаянно желая погрузиться в жаркую пучину прошлой безумной ночи. И ее податливое тело тут же отозвалось, запылало, будто всю жизнь ожидало лишь его томящих прикосновений, страстных и утонченных ласк, его сводящей с ума нежности.

«Сирена морская с глазами как два изумруда,

А кудри твои будто солнца лучи в янтаре.

Возникла ты в жизни моей неизвестно откуда,

Виденьем бесплотным растаешь на ранней заре.»

Эти строчки Пьер шептал Жаклин, когда они прощались у двери его каюты. Совсем скоро Рошфор. На палубе они смогут прощаться лишь отстраненно, как капитан корабля и его случайная гостья.

— Ты все-таки сделал мне подарок, — Жаклин не могла сдержать слез. — Стихи. Я сохраню их здесь, — она указала на сердце. — Прощай, же. — Графиня взялась за ручку двери и уже открыла ее, прислушиваясь. Но внезапно вернулась, обняла Пьера, крепко прижалась к нему и зашептала: — Пойдем со мной. У меня есть небольшое имение. Мое собственное. Мы будем жить у моря, в Нормандии. Я брошу все. Не отвечай. Я знаю, ты скажешь: «Нет». — Она вырвалась из его рук и исчезла за дверью.

А Пьер остался, не в силах двинуться ни туда, ни сюда. Тоска вползла в его душу. Прав был Тео, следует жить с холодной головой и не бросаться сразу в омут. И ведь он берег себя от этого. Ждал, надеялся. А что теперь? Пустота. Забыть бы все, вырвать из сердца. Будто и не было. Его взгляд остановился на початой бутылке бургундского. Пьер плеснул себе в стакан, залпом выпил, налил еще. Он запутался. Ему нужна та, что далеко. Та, что рядом прекрасна, но не для него. Он просто идиот. Пьер стиснул стакан с такой силой, что раздавил его. Осколки впились в ладонь, и кровь смешалась с вином. Физическая боль, наконец, отрезвила его, заставила действовать и отвлекла на время от мыслей.

Позже они отыграли спектакль «Проводы знатной дамы». Жаклин, уже в своем роскошном платье, светская до кончиков пальцев, пожелала команде всегда только попутного ветра. Матросы в ответ пожелали ей «Счастливого пути». Пьер галантно подал руку, помогая спуститься по трапу. Глаза графини на миг затуманились, когда она увидела бинты на руке, что поддерживала ее.

— Ну что, боцман, — поинтересовался беспалый матрос, — кто пари выиграл?

— Никто не выиграл, — мрачно прогудел Кольбер, провожая глазами графиню и капитана. — Оба они проиграли.

— Надеюсь, дорога будет благоприятной, — Пьер тем временем помог Жаклин сесть в карету.

— Я благодарна вам за все, капитан Гренгуар, — она улыбнулась ему в последний раз. Лошади тронулись. Жаклин не смотрела в окно. Постепенно маска светской дамы исчезла с ее лица. Графиня закусила кончик батистового платка, но плечи ее все равно затряслись от беззвучных рыданий.

— Госпожа, госпожа, — испуганно причитала камеристка Флоранс, — ну не изводите себя. Так нельзя. Я сейчас найду ароматический уксус, виски вам протру. Вот так. Только успокойтесь. Не стоит он того. Ему солнце прямо в руки упало, а он ослеп от его света и совсем ума лишился. Глупец он.

— Не смей плохо говорить о нем, — глухо сказала Жаклин. — Он остался верен своей любви. И всегда был честен со мной. Пусть будет счастлив. А я … я переживу, я все переживу. Я привыкла.

«И все же он чурбан бесчувственный, — думала Флоранс, протирая лицо госпожи ароматической жидкостью. — Хотя и красавчик, конечно. Надо отдать ему должное».

Тео заглядывал уже в пятый кабак, и в нем, наконец, обнаружил Пьера. Жженый облегченно выдохнул: «Пьет, значит жив». Перед Гренгуаром стояла одна пустая бутылка. Вторую он только начал. Тео сел напротив, спросил себе тоже вина. Какое-то время оба молчали.

— Ну, — нарушил молчание Пьер, — не слышу душеспасительных бесед.

— Поздно тебе проповеди читать, — ответил Тео, — да и бесполезно. Наворотил, запутал все так, что вовек теперь не распутаешь.

— Да нет, — вздохнул Гренгуар, — наоборот, все стало слишком очевидно. До боли. Я понял, что никто мне не нужен, кроме Мари. Без нее пусто.

— Зачем тогда голову морочил Сиятельству? — проворчал Тео. — Тоже, поди, сердце ей надломил. А она ведь дама с пониманием.

— Ты все равно ничего не поймешь.

— Да где уж нам разобраться в тонкости ваших чувств, — резко сказал Жженый.

— Не обижайся, Тео, — извиняющимся тоном сказал Пьер. — Я и сам не знаю, как все это объяснить.

— Тоска вас друг к другу толкнула, — медленно, как бы размышляя, произнес Жженый и глотнул вина. — Да только дороги у вас разные. Не пересекаются.

— Ты философ прямо, — криво усмехнулся Пьер. — Но ты прав, разные мы. Жаклин… она великолепная женщина, но… наши отношения были бы ложью. Мне бы все время казалось, будто я продался за деньги. А Мари для меня родная, да вот только… — поэт поднял измученные глаза на друга. — Я больше не верю, понимаешь? Я надежду потерял, что найду ее когда-нибудь. Что она все еще ждет. Разве можно столько ждать? И я остался один. Совсем один.

Оба снова молча пили вино. Дальше говорить было бессмысленно. Тео всегда находил какие-то очень нужные и поддерживающие слова. А сейчас ничего не приходило ему в голову.

О, мой любимый, где ты?

В каком далеком краю?

Я утонувшее ожидание

Со дна опять достаю.

Нет, не устала ждать я.

Ветер, слезы мои утри!

Невольника ночи Пьера

Ждет белошвейка Мари.

Неси эту песню, солнце!

Шуми, могучий прибой!

Я жду тебя днем и ночью,

Я знаю — ты будешь со мной.

Свежий девичий голосок выводил за стенами кабака нехитрую песенку. Пьер сначала слушал рассеянно. Потом сильно побледнел и весь как-то подобрался. Еще не отзвучал последний куплет, как Гренгуар уже ринулся на улицу, искать певицу. Он нашел ее почти сразу: девочка лет шести подбирала мелкие монетки на мостовой.

— Милая, — Пьер сильно схватил ее за плечи и умоляюще заглянул в глаза, — скажи мне, что за песенку ты пела? Откуда ты ее знаешь?

— Мне больно, — вырывалась из его рук певица. — Отпусти меня.

— Эй ты! — подбежал к ним молодой мужчина, похоже отец девочки. — Отпусти немедленно ребенка.

— Простите, простите, — Пьер поднял руки в извиняющемся жесте. — Я не причиню вам зла. Я даже заплачу за представление. Вот, — он протянул девочке монету. — Я только хотел узнать, где ты услышала эту песенку?

— Вот малахольный, — проворчал мужчина, разглядывая монету. — Вроде не фальшивая. Ну встретили какого-то менестреля пару месяцев назад. Он пел. Дочке понравилось. Теперь она тоже поет.

— Где?! Где вы встретили этого менестреля?

— Вот привязался. Да разве я помню? В Лионе или в Льеже, кажется.

— Он сказал, что где-то живет девушка Мари, — важно вставила девочка. — Она потеряла возлюбленного. Но все равно ждет его, не переставая. Вот, даже песенку сочинила.

— Где она живет? — выкрикнул Пьер.

— Этого он не сказал. Не знаем мы.

— Послушай, милая девочка, — Гренгуар вытер испарину на лбу. — Я и есть тот самый Пьер, которого она ждет.

— Да ну? — недоверчиво пробуравили его любопытные глазенки. — Врешь небось.

— Да вот ей Богу! — Пьер перекрестился. — Я дам тебе еще монету, если ты запомнишь мою песенку и будешь петь ее в разных городах. Я ищу Мари. Может она услышит мою песню. И узнает, что я жив.

— Давай твою песенку, — кивнула девочка.

— Сейчас, я сейчас … — Гренгуар задумался на минуту:

Солнечный теплый ветер

Развеял мрачный туман

Пьер уже не невольник,

Пьер теперь капитан.

Где ты, мой светлый ангел?

Слезы скорее утри.

Пьер повсюду ищет

Свою белошвейку Мари

Дважды он повторил эти строчки, чтобы девочка лучше запомнила.

— Я буду петь в каждом городе, — пообещала юная певица. — И она обязательно услышит.

— Спасибо тебе, маленькая сестренка, — прошептал Пьер и поцеловал ее в розовую щечку. А потом долго махал вслед удаляющейся кибитке.