Страница 94 из 265
Первое, что предстало предо мной, когда я приблизился к завесе – это ее отсутствие. Купол на фоне мрачного неба был виден отчетливо, но участок близ лесного уступа оставался совершенно открытым, а столпы поддерживающие защиту были сожжены дотла. В воздухе еще витал горьковатый запах гари, а гладкие поверхности аллей, ведущих в город, оказались покрыты сажей. Это было весьма приятно, смута в столице давала преимущество мне тем, что не только пропускала незамеченным ближе ко дворцу, но и отвлекала Сенэкса от единственно важного – преграждение пути к дуэли с собой.
Столица словно бы ждала меня, она ласково распахнула предо мной врата, сожгла все системы наблюдения у входа и давала столь необходимое время. Я не мог с точностью определить причину, по которой центральный мир взорвался пожаром изнутри. Мое восстание не должно было так поддерживаться, если только не помогли...
Лу мог вмешаться. Прибыв в город ранее Сенэкса, он сразу же должен был отправиться к элитной гвардии и поговорить со своими подчиненными. Решиться на измену империи и перейти на мою сторону согласились, без всяких сомнений, не все, но большинство. Отказавшихся по моему приказу необходимо было уничтожить. И это тоже должно было быть сделано, а еще к этому времени в поместье следовало вернуться учителю. Его глазам предстал бы не просто раскол, а почти его свержение с трона. Но смутить стражей он мог вестью о моей гибели. Командор Лу, разумеется, не поверил бы, но общий воинственный настрой гвардии это бы несколько снизило. От предводителя стражей, несомненно, потребовали бы доказательства, но принимать предавших и отказавшихся от клятвы учитель никогда бы не стал. Это выше его, ненависть к измене ослепила бы старого правителя тирана, и он обязан был изгнать стражей… Если бы я действительно был мертв. Так он все оставил замершим в неопределенности. А Лу мог почувствовать меня через дар. Это маловероятно, но возможно. Да и поведение владыки подтолкнуло бы его к таким мыслям, и страж сделал бы единственно верное решение – отвлечь Сенэкса от мыслей о сражении. Восстание из-за паники – вполне в характере и возможности Лу. Оно было обречено на провал и угасание, но целью являлось нарушение целостности защитного барьера. И это получилось, дополнительным плюсом шло то, что сам город оказался в волнении. Единожды опалив руки в пламени боя, желающие свободы способны были подняться еще раз. Они стремились бы к этому.
Воин доказал свою ценность, и если он выжил, мое решение принять его на место личного стража было бы оправданным. В любом случае, после гибели Ратхич выбора у меня не оставалось.
Войдя в душную городскую паутину, которая совершенно не искрилась рекламой и яркими красками по обыкновению всех больших городов, я ощутил далекий отголосок гнева и ярости учителя. Его разочарование было непередаваемым, оно захлестнуло его, вынуждая истошно выть и призывая к еще более страшной мести.
Отправив клинья истребителей на расправу, наставник получил известие о том, что мой корабль сбит. Свои потери его не интересовали, но он не почувствовал моей смерти, а подкупило его спокойствие отчитавшихся с места события пилотов. И тогда сладкая надежда поквитаться за предательство и унижение лично завладела владыкой полностью. Он думал, что меня удастся пленить, и в скором времени ученик-изменник обязан был оказаться на коленях перед величайшим и единоличным правителем мира всего. Но несколько позже сиитшетские пилоты явились к нему.
Ненависти не было предела. Ненависть и бессилие захлестнули, сомкнулись лесками на горле и душили, срезали тонкими кусочками кожу и плоть, выжимая силы и надежды. Первый Высший в ярости мог убить говорившего с ним си’иата, но успокоиться уже не был способен. Остальные пилоты, несомненно, поплатились своими жизнями за совершенную ошибку немного позже и, может быть, не от руки повелителя. Выжить из них не позволили никому.
Я чувствовал, насколько велика неконтролируемая ярость Сенэкса, она словно бы пропитала собою все, целую планету. Она осквернила ее. Это отвращающее ощущение грязи и мерзости, что источал от себя каждый мельчайший осколок центрального мира, было невыносимым. Раньше я мечтал, что займу трон здесь. Очищу планету, но оставлю главенствующей, основным звеном во всей сети мира. Но в моей империи не было для нее места. Грязь и гниль, она вечно бы стала напоминать мне о прошлом, о том, каким был я, и какой была вся прежняя вселенная. Осталась бы тонкая связь, которая все тянула к прошлому, возвращала крохотные черты, по которым прежние устои могли бы выскользнуть из забытья в настоящее, в мой мир. Это было недопустимо.
И решение об уничтожении целой планеты явилось само и не вызвало никакой неприязни.
Множество жизней были в моих руках в тот момент, а я даже и не понял, как с легкостью стал ими распоряжаться и решать за них, не задумываясь о том, что по началу должен был страшиться смотреть на подобных мне, как на простые вещи. Был рабом, я видел мученический хаос, но чувство абсолютно права властвовать и управлять каждой крупинкой жизни возникло и завладело всем моим сознанием. Оно оказалось настолько естественным, что не вызвало ни одного даже незначительного сомнения, словно бы я многое и очень долгое время держал его в своих тонких ладонях, согретых чужой кровью. Я понимал, что моя власть не восторжествует без огромного количества смертей, но осознание того, что со временем вместо убитых рядов поднимутся совершенно новые, отмеченные моим клеймом и знаменем, успокаивало.
Небо было затянуто непроницаемым слоем туч. Они тяжелыми, низкими громадами тянулись вдаль, ритмично вспыхивая взрывами молний почти постоянно, но раскаты грома звучали как-то приглушенно и отстраненно, словно снисходительно. Зато плотный полумрак дневное сияние солнца совершенно не разгоняло. Светило будто отрезали от промерзшей поверхности планеты, вручив в царствие темноты. И день мало чем отличался от ночи. Где-то позади над простиравшейся от гряды долиной свистел ветер, намереваясь свернуться в смертоносный вихрь и попытаться сокрушить ненавистный барьер, защищающий и ограждающий хрупких и бесполезных созданий. Холодный, но не знающий снега мир замерзал.
Войдя в черту города, я окунулся в непривычную атмосферу безвременья, когда густой сумрак накрывал тревожно тлеющий мир, но обагрялся отголосками костров и пожаров. Эти отсветы напоминали краски заката, теплые и греющие только своим видом, но воздух был действительно теплее. Он напитался яда сожженных зданий и тел, и теперь отдавал его обратно в остывающий мир. Холод ступал следом, готовясь при малейшем порыве ветра смыть с лица столицы рукотворное тепло восстания.
В темных полуразрушенных кварталах улиц близ установок защитного поля мутными пятнами горели окна. Совсем скупо и редко, они чуждыми пятнами вклинивались в общее безмолвие и напряжение. По направлению к центру количество огней увеличивалось, но также представала странная и неожиданная картина.
Редкая растительность, что допускалась в столичной линии, была сожжена. Высокие, почти достигающие пиков башен деревья с раскидистыми ветвями и низкорослые кустарники, усыпанные острыми, длинными шипами были черны и покрыты мелкой сетью тлеющей коры. Темные громады сияли, словно раскрашенные пульсирующей перевязью огней. Мелкая листва, истлевая, осыпалась вниз, на выложенные затейливыми узорами площадки. Пару часов назад, когда эти вытянутые тела деревьев были охвачены беспощадным пламенем, пространство утопало в огненном свете. Своеобразный символ, сжигающий до корней.
Улицы предстали предо мной пустынными, только кое-где еще оставались неубранные тела погибших. Среди них были и стражи города, а также приверженцы сиитшетов.
Я шел, прячась в тени, чтобы не привлекать лишнего внимания. Очерненные сажей аллеи могли скрывать в себе сотни любопытных глаз. Но моя одинокая фигура не привлекала внимания, сдавленный шепот толпы невольно разносил ветер, и этот гул наполнял собой пространство, заволакивая и отягощая. Восстание подавили, но никто не стал принуждать разгневанных и напуганных слуг к затворничеству. Сенэкс мог отправить войска на устранение бунта, но его собственный страх велел ему стягивать силы ко дворцу, запираясь в нем и надеясь на легкое устранение проблем.