Страница 9 из 265
Невольно стало жутко и тяжело дышать. О том, где мы находимся, насколько далеко от дома, можно было и не гадать. И без того становилось понятно одно – сбежать нам отсюда не представлялось никакой возможности ни при каких обстоятельствах. Да и куда бежать? Дом потерян навсегда. Его уже не вернуть.
У одних из открытых створок Рурсуса и меня ожидали двое мужчин, что вместе с нашей надзирательницей уличили нас в нарушении заповедных границ. Они были спокойны и молчаливы, главный, наверное, тот, кого си’иата звала наставником, стоял недвижимо, переплетя сухие, покрытые темными пятнами пальцы. Второй же, с непокрытой головой, был выше и на много моложе. Он затянутой в перчатку рукой утирал кровь, струящуюся из носа, но, не смотря на это, держался не менее гордо и надменно. При нашем появлении женщина почтенно кивнула своему господину, слегка склоняясь в поклоне, на что ей никак не ответили, даже не взглянули на нее.
Все трое развернулись, привычно шагнули в просторный и светлый коридор, а за ними и урихши с нами двинулись куда-то вглубь колоссального по размерам ангара, который оказался лишь частью необъятной станции, состоящей из великого множества отсеков и корпусов.
Понимание этого захватило дух, а мысленное представление пространства, что нас окружало, поразило юную душу. Мир был огромен, его не увидеть и не объять, он страшен и жесток, особенно когда некому за тебя заступиться.
Было очень шумно, рев двигателей, говор на разных наречиях, непонятное пиканье, свист техники и других машин. Все это вместе тяжело давило, расплющивало, размазывало по покрытию гладкого пола, сравнивая с пылью. Было невероятно тяжело дышать, сердце бешено колотилось, а мы все шли и шли вперед, в вязкую мешанину чужого мира, что нас ненавидел и презирал. Всюду люди, двери, лестницы, лифты, панели и указатели, какие-то аппараты. И все двигалось в своем неуловимом, неудержимом ритме. Не за что было зацепиться взглядом, каждая деталь проносилась мимо так быстро, будто вспышка молнии. И я был настолько мал и беспомощен…
Яркое-яркое вокруг, пестрящее, переливающееся густыми каплями разноцветной крови, и гулкие шаги, которые отдавались звонким эхом от стен, а мы с братом одни.
И резко, словно пелена сомкнулась, я увидел огромные, во всю стену окна. А за ними бесконечную, холодную и смертельно опасную, но так неудержимо манящую гладь космоса, бесчисленное множество и многоличие звезд. Они складывались в причудливую вязь узоров галактик, таких же холодных и злых в своей борьбе за выживание, и бесстрастных к таким ничтожным песчинкам, как мы, возомнивших о себе, что они главные в этом мире. Калейдоскоп и перецветие красок добровольно опьяняли, хотелось разбежаться, сломать это стекло и выпрыгнуть, окунуться с головой в дико бурлящую пучину, спрятаться в ней от всего и от всех. Она же такая равнодушная и густая, в ней можно было укрыться, чтобы никто не видел, никто не мог добраться, протянув свои цепкие руки. Она же так сладко звала…
В тот миг я забыл обо всем, увязнув взглядом в черноте с белыми брызгами чужих светил, но мои мечтания оборвал тянущий меня вперед урихш, не склонный к пониманию и сожалению. Он что-то громко и резко мне проговорил своим бездушным, металлического вкуса голосом, но я его не слышал, мне было не до его мертвых фраз.
Вскоре, казалось бы, бесконечное странствие по космической станции закончилось,. Мы поднялись на скоростном лифте в полной тишине, только тяжелое с хрипом дыхание брата нарушало ее, да тихий писк отсчета этажей на экране управления. Все это время на меня с родным Ру женщина си’иат бросала презрительные, косые взгляды, но вслух так ничего и не произнесла. Возможно, не хотела навлечь на себя гнев учителя, как то было на планете.
Старик же не внушал лживых мыслей о своей снисходительности и понятливости, скорее наоборот – пугал. Он был более замкнутым в своих эмоциях, закрытым глухой, непроницаемой маской, и взгляд его был острым, расчетливым. Почему-то тогда мне очень понравились эти качества, они поразили меня, пусть он чуть и не убил моего брата. От осознания того, что я начинал восхищаться тем человеком, стало до жуткой тошноты противно, но ничего нельзя было сделать, только отрешиться на время от навязчивых, неприятных мыслей.
Наконец, лифт замер, гулко оповестив об этом и распахнув прозрачные двери: мы прибыли на нужный этаж. Здесь было намного тише и светлее, нежели в ангаре, белые светильники и лампы располагались по обеим стенам, а также в два ряда на невысоком потолке. Гораздо меньше занятых только собою прохожих двигались с нами по пути и навстречу. В место огромного пространства, как внизу, здесь обнаруживалась витиеватая и запутанная система коридоров и не больших комнат – узлов между ними, в центре которых находились статуи или одноцветные изображения, транслирующие сводки и новости. Серые стены пестрели однотипными створками дверей, некоторые из них имели обозначения: антикварные лавки, кабинеты, какие-то мелкие организации и магазины. Были и надписи, чье содержимое я не понимал, другие же двери не выделялись ничем.
Вслед за темными мы прошли довольно далеко, и переплетения ходов, мостов и коридоров уже слились в памяти в одну единообразную массу. Я, как, наверное, и брат, который снова сильно кашлял, уже совсем заблудился, когда наши пленители остановились перед еще одним проемом, прикрытым двустворчатой, полупрозрачной, но закрытой чем-то металлическим панелью. Старший си’иат что-то тихо прошептал двоим своим подчиненным, а потом зашел в вежливо открывшееся врата.
Мы остались снаружи ждать. Рурсус, согнувшись и дрожа, озирался по сторонам, будто что-то ища, но, так и не отыскав это, опустил голову и более не привлекал внимания. Прошло минут двадцать, а из закрытого помещения так еще никто и не вышел. Двое оставшихся учеников едва различимо переговаривались в нескольких шагах, порою злобно поглядывая в нашу сторону. Но разобрать у меня не получалось ни единого слова, также как и понять причину их ненависти, ведь не могли же мы их настолько оскорбить тем, что приблизились к старому храму…
Я невольно вздрагивал от этих направленных на нас взглядов, а моему брату, похоже, было абсолютно все равно. Болезнь наступала на него с новыми силами, и он, привалившись спиною к стене, вытирал пот со лба. Я надеялся, что ему скоро помогут, не оставят без надежды, и разволновавшись, даже не сразу заметил, как двери бесшумно распахнулись, а урихши по звонкому приказу грубо провели нас внутрь.
По комнате струился слишком яркий, голубоватый свет, вынуждающий крепко зажмуриться. Когда я с трудом разлепил веки, то взору предстало довольно большое помещение с множеством столов, усыпанных стопками карточек и листов, и разного размера шкафчиками и стеллажами, полки которых были уставлены разнобразными книгами и томами, как старыми, бумажными, так и совершенно новыми, а также светящимися буклетами и панелями. Дышалось здесь тяжело от густого запаха чего-то сладкого и травяного, а в воздухе висел мерцающий на свету дым. В дальнем конце, вольно развалившись, сидел в большом, мягком кресле уже знакомый нам сиитшет. Перед ним за широким, блестящим от гладкости белым столом немного возвышалось существо, склонившееся над документами и исподлобья поглядывающее на нас.
Большая часть его лица была скрыта за темной маской, покрывающей рот, нос и скулы, а голову обхватывало серо-сиреневое полотно, причудливо обмотанное вокруг. Кожа была не естественного бронзового с отливом зеленого оттенка, и испещрена тонкими полосами рисунков. Глаза же тускло блестели желтым, а зрачки я не заметил то ли из-за расстояния разделявшего нас, то ли их и вовсе там не было.
Некто и темный сиитшет о чем-то приглушенно беседовали, и неизвестный то и дело указывал пальцем на какие-то данные в бумагах. Си’иат, соглашаясь, кивал, задавал вопросы и получал на них ответы. Вскоре урихши по властному и беззвучному жесту руки мужчины подвели меня и Рурсуса ближе к ним. Желтоглазый с шумом отодвинул стул, с трудом поднялся из-за стола, лениво и вальяжно приблизился к нам, прихрамывая на левую ногу. Грубо и крепко схватил меня за подбородок, приподнимая, и всмотрелся в мое лицо. Нахмурился, бросил косой взгляд на си’иата, тот уверенно кивнул и сцепил меж собой пальцы костлявых рук. Хмыкнув, существо в маске, брезгливо осмотрел моего брата, но прикасаться не стал, только обвел цепким взглядом и, кажется, остался недовольным, но смолчал, вновь возвращаясь ко мне.