Страница 88 из 265
- Ты даже не понимаешь, во что ты впутался. Не можешь осознать, что с твоими способностями не выжить в этой битве! Ты слаб и ничтожен! Но героем быть так хочется, и желательно не прибегая к каким-либо усилиям по достижению этой цели, так?! Послушный щенок мертвой империи захотел достигнуть всего и сразу, но так жалко проиграл! Какая жалость! Слабак! Увы и ах, но жить ты не достоин! А мой милостивый шанс на спасение ты упустил.
С отвращением я сжимал горло Кэйлааса все сильнее, упиваясь собственной яростью.
Как такое бесполезное существо могло было быть?
Он все свои годы истратил на пустое угасание, день за днем он проводил в сплошных лживых улыбках, надеясь привлечь внимание и понравится, чтобы незаметно и юрко проскользнуть в безопасную верхушку жизни, где можно забыть обо всем и наслаждаться покоем и роскошью. Не имея ничего в руках, ни капли силы и дара, думал, что сможет удержаться в мире, где кровь не считается недопустимой, а смерть принимается как способ исключения недостойных. И он прошел, смог призвать к себе взгляды, но оказалось, что и здесь нужны силы. И пал, но мечты не утратил. И даже в последних мгновениях жизни, это бесполезное создание не смогло понять своей ошибки.
Жить не достоин, но большую часть всей вселенной занимают подобные Кэйтлаасу. Как он сам называл, простые люди. Они обходятся меньшим и стараются не вникать во что-то сложное, не затрачивать свои силы на большее, но все, как один, желают достатка и легкой жизни. Они очень ловко цепляются за красивые речи, за пафосные церемонии. Все золоченое и ослепительное сияние сиитшетов направлено для них, для слуг и рабов.
Неимоверная глупость, но театральность и красивость позволяла контролировать Сенэксу мир, указывать ему путь в нужном и верном направлении. Первый Высший называл правителей символами, и это действительно так. Этот символ вершил историю, но неразрывно был связан со своими зрителями, он играл для них, чтобы выстроить на хаотичных руинах нечто великое и гордое, то, что хотелось ему самому. И я желал создания нового мира, но не мог принять замкнутость того, с чем мне приходилось работать, чтобы вырисовывать линией за линией мою совершенно иную вселенную. Я не мог понять, почему, имея годы жизни, практически все тратят их на бесполезное раздувание огня из потухших углей. Вокруг бесконечное пространство, готовое открывать свои тайны, нужно было только начать путь, сделать шаг и не бояться смотреть. Но все боялись! Все принимали ненормальное смирение с быстротечностью и однообразностью, подчиняясь стереотипам, с тем, что ничего не будет изменено и ничего не будет достигнуто. Та, некогда могущественная сила познания, что царствовала в прошлом, исчезла. Она сменилась серостью и монотонностью. А на единиц, что все еще пытались увидеть в звездных переплетениях нечто великое, возвращающее к ощущению значимости всего и каждого, смотрели как на сумасшедших, безумцев. Они не подчинялись, они не хотели упускать свое время.
Кэйлаас был лишь одним из многих.
Сиитшет уже почти не хрипел в предсмертной агонии. Его руки ослабли, безвольно обвисли, потеряв все силы, а глаза закрылись, но ненависть, поднявшаяся и захватившая меня, не давала сдержаться. Я сдавливал горло своей жертвы до тех пор, пока тихий хруст костей не закончил напрасные муки ничтожного существа. Он мог жить, но разве было жизнью то, что он всего лишь упускал годы на подражание другим? Разжав ладонь, я позволил остывающему телу повалиться на ледяные плиты камня и замереть навсегда.
Я не сожалел об этом убийстве и не жалел Кэйлааса. Он заслужил такого исхода, добился его сам и принял с присущим ему позором.
Для сиитшета погибнуть от удушения было самой страшной карой. Это подчеркивало слабость, унижало до предела, потому как символизировало отрезание, лишение возможности призвания дара. Неспособность сделать глоток воздуха приравнивалась к невозможности действовать, а первое, к чему стремились в ордене – это самосовершенствование. Так было в забытом прошлом. Глупая и бесполезная смерть. Я не понимал, почему моя чернота ей на время насытилась.
Гибель ничтожной пешки, почти раба не входила в мои планы, она не давала никакого выигрыша и преимущества. Совершенно никчемное действие, но на его же предсмертные страхи весьма неожиданно отреагировала чернота. И это снова никак не оправдывалось, ничем не подкреплялось, выдавалось как данное.
Оно разбивало все мои догадки о природе происхождения моей силы, и в который раз заставляло усомниться в собственной победе и даже ее возможности. Я считал, что бездонные глубины Орттуса наделили меня неким даром, который подпитывался болью, страданиями и даже чужой смертью. Но Кэйлаас хотя и мучился, сходил с ума от паники и страха, но все же он не был настолько сладостным и приятным, как многие до него. Возможно, черноте нужны были вовсе не страх и муки, а нечто иное. Не откликаясь же на мои желания и гнев, черные призраки требовали, чтобы я уступил им и добил мертвое существо, замершее у моих ног.
Я жаждал и даже видел, как изысканно и устрашающе с моих приподнятых рук, пронзая еще не растерявший свое тепло труп, слетали витиеватые, шипящие и раскаленные до огненного взрыва молнии. Они срывались бы сначала алыми, кровами потоками, а потом, нарастив свою мощь, преобразовались бы в черные, свистящие разрезы, которые бы обхватили тело и сожгли, испепелили плоть, превратив ее в черный, раздуваемый ветром пепел. Я даже мысленно чувствовал, как воздух из холодного, пропитанного солью, преобразовывался бы в густой и смрадный, наполненный до тошноты гарью и запахом запеченной крови.
Я сдержался.
Оставив мертвого Кэйлааса на площадке близ корабля, я поднялся на борт и тщательно закрыл за собой входной люк, желая улучить хотя бы последний миг напряженного до предела покоя и только после этого кинуться в разверзающуюся пучину жерновов последней битвы. Ратхич ожидал меня в рубке и казался очень обеспокоенным. Он ждал новостей, но сдерживался от рвущихся наружу вопросов. Корабль был готов к полету.
- Хозяин?
- Все в порядке. Летим в поместье.
С низким гулом двигателей транспорт взмыл в неприветливое, затянутое низкими и тяжелыми тучами небо. Холодные острова сменились еще более холодным пространством, по стеклу ударили плотные брызги дождя, но и они вскоре сменились на черную гладь, озаренную поднимающимся из-за горизонта солнцем.
- Как все прошло? – Поинтересовался слуга.
- Прошло. Лу не подвел.
- Засада была? – Ратхич с интересом взглянул на меня, но через секунду вернулся к управлению.
- Разумеется. – Я кивнул. – Сенэкс хотел, чтобы его стражи расправились со мной в храме Вестрартоса, уже после погребения. Даже уговорил главного жреца, чтобы тот вывел его другим ходом. Он действительно не догадывался, что Лу способен на предательство.
- То есть покушения как такового не было?
- Было, но стражи теперь на моей стороне. Лу отправился во дворец, чтобы перевести ко мне как можно больше своих подчиненных. Остальных уничтожат. Имей это в виду, но доверять не стоит. Я еще не решил, нужны ли они мне. Сейчас да, выгодно. Но все же… слишком многое они видели.
- А если это тоже план Высшего? – С еще большей тревогой поинтересовался воин.
-Ха! – Усмехнулся я. – Ратхич, довольно. Я никогда не поверю, что тебе еще не донесли о том, что было после. Сенэкс со свитой и многие другие сиитшеты покинули остров намного раньше меня. Этого времени достаточно, чтобы слухи разлетелись неудержимой волной.
- Слухи недостоверны, хозяин. И еще они зависят от тех, кто их рассказывает.
- Конечно. Любопытство имеет свойство сочетаться с желанием приукрасить и добиться более яркой реакции у слушателя. Именно поэтому качество – любопытство недолюбливают.
- Вас понял, хозяин. Но последний вопрос. Действуем сразу по прибытию?
- А у нас есть выбор? Сенэкс в неконтролируемой ярости, общественности известно о вызове, который он не принял. Следовательно, дуэль состоится во дворце. Откладывать ее не имеет смысла. Будь готов.