Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 79 из 265

Сухой, но звонкий, он смешивал в себе противоположности, разрастаясь шипением и шорохом, которые резко обрывались звенящими выкриками. Слова звучали тоскливо и больно, почти резали слух, но, не раскрывая истинного значения, они трогали душу, вызывали эмоции и легкую дрожь. Некоторые жрецы мерно покачивались в ритме тихого транса.

Под это гулкое эхо саркофаг пронесли над играющим с темнотой огнем. Одаривающие жаром лепестки вскользь коснулись дна гроба, лизнули его своим жаром, оставляя на металле темные пятна и поджигая коричневатый порошок, что был тщательно и очень осторожно размещен в завитках и переплетениях узора. Мерцающий в ночи гроб направили по лестнице вверх, а чтобы озарить последние мгновения нахождения Высшего в смертном мире, пламя следовало задушить уже внутри склепа. Следом двигались, не прекращающие своего пения сиитшеты, а также главный жрец и последний Высший.

Мне, как ученику, следовало присутствовать при погребении и запечатывании камеры внутри храма. Обычно подобное доверяли только правящим владыкам, но на этой церемонии выше меня и Сенэкса никого не было.

Я прошел по пологой лестнице сразу за наставником, слыша, как позади легко ступают замыкающие шествие жрецы с большими кадилами в руках, что заволакивали едкими дымами пространство. Уже за ними двигались четверо стражей с гербами оставшегося повелителя. Среди них я успел различить сосредоточенного и необычно мрачного Лу. Он держал себя гордо и с достоинством, нисколько не нарушая устав, но тяжелая его ладонь лежала на рукоятке меча, притороченного к поясу.

Лестница кончалась миниатюрным, в сравнении со всеми громадами и масштабами, проемом, украшенным высокой, сводчатой аркой. Створки, что скоро должны были захлопнуться, еще оставались разведенными по обе стороны от входа. У каждой из нее находился раб из свиты Вестрартоса, стоящий на коленях. Они старательно и сосредоточенно выводили на каменных пластинах узоры, рисуя их пальцами, которые обмакивали в рядом стоящие емкости с темной, но мерцающей на свету краской. На нас они не обращали ни малейшего внимания, их белесые глаза были полуприкрыты, а при пристальном взгляде на запястьях можно было увидеть крошечные следы от инъекций. Эти двое должны были стать хранителями последней обители Высшего Вестрартоса. Им предстояло навсегда закрыться в запечатанной гробнице, оставшись на страшную и мучительную смерть. Великая, но бессмысленная честь.

В древности считалось, что дух умершего сиитшета обладает мощью достаточной, чтобы подогревать истерзанные голодом и жаждой тела слуг, заточенных в храме вместе со своим господином. О безумии духов никто не думал, также как и том, что тварей – стражей могилы, тоже закрывали в каменной ловушке, оставляя страдать от голода, но давая им шанс полакомиться одурманенными наркотиками и отварами слугами.

Небольшая комната на входе вывела нас на узкую каменная тропу, которая тянулась тонкой и, на первый взгляд, хрупкой нитью над бездной. На самом деле этот разлом не был столь ужасным и глубоким, хотя при падении не выжил бы никто. Стены его были выкрашены в черный цвет, а на самом дне пролегала небольшая извилистая лента, усыпанная тлеющими углями. Все это зрительно увеличивало пространство, особенно в неверном свете свеч и светильников. Позже угли внизу должны были потухнуть, оставив царствовать темноту.

От скудного света все же образовывались длинные и изогнутые тени, достигающие окружающих нас стен. Тени дрожали, дергались и извивались при малейшем колыхании пламени, а звуки тонули в огромном пространстве, отдаваясь размытыми и неразборчивыми переливами. Казалось бы, что в таком помещении должно быть четкое и звонкое эхо, но отчего-то звуки, пусть и разносились повторяющимися волнами, но были совершенно непонятными, не передающими и капли своего источника и оригинала.

Никто из шествующих не проронил ни слова. Даже былая атмосфера завораживающего единства и тоски улетучилась, будто мало ей было места в замкнутых стенах. Она билась на входе, но потом задохнулась и преобразовалась в бессмысленную рутину и пустую суету.





Лента моста вывела к очередному помещению, такому же узкому, хотя и с высокими потолками. Оно уходило под углом вниз, уводя в катакомбы и лабиринты подземных ходов. Дышать здесь было уже тяжелее. Воздух оказался пропитанным затхлостью и сыростью, он насквозь пронизывался холодом, который мгновенно охватывал живые тела, высасывая все тепло по капли. Это не был неугомонный ветер поверхности, это стужа мертвенных подземелий, где нет и не будет места ничему сущему, только страх, одиночество и забытье.

Шедшие впереди жрецы зажгли на стенах в конце очередного коридора или длинной залы огни на кованых фонарях в виде фигур, смутно похожих на раскрытые ладони, у которых в каждом пальце было по четыре фаланги. В неверном свете нас встретили еще шестеро сиитшетов, которые при нашем появлении поклонились, осыпали золотистой пылью пол, развернулись и повели вглубь холода, с удивительной поразительностью – не запутываясь в десятках ответвлений и проходов.

Суровые, совершенно лишенные переживаний и сострадания, даже обжигающий, вымораживающий душу лед каменных ступеней их не беспокоил. Они спокойно и уверенно шли по нему босыми ступнями. И голоса их возносили хвалу усопшему, завораживая и гипнотизируя слух. После минутной паузы к ним присоединились и остальные, но это песнопение завершилось быстро и слишком равнодушно. Всего лишь слепое и бездумное следование традициям в стенах, где нет глаз, исполнение которых не несет в себе какой-либо нужности по взгляду отягощенных мирскими проблемами людей, а потому их можно провести без затраты сил. Реальность важнее.

На несколько мгновений все замерли у открытых врат, ведущих в главное помещение – ждали, когда соберется из мелких блоков, состыковывающихся между собой, опасная лестница. Она также висела над разломом, в низу которого колыхались воды. Это можно было понять по звуку, доносившемуся до нас из глубин. Ледяные потоки подземными течениями бились о каменные сваи и глухие стены, орошали их миллиардами мелких брызг.

С громким щелчком наша дорога была собрана и первые жрецы взошли на нее. По мере продвижения процессии блоки переходили целыми скоплениями вперед, образуя все новые и новые ступени, но отрезая нас от пути назад. Таким необычным для обыденного мира способом мы достигли очень сжатой, маленькой комнаты – уступа в скале. Ее не украшали ни статуи, ни колонны. Даже осветительных фонарей не наблюдалось, но на противоположной стене золотым провалом в серости расположился следующий проход. Именно он и вел в самое сердце храма, где навечно должен был быть сокрыт саркофаг с Вестрартосом. Склеп Высшего.

====== Глава 2. Песнопения. Часть 14. ======

Потайная зала вовсе опровергала все доводы, которые наталкивали на очевидную мысль о пристрастии сиитшетов к масштабу и колоссальности, потому как зала эта была очень скромных размеров, хотя и с высоким потолком, переходящим в темный провал с подвешенными на его краях светильниками и цепями. Состояла из нескольких ярусов или скорее подиумов, где и располагались место под саркофаг, статуи и плиты с фресками. Прямо напротив от входа на ярусе возвышался дополнительный пандус, который являлся подставкой и, своего рода, убежищем, так как имел несколько широких, с зазубринами пиков и выступы, создающих эффект клетки. Это было вместилище для искусно сделанной статуи, изображающей Вестрартоса во всем своем величии. Каменное изваяние находилось ровно под черным проколом в потолке и подсвечивалось снизу желтоватым сиянием шести круглых ламп. Это придавало ему некую легкость и будто бы оживляло, высвечивая на камне мягкую шероховатость, что делало из гладкой поверхности иллюзию настоящей кожи и материи, способной вздрогнуть и зашевелиться в любой момент.

Перед ним в плотных каменных плитах была создана глубокая, прямоугольная выемка – место для гроба. Она являлась абсолютно герметичной, а сверху закрывалась четырьмя соединяющимися между собой после закрытия створками. Эти створки тонкие, но прочные, почти прозрачные, на них были искусно вырезаны и выгравированы руны и текст. Текст повествовал о том, кто покоился в этой гробнице, о выдающихся достижениях и временном отрезке, когда жил умерший, но подавалась такая речь очень вычурно и запутано.