ИНХАМАНУМ. Книга Черная

-Чего Вы боитесь?

====== Глава 2. Песнопения. Часть 7. ======

-Довольно!

Мой крик не напугал заносчивого слугу, он также как и прежде, привычно и небрежно фыркнул, но секундой после его глаза расширились от ужаса. Он смотрел прямо на меня, вжимаясь всем телом в кресло пилота, и стремительно бледнел. Без того светлые волосы Ратхич приобретали иной оттенок. Они окрашивались в заметный цвет седины, будто некто невидимый дотрагивался до каждой пряди такой же невидимой кистью, преображая и покрывая серой краской.

А я не сразу уловил плавное, но быстрое движение теней в своих волосах и черноту протягивающихся вперед рук. Очень быстро и кратко, размытым пятном, словно они сами испугались моего внимания и потому мгновенно исчезли, опав привычной формой.

- Как пожелаете, хозяин.

Хриплый и несколько дрожащий голос слуги прозвучал слишком тихо, дергаясь и прерываясь, напоминая помехи в связи или голограмме. Мужчина тут же обратился к управлению кораблем, будто всем видом показывая, что ничего не произошло, ничего не изменилось, и он никак не проявлял свою растерянность и шокированное состояние. Но мне же послышался далекий и лающий смех множества голосов. Он был шумным, неровным, и от того привычным, будто моим, но звучавшим в незримой, недостижимой дали. Я и не я одновременно.

Покачав головой, я вновь отключил все системы связи. Мне совершенно не хотелось слышать всех этих громких, пустых слов, только не в тот миг, тогда они были бы до ужасающего бреда лишними. Разговор с Высшим должен был состояться в столице после моего прибытия во дворец и не минутой ранее. Я инстинктивно не желал приближать момент решения собственноручно. Лишь жаждал еще на секунду, ничтожную и жалкую, продлить это неведение итога и конца.

Я обязан был свергнуть Сенэкса. Его слава должна была рассыпаться бесцветным прахом и золой, чтобы больше не возникало союзов, больше не было бы бессмысленного существования и бездумной тирании выжившего из ума старика. И всего лишь требовалось дождаться утопающей во лжи беседы, где все безграничное самолюбие и самообожествление грозного Владыки растаяли бы, испепеляясь, превращаясь в грязную пыль.

Но помимо этого я чувствовал невообразимое разочарование во всем мире, в его устройстве и задавался безответным вопросом: стоит ли ему вообще быть? Я так от него устал. Бессмысленный, утерявший себя и все свои первородные цели. Он погряз в глупых войнах и жадности, в нем почти не осталось того прекрасного начала, духа, который чувствуется в дыхании прошлого, но абсолютно не рождается после. Как же я искал значимость, самую главную тайну, а в руки мне ложилась лишь маркая сажа.

Все это было создано для того, чтобы бесследно истлеть? Все это возникло само, без цели, важности и задачи? Просто так, потому что так получилось?

О, как же я устал... Я жаждал все изменить. У меня не оставалось иного выбора.

Еще нужно было немного времени, прозрачный кусочек льда в раскаленном бокале с горьким ядом, а он все не проявлялся. Все ждал, растаяв до всполоха тумана. Пара минут до страшных и безвозвратных действий, пока учитель верил в стабильность, пока еще не принял веру в мою силу.

Если бы я не убил Сенэкса в смертельной дуэли, уже не было бы шанса для всеобщего очищения. А если бы выжил в ней, пришлось незамедлительно бежать. Позорно и жалко. Я погряз бы в мелких схватках со слабыми противниками, кого-то бы одолел, но все равно их оказалось бы неимоверно больше. И Империя не имела возможности выстоять, она распалась бы, рассыпалась песком в руках, проскользнула через несомкнутые пальцы и исчезла. И в этом было бы еще меньше смысла, чем до момента моего решения.

Только дуэль по всем обычаем сиитшетов даровала право победы и власти. Сильнейшему доставалось все, как доказавшему свое превосходство и свою мощь. Мог быть только один император или более никого.

Никакого ожидания. Никаких сомнений и выгод. Все решено – прыжок в черноту. Я очень долго полагался только на хитрость и коварство, ловко использовал слабости врагов и их непоколебимую веру в себя и свои правила. Осталось добить прямым, режущим ударом. И тогда все стало бы просто и легко. Ведомые склонились, и я смог бы построить новый мир, такой, какой пожелал бы сам.

Я обладал особым даром, единственным в своем роде. Ни одному приверженцу темного ордена не суждено было справиться с подобным, не усмирить свои страхи, которые я взращивал в них. Я чувствовал сердцебиение и пульс всего мира и мог использовать это в своих целях. И Вселенная должна была повиноваться моей воле. Повиноваться. Она обязана, пусть я всего лишь человек.

Не желая терпеть более общество своего слуги, я раздраженно покинул комнату управления и заперся в своей каюте. Далекими, угасающими вспышками еще доносились всполохи голосов, а затянувшиеся раны не переставали ныть. До прибытия в столицу еще оставалось время, и я мог потратить его на изучения найденных мной артефактов. Они манили и будто звали, желая раскрыть свои тайны, тем самым еще больше сведя с ума неосторожного и любопытного искателя.

Выложив на стол свитки, инфокарту и флакон, я задумчиво опустился в кресло.

Рукописи и карта с информацией были более чем понятны, потому я оставил их изучение на потом. Обычный сиитшетский прием сохранения своих знаний привлекал менее другой загадки. В свитках по всем традициям должны были описываться несколько грандиозных и ужасающих экспериментов. Но все же они были бы почти обычными и ожидаемыми, хотя, я не сомневался, более и не могли содержаться ни в одном другом источнике, а вот флакон наводил на серьезные и тяжелые размышления. Тем более я мог и должен был изучить его за время возвращения в столицу. Мой корабль как нельзя лучше подходил для этого занятия.

Флакон.

Он был сделан очень грубо, будто в те забытые времена, когда еще даже не мечтали о полетах в небе, не говоря уже о путешествия в космосе, его стекло не было прозрачным и чистым, в нем остались мелкие вкрапления: пузырьки и крошево пыли. Я покрутил его в руках и различил, что с одной стороны стекло имеет грязный, и скорее буроватый оттенок разводов. Оно оказалось сплавлено с пробкой, а тонкий жгут, обхватывает сосуд, врезался в стенки и тоже был слит вместе. Вещь словно делали в спешке, даже закрывали и обтягивали шнуром еще до полного остывания материи, потому и было это странное слияние стекла со всем остальным. По утолщению в ободке у самой крышки пролегала тонкая металлическая нить – какое-то устройство. Возможно защита, но что более вероятно, обычный и так называемый «страж».

Каждый сиитшет, достигнув какого-либо положения в империи и добившись каких-либо навыков в области теологии или той же алхимии ордена, стремился увековечить свое имя. И редкие из всего числа темных избирали путь достижения еще большего и великого. Гораздо проще было воздвигнуть себе дворец, поставить статуи, обвешать стены гербами и знаменами. А также подселить свою копию в малозначимые, но пафосные и напыщенные вещи – труды собственных рук и скудного разума. Постепенно подобное стало традицией, чем-то необходимым и привычным. Многие историки весьма восхваляют это пристрастие, потому как эти копии обычно лепились по образу хозяина, то есть си’иата, кому приписывались определенные заслуги, что значит – внешность того или иного деятеля культа почти всегда сохраняется. Удобно и по максимуму достоверно. Копии ловко впитывали в себя малейшие ужимки и жесты, передавали характер создателя, а потому были одной из самых роскошных подсказок к тайнам в реликвиях. Это один из немногих случаев, когда корысть и алчность играли роль во благо и пользу мира и будущего, но только с научной точки зрения.

Приготовив чистую пробирку и емкость под осколки, я аккуратно и без спешки попробовал вскрыть флакон. Разумеется, из моих стараний ничего не получилось. Иного ожидать и не следовало.

Потому острой, слегка изогнутой спицей я попытался отделить пробку от оплавленного горлышка. Стекло же упрямо и мелко крошилось, но никак не поддавалось. Это, конечно же, очень огорчало. На маленьком и несильном пламени я нагрел стекло, снова возобновил попытку открыть и был изрядно удивлен тем, что вещество, которое я так легкомысленно обозначил стеклом, имело странные свойства. Оно нагрелось, стало мягким и эластичным, но не потеряло своей прочности. Липким составом оно цеплялось за пробку и шнур, мгновенно заполняло проемы и полости, что я аккуратно прорезал спицей.