Страница 34 из 265
Вспоминая, как лишь силой мысли и желания едва не размазал сиитшет и ее учеников по стеклу и стенам, я попытался подобным образом влиять на неодушевленные предметы, чтобы хотя бы научиться двигать их и перемещать, не прикасаясь. Это было бы, несомненно, удобно, ногти бы больше не мешались, я бы смог спокойнее жить.
И, разумеется, поначалу у меня ничего не получалось, я вдребезги разбивал вещи о стены, едва успевая увернуться от осколков, что острым градом рассыпался вокруг. Но со временем, через череду дней, я смог освоиться и разобраться в причинах, по которым иной раз все получалось, а другой нет. О, какую силу над нами имеют эмоции! Казалось, они были созданы лишь для дополнения красочности мира, но, увы и ах, это оказывалось не совсем так. Их легкие, почти эфемерные касания, порой переливающиеся в оцепенение и силу, обладают великой властью. И страшнее она была от того, что не властвует никаким оружием, кроме как слов и картин. От ножа, шального выстрела и удара, можно увернуться, закрыться и выжить, но от слов защиты нет, кроме как собственной веры. Величайший тандем – вера и чувства. Они рушат скалы, даруют крылья, убивают душу, оставляя тело существовать. Величайший и грозный соперник. Кто и когда выигрывал в битве с собой? Я учился жить заново, осознавать себя таким, каким я стал, может быть человеком, может быть нет. Не знаю. Я пытался спокойно или хотя бы смиренно смотреть на свое отражение, не видеть в нем воспоминаний о боли и Орттусе. Я пытался отвлечь себя от вечных размышлений. Прежде, всего лишь несколько месяцев назад, я находил в них свой покой, лживое, доступное лишь мне убежище, но более не имел такой возможности. Чувствовал, что изменения затронули все. Паранойя, смеясь, играла со мной, внушала, что мои мысли открыты. Бери и читай, как открытую книгу. Но только кто наделен этой силой? Кому жизненно необходимы мои суждения и непроизнесенные слова? Я закрылся от всех живых, но мои выставленные в трусливом жесте руки, что заслоняли лицо, совершенно не мешали иному миру, который невозможно описать ни одним понятием. Он не живет, он не творит, и не мир это вовсе, а некое неопределенное состояние, лежащее под напускной пылью смертности и всего того, что этой смертностью воссоздано. Я хотел дать имя этому. Искал нужные фразы, строки или хотя бы звуки. Но все было не то. Оно не передавало того значения, которое открылось моим раненным чувствам. Или же это просто нельзя было назвать, ибо не может мир видимый и осязаемый принять законы основ и тонкость существования черноты, пестрящей криками и однообразными оттенками и наоборот. Я искал слово, способное облечь в звук сочетание миражей гораздо более четких и реальных, чем воплощение человека, но неуловимее сна. И в попытке за попыткой терпел поражение, ожидая, когда же события за стеной слегка изменятся, и дверь распахнется. Леди Стриктиос долго тянула время, но весть о том, что с Орттуса вернулся живым простой раб, не могла не разойтись слухами и шепотом. И я не знаю, сколько времени провел в заключении, но в один день, когда я отчаялся подчинить контролю гнев, створка двери резко отъехала в сторону, явив самого Высшего Сенэкса. За его спиной слышались топот и писклявые речи сиитшет и безэмоционыльный голос урихша. Все смешивалось в шумный, переливающийся гул, который то нарастал, то терял свою силу. Повелитель же замер у входа. В его руках смялись какие-то листы, а капюшон плаща был небрежно отброшен на спину. Седые волосы растрепались, и глаза с недоумением и неким любопытством взирали на меня. И в отличие от Стриктиос страха в нем не было, а все эмоции казались серыми, давно изжившими себя и такими ж седыми, как его волосы. Они смешивались в едва имеющую цвета муть и прятались глубоко внутри. Их обладатель не желал показывать, что имеет какие-либо переживания. Владыка не шевелился, а я, молча, смотрел на него снизу вверх и не узнавал. Внешне все тот же гордый и надменный си’иат, имеющий высшую власть, привыкший к короне на голове, и, не смотря на все внешнее величие, на умение управлять и властвовать, на приписываемые к чуду способности, он был далеко не всесилен. Человек, проживший длинную и долгую жизнь. Когда-то он блистал, купался в лучах славы, добивался своих целей и был окрылен собственным могуществом, но в ту встречу он уже был стар. Уставший, пресытившийся и роскошью, и славой, интригами и войнами, своим правлением. Он мог лишь вспоминать, как первым шел на поле боя, ведя за собой громаду армий, как побеждал, бросая к своим ногам головы поверженных, как впервые назвал себя Высшим, как закрепил свою власть. И как прошел не один век после, а от того сиитшета, верующего в свою избранность, осталось старое тело и что-то гнетущее внутри. И отныне он мог лишь играть на своем идоле, том, что еще держит на себе память былого. Он был слаб и стар, но тяжелого венца не отдал бы никогда и никому. Он Высший, он не позволил бы грому, что разносит его имя над мирами, утихнуть. Ему отвратителен был покой. Я медленно поднялся, всматриваясь в старческое лицо, слегка наклоняя голову набок. Сенэкс уверенно и несколько устрашающе приблизился ко мне на несколько шагов, покачал головой и усмехнулся. Ему приходилось поднимать глаза, чтобы увидеть мои. Я стал его намного выше.
- Найденный.
Тихий, даже слабый голос сиитшета прошелестел скрежетом, а рыжеватые, будто ржавые глаза, не мигая, не отрывались от своего изучения. Хотел бы я знать, понимал ли Владыка, что произошло со мной, ведома ли была ему причина и, возможно, способ избавления, желал ли он избавиться от такого неожиданного недоразумения, как я. И лишь на миг в его растерянном взгляде проскользнуло что-то едва уловимое, но теплое, и в следующий миг сменилось всепоглощающей сталью.
- Найденный, ты сильно изменился. Ты помнишь, что с тобой было?
Он разговаривал со мной спокойно, снисходительно. С жалостью. Откровенно смеялся или же старался укрыть истинные догадки за вызовом моих эмоций. И они не заставили себя ждать, нечто всколыхнулось во мне, пропуская шипы ярости. Она разгоралась от чужого тона, взгляда, самого неуловимого движения. Противно и мерзко, Высший, зализанный властью и вседозволенностью, вторгался словом в мои мысли. И я думал, что вновь сорвусь, но с сухих губ глухим голосом схлынули звонкие фразы.
- Я изменился. Да. Более чем. Вы видите это и без моего подтверждения, так зачем уточнять? Какое дело у главного си’иата до меня, безымянного раба, всего лишь пыли? Или же и безымянный может потревожить Ваши планы? Значит, и простой раб имеет ценность.
Я скрестил руки на груди, демонстрируя острые ногти, и совсем не боялся, хотя и говорил с одним из Четверых Высших, считай олицетворением власти и знати, который легким взмахом руки мог не только убить меня, но и уничтожить все следы моего существования.
Мне чувствовалась во всем фальшь, и не нужно больше было искать косвенные подтверждения в поведении и разговорах. Я чувствовал и ощущал.
Стража и Стриктиос, стоящие за спиной сиитшета, смотрели на меня, как на сумасшедшего, как на безумца, посмевшего огрызнуться на своего богоподобного господина. А я улыбался. Отсутствие страха смерти освобождает от оков. Сенэкс же продолжал размеренно, не обращая внимания на дерзость, говорить. В нем читалось любопытство. Оно могло на время скрасить скуку существования.
====== Глава 1. Глубина. Часть 10 ======
- Ты совсем потерял себя прежнего, себя человека, Безымянный… Забыл, что еще не зажил шрам на шее? Сделал только глоток дара, но возомнил себя иным. – Он замолчал, будто решая, стоит ли мне говорить что-то еще или же нет. – Тебе уже дано имя. Жаль выбрал его не ты.
Сенэкс усмехался открыто, но при этом его глаза оставались холодными и внимательными. Они цеплялись за каждую деталь и словно бы видели нечто, что все старательно пытались надежно укрыть от ненужного, чужого глаза. Он обошел меня вокруг, осматривая и изучая, я поворачивался за ним, не желая терять этого самовлюбленного, эгоистичного взгляда. Я хотел, даже жаждал того, чтобы этот желчный старик боялся меня также как все. Я хотел почувствовать хотя бы привкус отмщения, торжествующей справедливости, ибо это он меня сюда отправил, он игрался со мной, как сытый хищник с недобитой жертвой. Но Высший оставался скуп на эмоции. Он всего лишь запоминал новый образ.