Страница 32 из 265
Безвольно и как-то равнодушно я взглянул на себя в зеркало. И ужас липкими, ледяными когтями прошелся по телу. Стало предельно ясно, почему меня никто не узнал. Даже Стриктиос поняла все лишь с моих слов.
Маленький мальчик, проживший все свои годы в рабстве, действительно умер там, в недрах стеклянного мира. Он захлебнулся собственной кровью и слабостью. А здесь, это нечто – не я. Не осталось ни одной знакомой черты лица, не было ничего, что могло бы напомнить меня хотя бы легким, невесомым штрихом и оттенком. Совершенно другое существо. И только взгляд все такой же мутный и подавленный, наполненный одиночеством и болью, исполненный единой верой в собственную ненужность, знающий, что такое предательство и собственное бессилие. Но не осталось в них прежнего цвета, их заволокло черным и окрасило багровым. Еще полупрозрачно и тускло, не набирая полной насыщенности, но уже успешно скрывая под своей маской черноту и то странное, непривычное, жаждущее чувство. Вплотную приблизившись к зеркалу, я вглядывался в новое лицо, крик замер в горле, а дрожащие пальцы, увенчанные когтями, заскользили по коже щеки. Я стал намного выше, вытянулся, кожа окрасилась белым, под ней были видны темные линии вен, и я не сразу понял, что и по ней тянулись неровные узоры, змеились подобно трещинам. Будто порча, она не стиралась и казалась более гладкой, чем кожа, на ощупь была лишена привычно-мягкого состояния. Ее паутина опутала меня и заклеймила. Губы сжались, стали белыми, и только на внутренней стороне проявлялся черный. Острый нос выступал легкой горбинкой и огромные глаза, в удивлении и непонимании были распахнуты. Они, кажется, слегка мерцали в окружении черных век. С головы тянулись такие же черные, темнее ночи, густые волосы, они спадали до самого пола, слегка колыхаясь, как живые, но при внимательном взгляде на них замирали. Вспомнились темные призраки, что бушевали в том подземном храме, руки, вырастающие из них… Я кинулся к маленькому столику, выхватил ножницы и безжалостно вцепился в черноту, срезал прядь за прядью, избавляясь от ненавистного плена волос. Отсекал почти под корень, чувствуя, как сложно металлу справляться с неподатливым веществом. Лезвия тупились, даже лопались, осыпаясь мелким крошевом, но я не отступал. И снова к зеркалу, чтобы увидеть тщетность всех своих действий. Своим порывом я сделал лишь хуже. Путы порчи еще больше очерчивали мою кожу, а темные глаза загорались, их пламя пожирало зрачки и тлело во тьме. А волосы уже снова дорастали до самого пола, закручивались и вились, напоминая, что именно в них таится. С животным страхом я взирал на свое отражение, задыхаясь, а затем в полном бессилии бил по нему, раскалывая когтями, вырывая из него осколки. Стекло рушилось со звонким треском и падало, разбиваясь. Но крики истерики кончились, я опустился по стене вниз, а внутри пустоту что-то преображало, вырождая ее в силу. Великую, грозную, непохожую ни на что. Она являлась непобедимой, ей не составило бы труда смести со своего пути любую преграду. Я не был способен ее удержать. Мне не хватило бы силы и веры. Она уже захлестывала меня, выдавливая весь холод. Не понимая, что я делаю, я поднялся. В глазах все изменилось, привычная комната обрела совершенно непривычные, новые цвета, другую материю. Нет, это не описать словами. Я не видел, не слышал, не ощущал. Я чувствовал, знал и внимал неисчисляемому хору криков в моей голове, что снова взорвались визгом. Цепляясь за стены, я выбрался из своего тесного убежища, и медленно побрел по коридору. Как странно и приятно было видеть, что перед тобой расходятся, пусть в страхе, сберегая самих себя, но уступают, тем самым подтверждая свою слабость и показывая признание. Они боялись и дрожали лишь от моего взгляда, а я пил их страх. Он, оказывается, тоже осязаем, как вода. Его всегда можно выдернуть из тел, разодрав сознание, тем самым жестоко убив. Я шел на свет одного, тщательно скрываемого страха. Его очень долго прятали под напускной уверенностью, властью и силой. Многие, очень многие полагали, что его вообще не существует. Но сейчас, погрузившись в черноту, я ощущал его также ясно, как дышал. Не знаю, хотел ли я тогда действительно этой крови, но нечто вело меня. И я шел, чувствуя, как бушует тьма. По коридору налево, обогнув маленький обелиск в центре круглой комнаты, из которой вели четыре двери. Не задумываясь, я выбрал вторую слева, снова по узкому ходу, по лестнице вверх, через переход на уровень вниз, в помещение между библиотекой и связной, затем снова вверх. Игнорируя лифты, я хотел дойти сам, оставляя за собой след из шокированных си’иатов. Направо, в залу с огромными окнами и высвечиваемыми на стены схемами. Глава академии, как и всегда, была в окружении толпы последователей. Ее голос величаво звучал в тишине, повествуя о каких-то догмах и обычаях, называя имена тех, кому следует подражать. Какие же витиеватые фразы это были, они создавались и писались специально для очарования, они всегда оставались лживы. С легкостью предавали любого. Никто не смел нарушать ее речи, каждый желал впитать драгоценные крупицы знаний, почерпнуть из красивых слов истину, запомнить, положить в основу, на которой будет строиться дальнейшая судьба. Но меня заметили мгновенно, десятки лиц обернулись, устремляя свои взгляды, приковывая их ко мне. Недовольные. Их побеспокоили, нарушили священное таинство.
Я молчал, взирая на лицемеров, не в силах сжать кулаки, ногти проколи бы плоть. Холод обнимал меня, он – вечный спутник мрака, он подбадривал, давал знак, что я не был слаб. Больше не слаб.
А Стриктиос замерла, оборвав свои речи на полуслове. Столь великий воин стоял в растерянности. Это и была сила сиитшетов? Это они те, кто покорил мир? Они?! Она же дрожала. Обычная, слабая женщина, научившаяся ловко прятать свою суть под темным плащом и изысканным словом. У нее и не осталось ничего, кроме звуков, в точности повторяющих древние записи и лекции. Она могла лишь пересказывать раз за разом, проходить один и тот же путь, и не важно, здесь или на Орттусе. Она просто запомнила варианты развития событий, ибо в мире все предсказуемо. И разве можно этим было не воспользоваться? Она си’иат, один из их образов, утративших свою первоначальную силу, похоронив ее, на подобие лорда Вираата, в песке разрушенных надежд и мечтаний. Женщина. Это она потащила меня на поверхность Орттуса, решив, что раб не помешает ее планам или же погибнет смертью, которую не придется объяснять. Она не желала и стремилась к своим безымянным целям, лишь исполняла вечно повторяющийся цикл. Он же никогда не нарушался. Стриктиос практически была безобидна, потому стеклянный мир и отпускал ее обратно, позволял выживать дальше. Она не нарушала священных тайн, только приводила очередных жертв – кровавое подношение. И по ее вине я едва не погиб, едва не был раздавлен и сброшен в пропасть, едва не был поглощен жадной тварью, не был сожжен белым светом ненастоящих солнц. Женщина, она не верила в возможность перемен, и теперь стояла, обреченно опустив руки, но снедаемая гордостью, не в силах признать свою ошибку. Даже не понять ее. И растерянный взгляд терзал темное существо, которое когда-то было человеком и, может быть, в то далекое время еще оставалось им. Я же замер, глотая ярость и ненависть, что сжигали меня изнутри. Беспощадные, знали, что не было сил им противиться, испепеляли. Вырывали из давно забытых воспоминаний всю боль, бросали в лицо, сжимая тонкое горло в зверской хватке.
- Это… это все ты! – Я закричал в агонии, слыша, как в мой голос вливаются сотни других, тех, кто не утихал, соединяясь с темной капелью. Возможно лишь иллюзия, что воплотилась лишь для меня. Она пугала, но внушала веру в сказанные слова. – Ты!
С какой радостью я наблюдал за тем, как менялось выражение лица Стриктиос. Обычная ее надменность улетучивалась, отчаянно испарялась, заменяясь испугом и даже паникой. И в тот миг я не до конца понимал, почему она настолько испугалась. Уверенность в могуществе старинного рода сиитшетов еще прочно жила во мне, и я не верил, что подобных ей могла пугать неизвестность. Она же хранила тайные знания, берегла их, передавала своим ученикам, которые пятились от меня, забыв, что раньше лишь насмехались и считали вещью. Си’иаты – хранители мира, властители и творцы. Подняли себя на пьедестал, низвергнув богов и силы, только способностей заменить их не хватило, хрупкие творения не смогли побороть самую малость – неуверенность в себе, фальшь. И как-то очень далеко раздался дрожащий шепот Стриктиос: «Успокойся, не надо нервничать. Не нужно так горячиться». Краткая, стремительная мысль о том, что она понимает, как взаимосвязаны эмоции и мрак, вспыхнула, но утонула. Раздражение от ее утешений разлилось огнем, и, видя это, леди си’иат подняла руку, направляя пальцы в мою сторону. Не знающие секретов ордена считали и считают, что темные способны влиять своим даром на саму суть мироздания, прогибать его под свою волю, но нет в способностях сиитшетов великой мистики. Они лишь используют ту возможность, какой наделены от рождения – создавать рябь в поверхностной энергии. Красиво и сверхвозможно, слабым легко принять обыденность за чудо. Мы все можем касаться предметов, считая, что все есть материя, но стоит лишь отринуть этот обман, как границы оков расширяются, отдавая законные способности. Стоило Стриктиос резко опустить ладонь, как невидимая волна сорвалась бы с пальцев, прокатилась в пространстве и в лучшем случае только сбила бы с ног врага. В худшем раздавила беззащитное тело. И виден был бы только итоговый эффект – размазанная по металлу плоть и замерший в позе воин. Но я с удивлением наблюдал, как в воздухе заискрились разряды, похожие на сероватые, переходящие в багровый цвет молнии. Они замерцали, набирая свою мощь, и сорвались в сухих пальцев, низко звеня. Я не понимал как, но за миг до того, как яркая вспышка пронзила бы меня, обрушиваясь разрушительной волной, я вскинул левую руку, словно небрежно отмахиваясь от нее. Короткий, многоголосый вскрик, и все: глава академии си’иатов, ее ученики и пара урихшей-прислужников оказались вдавлены в стены с огромной силой и гулким треском. Удар, и безвольные тела осыпались на пол, как гроздья. Тишину нарушал лишь болезненный стон леди, она каким-то образом оставалась в сознании, пыталась, опираясь на стекло, которое держало свои осколки благодаря внутреннему, липкому слою, подняться на ноги. На покрытии стен и пола также пестрели трещины, лампы под потолком мигали и гасли, погружая комнату в темноту космоса. Зазвучала сирена и свет сменился на ярко-красный.