Страница 28 из 265
Попытки подняться рухнули сразу, я был обречен. Тело изранено, кровоточило, и я расстался бы с жизнью, погиб от травм все равно, даже без помощи защитников храма. С губ капала кровь, а я отчаянно полз вперед. И слышал, как безжалостное создание выбиралось из пролома, с рокотом падало на пол и протяжно выло, скребя когтями блестящую гладь.
Шаг и еще один, нечто замерло за моей спиной, и смертоносные когти уже были занесены над жалкой, мерзкой жертвой. Зверь бил, не щадя, но промахнулся, вспоров стекло ударом в том месте, где я только что лежал, зарычал в ярости и бешенстве. Чудом мне удалось сместиться в сторону, но все же кинжалы смогли зацепить, рассекли кожу. Я кричал, понимая, что это конец, что вторым ударом меня не просто порежут, а убьют.
Из ран выплескивалось алое золото, а в сознании мерцало лишь одно – конец.
Конец. Он стал почти избавлением, но от чего же было так больно. И я в последней попытке попытался отстраниться, отодвинуться прочь, уже не думая и не надеясь. Ладони окунулись в воду… Она зашипела, налилась пузырями и горечью, но не обожгла, лишь ласково обволокла пальцы. Это было немыслимо, невозможно. Я не мог преодолеть ползком расстояние до края, тем более за такой короткий промежуток времени. Существо снова оглушительно взревело и замахнулось увенчанной шипами клешней. Они резко сверкнули в воздухе и устремились на меня. Я отчаянно закричал и резко почувствовал цепкую хватку множества острых, вязких пальцев на моих плечах и руках. Они пронзили меня, проколов кожу и врезаясь в плоть, вцепились в волосы, забрасывая голову назад, и вмиг утянули со спасительного берега, поволокли вглубь черной пучины. Мой голос иссяк, я глотал жижу, захлебывался, не прекращая сопротивляться и дергаться, пытаясь всплыть, но меня неумолимо тащило вниз. Легкие заполняло, выдавливая последние остатки воздуха, свело болью, которая раскаленными ножами резала внутри. Я уже был не способен дышать. Ровным, убаюкивающим потоком по венам и по всему телу прошел жар, а за ним снизошло небытие. И стало все равно. Я безвольной вещью падал на дно и ни о чем не жалел, а вокруг в абсолютной, жидкой черноте вились силуэты. Они переплетались меж собой, изредка улыбались и тянулись ко мне тонкими, неправильными руками, изгибающимися в непередаваемых узорах. Конечно же, это было исцелением, освобождением. Мой разум просто не смог более выдерживать боль, он отрешился, отсек окружающий мир от себя в самый последний миг. И на самом деле я просто лежал на стеклянном полу необъятного храма, в самом опасном мире вселенной. Надо мной склонилась зубастая тварь, проверяя свою работу, очищена, отомщена была ее обитель, а я угасал. Никто и никогда не нашел бы здесь моих костей. Этот склеп навеки был всецело мой. Вот и все. Я был счастлив. Я получил освобождение, а Сенэкс оказался прав. Он говорил, что летать возможно, что это легко, нужно лишь осмелиться и сделать шаг в пустоту. Я совершил его, этот маленький бросок в никуда, а потому взлетел, и совсем не важно, что вниз. У каждого свой путь. Вниз же тоже движение. Оно такое же сложное, как вверх. Оно ранит не меньше и дарит то же чувство рвущихся цепей. И не страшно, что в конце смерть. Она же уже не пугает. Все очень быстро. Гибель в темноте. Я, раб без имени, свободен. Я лечу… Я, оказывается, это умею. Летать! Мысли и чувства стали медленно растворяться, замерзая и рассыпаясь пеплом на ледяном пожарище, наступала пустота. Я был ей несказанно рад. Она – святая избавительница, она убила все, она дала высшее наслаждение ничего не чувствовать. Я не хотел возвращаться. Удар! Вспышка разлилась белоснежным заревом, выбивая красноту в глазах. Тьма. Удар! Мрак сомкнулся тисками, сдавливая тело, ломая каждую косточку и наливая ее чем-то ледяным, безумно колючим, заполняющим каждую клетку, перерождая ее. Удар! Черный пар заструился по горлу. Я сделал жадный глоток, но вновь захлебнулся.
Звук капель, бьющихся о пол!
Удар! Тонны воды пришли в движение, переливаясь бесконечными потоками, сминающими своей мощью беспомощное тело, выталкивая его к поверхности. Сотни рук подняли меня над черной гладью, вырастая из нее жутким наплывом. Кожу обожгло слишком горячим воздухом, он спалил мне губы и веки. Прожигающая боль заполнила мое сознание, вырывая из сладостного забытья. Я помню, что кричал. Кричал, до хрипоты и кровавых капель на губах, чувствуя, как с каждым ударом сердца многократно возрастает боль. Я сходил с ума, слыша, как капли бьются о стекло, и оно дрожит, звенит под кожей, треща осколками, впивающимися в мясо, проникающими в вены, и уплывающими по ним, теряясь в бесконечной черноте. И я кричал, кричал, кричал, не слыша собственного голоса. А длинные, когтистые ладони водных просторов снова тянули меня в свою колкую глубь, вспарывая шею. Я слился с ней, растворился в ее нутре, забился отчаянно в нерушимой хватке, распадаясь частичками боли, а моя душа завопила от новых, чужих чувств, что заполнили меня. Вся вселенная сжалась и воскресла во мне, а потом с грохотом закружилась в своей многогранности и бесконечности вокруг. На миг, краткий, нещадно жалкий и смеющийся в лицо миг, все стихло, отступило, поманив тем безмятежным существованием, что было до этого. Замерло. И обрушилось своей громадой на хрупкие плечи. Меня отпустили. Не понимая, не помня себя, я несколькими быстрыми движениями всплыл на поверхность, и мои легкие заново наполнил жгучий до невозможности воздух. Он был твердым, продирающимся через горло гранитными глыбами, сдирая слизистую, вырывая струи крови. Моя кожа шипела, будто выжигая себя заново, покрываясь волдырями, спадая в черную вязь, обнажая другую, белую.
Я чувствовал себя иначе, не собой. Хрипел сорванным голосом, бил руками по зеркальной глади, я не умел плавать, но все же удержался на воде. Взгляд скользнул по берегу, вырывая отдельные картинки.
Разводы крови на черном, стеклянном полу, огромные трещины на стене, гигантский силуэт твари-убийцы. Зверь свирепо смотрел на меня. Его маленькие, покрытые пленкой глаза блестели и слегка светились красноватым оттенком. Он изучал меня, сидя на полу и спокойно пыхтя. После принюхался, наклонил громадную голову в бок, обнажая несколько рядов острых зубов. Я видел, как его зрачки моментально расширились, хищник подскочил на месте, издал высокий, протяжный стон и с жалобным визгом отскочил прочь, вжимаясь шипастой спиной в стену, заметался, царапая стекло, а потом ринулся прочь по берегу, где и скрылся в тумане огромной залы. Не помню, как я доплыл до берега, превозмогая ноющую боль во всем теле, выбрался, раня руки и ноги об острый край. Темная кровь тяжелыми каплями скатывалась вниз. О, каким же сладостным был затхлый воздух этого храма! Грубый, будто спрессованный, сгущенный до полной насыщенности, он был самым восхитительным, что могло быть. Я хватал его кровоточащими губами, глотал, пил жадно и ненасытно, давясь и кашляя. И был несказанно рад тому, что остался в живых, что еще смогу сделать несколько шагов по ненавидящему меня миру, почувствовать на руках ледяной до судороги ветер, увидеть безмолвные звезды, которым так нравится смотреть на нас, мелких насекомых, что их забавляют своими вечными проблемами. Я так устал за этот бесконечный день, я был выжат и опустошен настолько, что даже не смог посмеяться в лицо судьбе и ее неутолимой прихоти в зрелищах. Опустившись на пол у самого обрыва, я провалился в благодатную тьму.
====== Глава 1. Глубина. Часть 8 ======
Возгласы в огненных бликах, силуэты в пожаре, крики отчаяния, смешанные с монотонными пениями, грохот колоссального движения. Движения... Такого невообразимого, непознанного до дикой, необъятной степени, что невозможно подобрать схожих слов, которые бы смогли облачить это действие в какую-либо приемлемую форму. Все это было так близко и так далеко одновременно, и при этом двоилось и отражалось в бесконечности... Оно открылось на время, достаточное, чтобы запомнить и осознать. Ужаснуться, попытаться закрыться от этого хрупкими руками. И уменьшилось, слилось в узкий поток. И снова…кап! Дзынь дон! Но этот звук уже не вызывал панического отвращения. Он умиротворял, как самая прекрасная мелодия, как тихий шепот-песня перед сном. Я пошевелился. Боли не было. Совсем. Только тяжесть, словно тело было лишено своих сил. Даже поднять веки оказалось мучительным занятием. Вокруг густой туман и тишина.