Страница 261 из 265
Кажется, я кричал, сопротивляясь самому себе и ища хотя бы нечто мелкое и совсем незначительное, но, может быть, любопытное и нужное для сохранения масштабных и сложных декораций Великого Кукловода.
Кричал, ища символ. Ценный и близкий сердцу, но способный дать мне долю секунды, чтобы усмирить ярость, гнев и разочарование. А вокруг уже было так темно, и только громада «Рэнтефэк’сшторума» чудом проскальзывала сквозь невидимые смертным взглядом нити Конца – ядовитые лезвия Жатвы. И в приступе слепой, обреченной до агонии вековечной боли и тоски я оставил всем существующим последний, едва возможный и реальный шанс для выживания, заключенный в строгие и жестокие правила Игры, победителем из которой выйти легче всего, но почти невозможно сохранить жизнь и здравый рассудок. Кто способен согласиться на подобное бремя ради утонувшего в плесени мира?
Перенаправив властной и безжалостной дланью флагман в последнюю ленту пути, я сам скользнул в прохладные и сумеречные объятия нижних ярусов древнейших и великих храмов моих слуг – на Сакраос. Высокие своды сомкнулись мгновенно над головой, пестря и переливаясь багровыми знаменами и флагами. А холодный, насыщенный влагой воздух слегка смыл пелену отчаяния и сомнения, оставляя странную зыбкость и неоднородность растерянности, смешенной с полным, непередаваемым одиночеством и отвержением.
Вокруг не было ни души, хотя я чувствовал присутствие некоторых жрецов, что находились за огромными и тяжелыми створками врат. Но те оставались плотно закрыты, а потому мое возвращение еще какое-то время могло оставаться незамеченным. И я был этому очень рад, ибо невыносимо сложно принять малую кроху личности, что успела познать сотворенный мир. Она успела, а тебе осталось лишь сделать ее своей частью.
Оправив черные полы плаща, я поднялся по ступеням к застеленному бархатом ложу. Оно по обычаю сиитшетов было вырезано из цельной глыбы дорогого камня, гладко отполированного, украшенного различным, не менее роскошным декором, и установленного в центре священной залы, в круге от света множества свечей и зеркал. Но в тот момент все это скрывалось несколькими слоями ткани алых и бордовых оттенков, что создавало определенную мягкость, которую я практически не почувствовал, когда прилег на постамент. Только тяжело и устало выдохнул, складывая руки на груди и почти не обращая внимания на то, насколько черны стали мои острые и длинные ногти, насколько просто и непринужденно тянулись тонкими руками в стороны лики из волос. Я испытывал жуткую, убивающую, человеческую усталость, а потому единственный раз после своего возвращения и настоящего воплощения себя в хрупком теле, напоминающем человека, умиротворенно и легко уснул.
После Жатвы в живых осталось немного меньше пяти процентов населения. Я не вводил в это понятие окружающее, ни животных и ни растений, только разумных, только людей. Они правили миром, считая себя его основой, но являясь лишь частью. Они обладали величайшим даром – способностью менять свою идеальную обитель, сотворяя из нее что-то хаотичное и ошибочное, но все же прекрасное. Меньше пяти процентов. Очень мало. В первый миг после наступления тишины, Я не заметил их робкого и испуганного шепота, а может быть, они просто молчали, пораженные случившимся. Но могли ли они действительно понять все или снова попытались бы сочинить сказки и записать новые строки цифр? Не важно. Уже все было решено.
Большинство планет и секторов оказались превращены в черные сферы пепельной пыли. На них не могла возродиться жизнь, даже если бы люди попытались это сделать. Там не было ничего, кроме остаточного эха боли. Но после Моего возвращения и года абсолютной тишины, когда все, кто выжил, неуверенно и медленно приходили в себя, Я начал возрождать планеты. Я приходил на них, заново выстраивая картинки, наполняя их цветами, запахами и ощущениями. Делал это не спеша, обдумывая и строго выбирая то, что я хотел видеть. Иногда после создания декораций, Я оставлял их ждать в состоянии недвижения. В такие моменты они напоминали стеклянные, цветные скульптуры, очень похожие на настоящие, но до ужаса пугающие своей безжизненностью. А потом пропускал в них ветер. Он приносил с собой звуки и запахи, тогда мир понемногу начинал оживать и наполняться подлинной жизнью. Еще без людей. Они же приходили позже, прилетая на величественных и грозных кораблях, спускаясь с неба и оставаясь в первозданных чертогах. Разумеется, не все планеты воплощали в себе все желанные условия для безопасной жизни. Почему-то Я совсем не хотел создавать множественное подобие безмятежного и уютного дома. Я жаждал закрепить в каждой клетке своего мира истинное знание о Ди’ираиш. И потому острая, режущая жестокость выражалась в каждой стихии, в каждом остром шипе, в каждой ядовитой капле.
Люди Империи постепенно оправлялись от удара. Странно, но большинство из них не смогли осознать молниеносную потерю своих близких. Это стало для них жутким сном, но не реальностью. Каким-то образом в них запечаталось оковами ушедшее, а через некоторое время и вовсе исчезло. Они забыли, возможно, из-за того, что потеряли ранее жизненно необходимую частицу лучезарной крови Йатароасши, все, что было до точки Моего возвращения. Началась новая эпоха нового мира, а о том, что было прежде, даже о Моей коронации смертные с удивлением читали в книгах и в хрониках.
Устройство общества также изменилось. Возможно, Я лишь усилил разграничение, но получил то, что всегда желал видеть. С самых первых шагов Себя воплощенного Мне хотелось замечать, как любое разумное создание отдает свои силы и годы во благо чего-то, но не потому что у него не было иного выбора, а потому что его способности действительно необходимы в определенное время и в нужном месте. Так образуется бесконечная спираль развития, возводящая все старания и действия к исконно важному и дарующему не просто стабильность, а истинную гармонию становления основ. Может быть, такой порядок несколько и обесценивал жизнь одного существа, ставя его в бесконечный ряд таких же, но помогал возвышать всю Империю. В каком-то роде она перестала быть простой структурой поддержания порядка и контроля Моей Вселенной, а переросла в особый организм, фанатичный и существующий по иным канонам. Касты Я также не убирал, решив, что их продолжение все же позволяет Мне разграничивать возможности смертных, но не в ущерб собственной выгоде. Если в низших кастах возникало создание, наделенное чем-то особым, то, сохраняя свой слой, оно могло продвинуться в своих деяниях и дальше, даже приблизиться ко Мне, что своим примером доказывал Даор. О том, что он был рожден Аросы, было забыто, также как его первое имя.
Отныне вся Империя, так или иначе, но являлась воплощенной сферой объединения Сиитшетов. Больше не существовало ордена, ибо каждый из живущих был причастен ко мне и поклонялся лишь мне. Оставались лишь разграничения на должности, выражаемые в роде действий и в кастах. Жрецы все же сохраняли за собой высшие привилегии, но также отягощались новыми обязанности. Теперь среди них не находилось места для обычного прожигания лет. Но если ранее лишь они следили за особыми ритуалами и церемониями, а также и за развитием жизни Империи, то теперь эта обязанность перешла к новой касте – жнецам. В некотором роде, я передал им право на проведение локальной Жатвы. Через дар, которым я награждал или с помощью технологий сиитшетов, жатвенники могли очищать планеты и даже целые сектора по моему приказу. Так я мог несколько обезопасить себя от большего влияния Голода. Жнецы были выходцами из культистов, потому и обладали некоторыми их внешними и внутренними качествами, но при этом в идеале знали науку, а еще и древнейшие ритуалы темного ордена. Армию и флот перемена почти не затронула, она практически не была нужна так же, как и в касте рабов.
Единственным отличием было мое пожелание об отличительной черте тех, кто был наиболее приближен ко мне. Им стал алый цвет, допустимый в облике и подчеркивающий особое положение. Постепенно это вылилось в отдельную касту, не получаемую от рождения, но приобретаемую за заслуги и Мое благословение.