Страница 250 из 265
Ничего не было.
Ничего-о…
И…
Я стоял в недоумении, не понимая, почему погасла искра. Почему ей не захотелось светить еще, а точнее, почему я другой стороной и сознанием себя ее удушил.
Не понимаю.
Она горела. Она пылала. Она была.
Исчезла.
Звезды не стало.
Я вспомнил, что в конечности конечностей их много. Их очень много там, чтобы темнота не казалась концом, чтобы их свет приносил умиротворение и ясное осознания бытия.
Свет звезд эфемерный, призрачный. Он прекрасный по своей основе, ибо воплощает в себе конструкцию мироздания. Он олицетворяет понятие конечности, показывая, что сияние одного завершается там, где начинается другое, но и выявляет подлинный провал черноты между ними. Но дышащие этого не видят. Не понимают. Не способны понять.
Они боятся.
Они трусливы.
Они страшатся создавших их, не понимая, что могут докричаться до Меня.
Зачем?
Я не хочу их слышать.
Они – мое разочарование. Все – мое разочарование.
Меня оскорбили.
Меня предали.
Я не помню…
Но…
И-и-и….
Но звезды красивы. Я тянулся к ним, они успокаивали. Это было. Я знаю. Когда-то вечность назад или миг вперед. Было, но не есть. Может быть, будет. Все равно.
Только больно.
Я не хочу боли. Я устал.
Устал…
Это оправдание.
Я часто его слышал. Я употреблял его сам, думая, что оно имеет место быть, но лишь отговорка. Лишь маска и иллюзия, что закрывала собой истинную причину выбора бездействия.
Маска…
Ее надевали на лица, чтобы прятать самих себя. Эмоции. А лицо… это часть конечности. Я помню… я… помню...
И-и-и-и…
Я обернулся, до боли ощущая, как под босыми ступнями прогибается чернота. Она оказалась довольно мягкой, обволакивающей и совсем не холодной. Только слегка пыльной из-за пепла и черного налета. Но стоило мне сделать пару шагов, безуспешно пытаясь всмотреться в темноту, привычно именуя ее «чернотой», я почувствовал резкую боль в ноге.
Стоило сделать шаг в сторону, как она исчезла.
Исчезла…
Значит, источник остроты остался там.
И-и…
Я склонился и провел ладонью по черноте, не сразу заметил, что в одном месте, не выше, не ниже, не ближе, но там, где я был минутой вперед, находится маленький участок черного, что выглядел несколько светлее и материальнее. Он был конечностью, что отделилась, отсеклась, но осталась мною.
Звезда погасла.
Она сгорела и утонула в собственном сиянии, но я же увидел в ней не белый отблеск, а мир. Мир. Он жил и цвел. Он был. Потом не стало. Стал существовать лишь осколок. Маленький и хрупкий, уже отдавший всего себя.
Он устал?
Нет. Его отрезок завершился. Я так решил. Когда-то решил, но исполнил сейчас.
Я.
И-и-и…
Я потянулся к нему рукой, в темноте, на ощупь, но видя. Я знал – уже не обожжет… Уже нет боли. Ди’ираиш завершен. Ее завершен.
Ледяная.
Лед.
Лед не всегда вода. Лед – это обман. Лед – это влияние черноты.
Сжал в ладони тусклый осколок, осознавая, что он вовсе не черный. Он просто отражал то, что вокруг. Он показывал туманное окружение. Неумело и лживо, но иначе не мог.
Он – конечность. Он – материя. Он не способен на истину.
А истина – Я.
Стекло.
Это стекло.
Нет, не так.
Зеркальное стекло. Оно лишь отражает, не способно светить само. Поэтому и погасло. Ведь вокруг лишь темнота. Вокруг ничего. Ничто.
Лишь Я.
И-и-и-и-и-и-и…
Резко оглядываюсь, но настоящей звезды нет так же, как и того, кто только что или раньше, или никогда, но произнес шепот.
Кто…
А кто же я?
И-и…
Осколок. Острый, преисполненный агонии и яда. Наполненный кислотой, что искажает все своим присутствием.
Нет.
Не переиначивает.
Она возвращает все к истоку. К началу и точке первейшей основы. Касание отдает обратно ко мне, отбирает отличие и изменение, убирает преображение, но оставляет начало. Отдает мне в уплату за жизнь и существование боль, ставя в один ряд с первоосновой.
Осколок зеркала…
Зеркало.
Оно имеет возможность показать отражение всего.
Отражение. В нем могу быть и я.
Может быть, вопреки всей черноте и непроглядному отсутствию света я смогу различить в смутных и призрачно-лживых очертаниях самого себя? Тогда я познаю ответ.
И…
Безмо-олвие…
Настороженно, преисполняясь тревогой и ожиданием колючей опасности, я заглянул в мелкий, вырванный с кровью обломок великого зеркала.
Темно.
Чернота. Не обнаружилось даже блика от самой мельчайшей искры.
Не-ет!!!
Значит, меня нет. Меня нет...
Ничего нет. И все фальшь. Обман и ложь. Я все выдумал, я все создал, я обманул самого себя. И теперь схожу в бездну терзания от отчаяния и разочарования.
Разочарование…
И-и…
Я.
Боль и гнев прокатились волнами игл по мне, раня и мучая. Разочарование и огорчение от содеянного захлестнули, и я так искренне, до безумия и опьянения возжелал, чтобы то, что я создал, никогда не было или просто сейчас перестало быть. На один крошечный миг мне даже показалось, что так стало. И я наслаждался этим. Я пил дурман победы и ликования, но потом…
Один…
Один!
Чернота…
И нет ничего вокруг! Ничего! Лишь я! Я! Один!
Ни-че-го…
Пустота.
Подлинное Небытие, которым я и являюсь, которым я стал, которым все сотворил.
Я…
И только осколок в ладони. Горячий, чуждый всему и вся, но единственный отличный от меня, единственный ранящий меня и оставляющий за мной остаточные ощущения бытия.
Он резал мне руку…
Ярость!
Я бросил ненавистный, оскорбляющий меня осколок вниз.
Гром, звенящий и шипящий одновременно разрезал пространство багровыми молниями, а затем разошелся эхом во все стороны, оставаясь тонким писком на грани слуха и возможностей конечности. Они оказались настолько малы и скупы, что мне стало смешно. Но я забыл, что я всесилен.
Забыл.
А потом зеркальный клок разбился и раскололся миллиардами сероватых, тусклых и почти невидимых искр и блесток. Я не сразу понял, что этот свет являлся тем самым сиянием, который в мою бытность конечности казался мне невыносимо ярким и притягательным.
Так мерцали звезды.
Очень слабо и неясно для меня. Не поражали. Не завораживали и не давали ощущения наслаждения и умиротворения, хотя и навевали нечто эфемерное, едва понятное и зыбкое. Не свойственное мне.
И все же они хрустально звенели и поднимались вверх, двигались в странном, чарующем, но дерганом танце, который больше всего напоминал движение крупиц черноты при порыве ветра...
Ветер…
Это он кружил частички сажи и черной пыли, насильно заставляя их перешептываться и копировать мой незвучащий голос, а еще собираться вместе, разрастаясь до снежных комьев и хлопьев, до капель горячей, алой крови, но не становиться ею. Мне казалось. Мне виделось это. Как сон, как память о нескончаемых войнах, которые все равно ничего не приносили и не меняли, заставляя топтаться цивилизации на одном месте, но все же насыщали меня.
Боль… благодарность.
Ди’ираиш.
Осколок обратился подлинным зеркалом.
И!
Большое и узкое. Оно оказалось выше меня, без рамы, но с острыми сколами по краям. Несмотря на мглу, они блестели опасными углами и трещинами, а в самом низу будто бы сгрудились полотна пыли и пепла.
Я сделал шаг к отражающей границе.
Всмотрелся в ее темноту…
Она действительно предстала предо мной непроглядной и искренней, самой темной, но живой, клубящейся внутри себя и пульсирующей.
Интересно.
Тишь.
Я испытал интерес. Я подошел ближе, думая, что преодолел целую вечность. Дотронулся ледяными пальцами до стекла, чувствуя, как оно слегка завибрировало. Заметил тонкий налет черного инея, что зазмеился по поверхности зеркала неровными линиями, разъедая его и повреждая, выпуская из царапин золотые капли. Они скатывались медленно, проводя яркие и заметные издалека полосы, но достигнув границы конца стекла, не угасали. В черноте они разбегались по невидимым капиллярам и исчезали вдали.