ИНХАМАНУМ. Книга Черная

Эмоции – это так мерзко.

Почему-то верилось, что некоторое время ранее, задолго до рождения и первых шагов, я обладал величайшим даром – не испытывать чувств. Обладал им, но считал, что он мне мешает, не дает познать что-то важное и необходимое для принятия любых решений. И искал способ восполнить недочет и хотя бы на какой-то жалкий срок понять, что значат переживания.

Нашел и понял, но нужно ли это было? Для чего я вообще старался найти этот накал ощущений? Какое-то безумие, фарс, почти мечта, что обернулась кромешной тьмой и отчаянием.

Я тяжело и шумно втянул в себя обжигающий холодом воздух и на миг сильно зажмурился, умирая от потока мыслей и ощущений, бившихся внутри меня бурей и кошмаром. Не стоит говорить о том, что мне не удавалось хотя бы немного сконцентрироваться и замедлить водоворот событий. Я уже даже не пытался все осмыслить, нет, даже не смел представлять себе цепочку последовательности. Это оказалось настолько сложно и недоступно, что мне виделось свое развоплощение, которое непременно бы случилось, если бы я рискнул разгадывать дальше. Но было в этом что-то еще.

«Развоплощение».

Это слово возникло у меня в одной степени и наравне со словом «смерть». Странно и дико, ибо я не мог понять и причину этого. Просто ясно ощутил, прочувствовал на себе, что не смертью я наградил Йатароасши, а развоплотил его. И это страшнее. Это запредельнее. Это истинный конец, после которого невозможно следующее воплощение, а мир теряет что-то ценное безвозвратно, не получая ничего взамен.

В полной тоске, утратив свои силы, я повалился на твердое стекло, вспоминая о том, что много лет назад я до немоты боялся местных теней и тварей. Орттус славно показал мне то, каким он может быть. Насколько ужасен его гнев и оружие, насколько велик его разум, порождающий дикие в своей жестокости картины, но после моего становления схожей реакции больше не встречалось.

Жуткие, голодные стражи стеклянного мира игнорировали меня, не проявлялись более и легким намеком. Их будто бы не стало, а белый мир стал казаться пустым и заброшенным. Он чем-то напоминал покинутый всеми Китемраан, живущий и наполненный жизнью, но однажды оставленный и забытый. Орттус также потерял что-то немыслимо редкое, после того, как я посетил его тайник, а может быть жертвенник. Какую-то значимую деталь, крупицу основы, которая обеспечивала главнейшим смыслом существование стеклянных декораций, но при своем присутствии не давала понять собственную необходимость. Но когда произошла потеря, осознание пришло само. И почему же тогда именно я стал не интересен, а полупрозрачные изваяния в храмах обрели мое лицо и мои черты? Как лики…

Догадка возникла сама, проведя зеркальным осколком по груди и рукам.

Тени. Они возникали мутными пятнами, воем, погоней, но никогда не показывались четко и выразительно, предпочитали оставаться туманным призраком, преследующим всех, кто посмел и рискнул войти в царство вечно белого ужаса. Нельзя было подсчитать хотя бы приблизительное количество легенд и мифов, касаемо этих существ. Станция Орттуса полнилась ими, как плесенью и грезами, но о настоящей природе теней никто не знал, также как и о самой отраве, что исказила многие сектора вселенной. В юности я так хотел узнать их истоки, хотел понять, кто они, что ими движет и какую страшную цель они преследуют. Я изучил все, что мог, добрался до самых секретных баз данных и рукописей, но все было проще. Намного хуже и токсичнее, чем я мог себе нафантазировать. Ответ оказался до болезненной тоски прост.

Лики.

Черные, безжалостные, голодные лики.

Как жаль, но они не были привязаны к этому миру, иначе бы я никогда не получил возможности встретить кого-то из них раньше, не под белым небосводом, озаренным бесчисленными лунами.

- Ничто?

Я взвыл до хрипоты, прижимаясь к леденящей поверхности, царапая ее, ударяя ее руками, словно бы это глупое действие могло хоть как-то помочь мне облегчить мое увядающее состояние. Я бил с такой силой, что слышал, как хрустели и почти ломались кости, думал, что любой неудачный удар вырвет ногти, но крошилось лишь мутно-белое стекло. Мысли же никак не складывались в привычный ряд, не возвращались к размеренному движению, позволяющему мне как прежде осознавать себя и разбираться в происходящем.

У меня не осталось сил.

У меня не осталось ничего, ибо все, во что я верил, разрушилось и потеряло свою значимость. В одно мгновение я забыл кто я, чем я жил и к чему стремился. Даже самые простые цели обернулись ненужным пафосом и пустотой.

Все еще Император?

Все еще я?

Но я – это кто?

И что произошло ранее, что я вызвал из пучин черноты, чтобы справиться с самым страшным врагом, для победы над которым не хватило бы сил ни у одного человека. Я убил божество. Самого творца этого мира, того, кто дал начало всему окружающему. И не просто материальности, но и духовности.

Я его убил.

Йатароасши…

Развоплотил!

И это страшнее, чем привычное для всего смертного понятие о конце определенного отрезка пути. Я совершил то, что не мог понять, но лишь видел, действовал, а теперь пожинал плоды. Не оставалось надежды на то, что после убийства высшего существа мир не будет обречен на скорую и самую безжалостную гибель. Я сам подписал этот приговор, сам его исполнил, потеряв контроль из-за необъятного чувства голода и жажды боли, малая капля которой оказалась настолько дурманящей и превосходной, что пил ее еще, и еще, и еще. Сходил с ума, умирал и возрождался, чтобы насытиться.

Но облегчение не пришло.

Я окунулся в Пустоту и понял, что внутри ничего не осталось. Вообще ничего. Любое и каждое слово стало ничем. А вместе они не складывались хотя бы во что-то здравомыслящее и наполненное хоть чем-нибудь.

Ничто!

Наверное, впервые в тот жуткий час я ощутил свое истинное одиночество и едва ли смог его принять. Я помню тот страх, тот ужас, что охватили меня. И я, Император Вселенной, жалко и позорно ползал по стеклянному лезвию Орттуса, крича в отчаянии и не зная, что мне дальше делать, как мне жить и стоит ли жить вообще.

Самое легкое и желанное решение вопроса пришло ко мне до отвращения просто. Оно еще исходило из той памяти, когда я считал себя чем-то живым, может быть, даже человеком.

Я попробовал убить себя.

Достав из объемных, но уже истерзанных складок мантии короткий, острый кинжал, я попытался воткнуть его в себя, но лишь изувечил ткань. Потом попробовал перерезать им свою шею, но и это не вышло. Я зверел, откидывал голову назад, чтобы немного расцарапать кожу, но ничто не причиняло мне вреда. Я даже отломил лезвие от рукояти, смял его в пальцах, но так и не поранился. Тогда мне пришла в голову болезненная мысль о том, что можно обойтись и своими же ногтями. Острыми, тонкими, прочными.

Мне удалось ввести их в горло, но стоило их только изъять из проколов, как и те затянулись, словно и не было никаких ран. Дважды такой трюк мне не удался, уже и собственные когти не могли нанести мне какие-либо повреждения.

Страшно говорить, что именно это я счел своей карой и расплатой за силу и могущество, но нельзя не признать того, что такая версия обладала своей особой красотой и величием. Времени всегда не хватает тем, кто обладает лишь его частью. Возникает неудержимое состояние упущения чего-либо. Оно практически умерщвляет заживо, давая душою и разумом осознать в полной мере то, что никогда не получиться воплотить все, что хотелось бы. И на фоне такой тоски мечта о бессмертии возникает сладкой и желанной сказкой, но именно ее исполнением и можно наказать.

Я так думал…

Но…

Прилагая огромные усилия, я поднялся на ноги, пошатнулся, но все же смог неровно дойти до Креста Императора, что равнодушно поднимался из стеклянной толщи Орттуса черной пикой. Осмотрел его, думая, возможно ли его вообще вытащить, затем оглянулся вокруг, ища взглядом далекий силуэт забытой Иглы. Она неестественной полосой тянулась на горизонте, давая смутную надежду на то, что выбраться отсюда шанс у меня был. О том, чтобы прибегнуть к черноте и принять ее помощь, я не хотел и думать. Слишком устал, слишком запутался и не смог умереть. Дальнее расстояние нисколько не испугало и не смутило меня, а даже принесло садистское наслаждение – иди, лишь бы не думать, лишь бы не падать снова в бездну того, что убило светлого Йатароасши.