Страница 245 из 265
Мир есть гниль. Но очистить его уже было невозможно.
Только убить.
Убить.
Лики заполонили собой все. Они виделись всюду, они выстраивались рядами и армиями, покрывали собой все: землю, скалы, воды, небо. Они становились на слабо содрогающиеся от дыхания тела. Они двоились и перемежались между собой, они стали цветом окружающего пространства, самой его сутью.
И выждав лишь секунду, в которую Йатароасши замер, распахнув исчезнувший прежде с лица рот, зачерпнули из-под ног черный пепел и бросили в свои же лица. Мелкий порошок превратился в песчаную бурю, наполненную Мраком. И в нем загорелись миллиарды светлых пятен – масок, что некоторое время назад я сорвал с себя и отдал одному из призраков.
Всюду было мое лицо.
Всюду был я.
И я уже не ощущал разницу между тем я, который держал осколочный посох и тем, кто рвал очередную плеть Йатароасши. Все одно. Все едино. Нет границ, нет конечности, ибо ее не было и от начала. Все придумано, а потому лживо.
В одно мгновение смешалось все, слилось в жуткий, извращенный сталью поток и стихию, раздался убийственный вопль Аросы.
Она еще пыталась сопротивляться, жгла ликов, испуская пульсирующие волны своей силы, что заставляли сквозь пыль пробиваться зеленеющим листьям, вытягиваться жалким стеблям, но они быстро гибли, истлевали и разносились спорами пепла, наполняя собой воздух, забивая легкие. В этом хаосе постоянно взрывались черные молнии, которые удивительно высвечивали каждую мельчайшую деталь, показывая истинную боль.
А я, как в бреду, повторял только свое имя, кричал, шептал и выл его, как заклинание, как единственное, что удерживало меня в состоянии чувствительности и осознанности, обеспечивающих еще существующим людям хотя бы малейший шанс на выживание.
Инхаманум.
Лики разделились, когда я извлек из почвы Крест Императора.
Большинство также остались с лихорадочным остервенением рвать на куски и клочья врага, но часть с поразительной легкостью взмыли ввысь, где растянулись эластичными жилами, покрывая затейливым рисунком плоскость и сбрасывая с себя маски. Те падали под мои ноги и ломались, хрустели при каждом шаге, оставляя после неровные осколки черного фарфора и зеркал.
Словно в припадке безумия и истерики, в сладостном, болезненном трансе я различил остаточный луч, исходящий от Йатароасши и вливающийся через многоличие мироздания в одну единственную ветвь, дающую основу Вселенной, где я родился и стал собой.
Интуитивно я попытался ухватить его, зацепил когтями и потянул на себя. И Творец Аросы пал на колени, воя так, что я едва смог продолжить свое движение от боли, приносимой мне этим криком. Он был восхитительным, наделяющим силой и блаженством, таким, как я всегда искал. Он доводил до исступления, выявлял из себя подлинную, единственно возможную в тот момент искренность. Но я с упорством и презрением вырвал светящийся корень, сжал в ладони, сужая мощный поток и почти перекрывая его, а затем одним движением острого, черного ногтя перерезал надвое.
Лики схватили божество, вывернули тому руки и запрокинули голову, полосуя горло пальцами. Часть сияния, что уходила на мой мир зыбко, обреченно мигнула и погасла, а оставшийся в моей руке обрывок задрожал, изогнулся, высох и потускнел. Его края обуглились и из мелких трещин покатились капли самой настоящей, человеческой крови единственно верного оттенка – алого.
- Не-ет!!!
Я не слышал ни единого звука, кроме как приближающегося грохота, который никак не мог с чем-либо ассоциировать. И вопреки всему и собственному страху, но подчиняясь чьей-то воле, которую невозможно было отделить от своей, я перехватил посох, повернув его остриями вверх, и двинулся к Аросы. Вокруг него уже плотнее сгрудились лики, они мучали и терзали его, вырывали из него вены, надрезая их в определенных местах, а после вытаскивая из проколов. Затем связывали в жгуты и одевали на тонкую шею поверженного творца. Каждый палец его они проткнули собственным когтем, а в глазницы вкололи острые, длинные спицы, выпуская густые, липкие и сильные потоки лучезарной крови.
– Орттус.
Прошептал я сам себе, искоса наблюдая за тем, как образованные под куполом небосвода жилы черноты слились воедино, перевернулись и воплотились подлинным зеркалом, что отражало в себе не просто раскинувшийся внизу пейзаж и простор, но высвечивало и выделяло каждую его часть, при этом не показывая бушующего хаоса.
Я усмехнулся и щелкнул пальцами.
Зеркало обрушилось выросшими сверху вниз скальными пиками на нас, проходя насквозь и выворачивая мир наизнанку, смещая оси и спектры, распыляясь в белоснежности стеклянной планеты, по поверхности которой я уже размеренно и уверенно ступал.
Лики и плененный творец были также здесь, как десять, двадцать или сотни лет ранее.
Я увеличил мощность осколочного посоха, понимая, что не переключаю настройки и программы, а вкладываю в него себя, свою силу и каплю черноты, что навечно исказила мое оружие, застопорило раскаленные осколки, зафиксировало их, а затем слило в одну общую, черную массу. Раздалось напряженное гудение, сменившееся безмолвием. И я с размаху насадил тело Йатароасши на лезвие, проткнув его в спину. Острие же смертоносным осколком вышло, выпуская пузырящуюся кровь в области солнечного сплетения. Сорвался сдавленный, наполненный болью и невысказанным страхом хрип божества.
Призраки тут же отступили в стороны, срывая с себя маски и бросая их под мои ноги. Я же поднял еще живое, дергающееся тело творца Аросы на осколочном колу, оглашая развернувшиеся вокруг белые пространства с лунами надрывными воплями, а затем воткнул другой конец посоха в стекло, закрепляя избранную мною для Высшего Существа Аросы вечную кару.
Белая вспышка.
Черная мгла.
На миг у меня перехватило дыхание, и пропал голос.
Кап! Дзынь дон! Кап! Дзынь дон!
Дзынь! Дзынь. Дзынь… дзынь…
====== Глава 4. Ди.ираиш. Часть 9. ======
Орттус.
Белые, мутные стеклянные долины тянулись до самого горизонта и пестрели черными провалами и легкими сероватыми тенями от храмов и обелисков. Они почти не отличались от неба, что казалось лишь на пару тонов темнее и глубже. Холод мгновенно окутал меня, заставляя содрогнуться и облизнуть пересохшие губы. Неосознанно я обхватил себя за плечи, чувствуя, как к пальцам прилипает ткань. Все мои руки были полностью покрыты еще остаточно мерцающей жидкостью, уже застывающей, превращающейся в неприятную и вызывающую раздражение пленку. Вокруг же не было никого. Не было даже ни малейшего намека и на всесильных и смиренных ликов, что легионами властвовали ранее.
Я обернулся, смотря вокруг, ища хотя бы малейшее отличие.
Обычно.
Белесость проклятого мира и ничего более. Только мой осколочный посох одиноко и обреченно находился в паре шагов от меня. Он торчал из плоти стекла, словно рос из него, но тела Йатароасши не было. Лишь еще густые и влажные капли его крови лениво и тоскливо, с великим чувством осознанности случившегося стекали по гладкому остову, нарастали на месте стыка неаккуратными, восковыми наплывами.
А мне вновь стало казаться, что это все было лишь простым и жутким сном, детским кошмаром, порожденным чьими-то глупыми сказками. Мне просто привиделось, я уловил мираж, иллюзию и вымысел. В очередной раз на безумных просторах Орттуса…
А может быть ничего не было?
Может быть, я всего лишь забылся и окунулся в грезы в тот бесчеловечный поход вместе с учениками сиитшетов? Ничего не было? Ничего…
Но ладони жгло от подлинной крови божества, создавшего мир, в котором я жил, и который уже наверняка обрек на безвозвратную гибель. Она приближалась все стремительнее и быстрее, наращивая обороты и одновременно смеясь от предвкушения сладостной пищи.
Все было.
Все.
И неизменность Орттуса не означала стабильность всех других планет. Она наоборот подводила к черте, за границей которой очень хотелось спрятаться и закрыться от всего, может быть, даже уснуть. Уснуть сладко, как человек, чтобы никогда более не вспоминать того чувства, что лишь жалкими и щадящими отголосками может поселяться в душах смертных. Уснуть, чтобы не быть. Уснуть, лишь бы больше никогда и ничего не чувствовать, не подражать безумному, изуверскому созданию, тому, что выдумал нечто, вырывающее тебя из эфемерного покоя.