Страница 244 из 265
- Я ее заменю.
Рядом со мной сверкнула змеящимся росчерком молния, испуская яркие, горячие искры и шипя. Этот треск не угас, как то было бы привычно, а остался звучать, все набирая силы, увеличиваясь и расползаясь по горной долине эхом. Постепенно оно слилось в один пронзительный, раздирающий и душу, и плоть звон, в котором я все же смог различить далекие ноты капели.
Кап! Дзынь дон!
Звон метнулся ввысь, уносясь в дрожащий, болезненный писк, от которого в немногочисленных строениях поселения потрескались и вылетели стекла, усеяв оледенелую почву. Затем звук вновь стал падать, трансформируясь в сотрясающий землю рокот. От этой дрожи в первый миг родился ветер, срывающий все лепестки с цветов, но после огромные снежные потоки низвергнулись со своих вековых, каменных платформ, поднимая в воздух тучи белой пыли. Но лавины так и не смогли достичь равнин, ибо по чьей-то незримой воле снега замерли и остановились в момент движения, не утратив форм. Многие комья повисли над поверхностью, осыпаясь мелким, снежным крошевом.
И наступила царствующая тишина, звенящая хрусталем, но нарушаемая испуганными криками птиц, что сорвались со своих мест и огромными стаями кружили над горами.
Йатароасши пошатнулся, озираясь, оскалился и злобно выругался, после чего его руки начали приобретать яркий, лучезарный оттенок, капающий с пальцев. Он взглянул на меня, давая лишь на секунду увидеть за своим взглядом глаза Кхеввы, которая, в отличие от своего божества, не испытывала непреодолимого желания убить меня. Она хотела говорить, хотела разобраться во всем, почти также как я, но была обречена каждым своим действием и речью подчиняться обезумевшему высшему существу, потерявшему себя самого за услаждением человеческих потребностей и желаний. Отринуть их он больше не мог.
Кап! Дзынь дон!
Кап!
Я перехватил удобнее свой посох и невысоко поднял над землей, замахиваясь и слыша яростный вопль. Но время будто замерло, оно растянулось вязкой субстанцией и захватило в свое желейное нутро все, отрезая любую возможность сделать и глоток воздуха.
- Имя мне – Инхаманум! И отныне мир мой именуется так!
С легким щелчком и в треске ядовитых, черных молний я вонзил острие Креста Императора в землю, выпуская из раны огненное сияние, что мгновенно чернело и опадало вокруг кружащимися пепельными осколками. Они достигали поверхности, падали на нее, звеня и капая, и сразу же становились мелкими, острыми, сияющими в приглушенном свете пластинками зеркал. Всего за полминуты эти частички покрыли собой всю долину, погребая под собственными тоннами и выступающие скалы, и растительность, и даже постройки местной общины. Но ни один осколок не ранил ни одного человека. Все они каким-то чудом оказались стоящими на ногах, на этой немыслимой пыли. Все дрожащие, испуганные и слабые, как будто только проснувшиеся от вековечного сна, от небытия. Родившиеся.
Еще удар, направленный не на божество, но на мир его, сотряс все вокруг.
И люди согнулись в приступах кашля.
Они падали на колени, хватались за горло, задыхались в рыдании, но все вместе с собственной, до безумия алой кровью отхаркивали светящиеся золотистой лазурью комья света Йатароасши. И кашель этот длился до того момента, когда вместо яркости не начинала капать чернота. Тогда приступ кончался, дыхание выравнивалось, но силы не возвращались. Смертные лежали в зеркальной пыли, слегка подрагивая и дергая пальцами, но дышали. Размеренно, глубоко и тихо. А глаза их иступлено смотрели вверх, в кружащуюся чернотой пургу.
В них не было душ.
Р-р-р-рокот!
Я с большей силой вдавил острый клинок Креста в плоть, раскалывая ее, разрывая и рассекая вены. Под ногами поползли трещины, в которые скатывался пепел с обломками скал, хижин и бездушными телами. Ветер вырвался из расщелин, он был похож на густой пар, что обжигал, но холодом, льдом и отравой. В какой-то миг мне показалось, что сила этого потока собьет меня с ног, и я отчаяннее вцепился в посох, замечая, что немыслимо как, но песок расплавлялся. Он все больше и больше обращался в колыхающиеся волны черной воды Орттуса.
Это название само возникло в моем разуме, привычно и наивно, ибо и сам Орттус был лишь жертвой, но не оплотом. Жертвой, что содержала в себе сильнейший след черноты, а потому лишь там мог навечно успокоиться безумный дух творца Йатароасши.
Кхевва тонула. Ее ноги вязли в черной жиже, потому она постоянно переступала с одной на другую, скалясь и шипя, роняя с каждой секундой очередной самоцвет крови. С писком они срывались с лица и капали в темноту, где исчезали, оставляя после себя бурые круги, испаряющиеся еще быстрее, чем лучезарность. Она закричала, и крик ее всколыхнул черноту, на краткий миг останавливая все потоки и течения, пытаясь сменить их направление, обернуть смертью против меня. А затем, когда и эта обреченная попытка обернулась ничем, жрица подпрыгнула, расправляя странные, мерцающие нити в пространстве.
Они тонкими щупальцами потянулись во все стороны, обхватывая камни, листву и людей, обвиваясь вокруг них спиралью и вытягиваясь обратно. Светящиеся, одного цвета с кровью Йатароасши, они пульсировали и качали через себя энергию. Ту энергию, что никогда и ни при каких условиях не станет доступна ни одному смертному.
Тишина же окрасилась гвалтом, словно бесчисленное множество людских голосов из всех времен и эпох вскричали разом, проголосили молитву и прощальную песнь. И крики смешались со смехом божества, которое уже начало ликовать, предвкушая свою победу. Девушка подняла руки, стряхивая с себя смертную кожу и обличая свое мерцание. Весь ее облик менялся. Он вытягивался, утончался, искажал пропорции. В рябящем, дробящемся неверными иллюзиями пространстве было очень сложно заметить и уловить момент этих изменений, лишь однажды, в один миг все становилось так.
Существо стало одним ростом со мной, но худее и прозрачнее, руки удлинились от плеч, также как и пальцы. Они доходили до колен, но жуткий эффект усиливался тем, что создание больше не могло стоять выпрямившись, только согнув колени и полуприсев. Шея также вытянулась, а волосы вдруг начали ломаться и скатываться по гладким плечам и спине вместе с клочками одежды.
Кхевва протянула руки ко мне, изящно перевернула ладонями вверх, затем обратно, сжала кулаки и снова обернула вверх, оставляя внизу новую пару дланей. Пошевелила тонкими пальцами, отращивая на каждой руке по два новых, с особенно длинными когтями, что загибались острыми пиками, сочащимися ослепительно яркой кровью. Их она держала отдельно, прижав к запястьям.
- Тебе не победить меня! – Прогрохотал множащийся глас Йатароасши.
- Я – Ничто, разве у меня могут быть ограничения?
- Исчезни!
Мои волосы потянулись черными плетями, зашипели от сияния, оглушая меня. Дикая, неистовая боль разлилась по телу, словно каждая клетка кожи моей вдруг стала отторгать другую, похожую на саму себя. Я до колоссального безумия, до убивающей ясности ощутил, как каждый капилляр, каждая мышца наполнялась чернотой. И одновременно из волос, из воды, из пепла и из бури начало подниматься и выходить бесчисленное множество ликов, тех, которых я когда-то в непередаваемо другой жизни обнаружил в зеркале особняка Вираата.
Черные, тонкие, жилистые, без лиц, но все с длинными когтями и охваченные злобным голодом, что звал их в действие, звал их насытиться болью, ибо лишь она могла привлечь их внимание, завладеть любопытством. И боль царствовала всюду, она лилась реками, орошалась кровью, и я чувствовал ее. Она сводила меня с ума, я хотел испить ее, хотел вырвать из жалких тел еще насыщеннее, еще сильнее, чтобы больше никогда, никогда во всю Вечность не испытывать проклятого чувства разочарования!
Я ненавидел этот мир!
Я ненавидел его полностью и по каждой крупице! Он был моим позором! Он стал моим клеймом!
Я был заражен неудержимой жаждой уничтожить его, стереть, чтобы ни одно существо больше не посмело нарушить мой великий покой и извратить то, что исконно было заложено в каждое действие и слово.