Страница 240 из 265
Как я этого хотел…
Всего лишь уснуть, я уже терялся в днях, не мог подсчитать сколько недель вообще не смог сомкнуть глаза. И каким-то чудом мне удавалось не сходить с ума, не падать в бездну сумасшествия и как-то разбираться с тем безумием и кошмаром, который никак не подчинялся логике и законам. И законам даже не науки, а реальности, того окружения, что не всегда можно объяснить формулами, но оно все равно привычно. По чьей-то злой прихоти я один жил в иллюзии, не зная о ней ничего и не имея возможности повлиять на нее. Хотя, может быть, с последним пунктом все обстояло сложнее, ибо в минуты наваждения и самообмана мне удавалось совершать нечто, что ранее было не просто неподвластно никому, но не могло быть даже придумано.
Я не помнил пути до поселения на Фамлараре, и если бы вдруг я потерял нить связи с чернотой, то никогда бы не смог сам отыскать свой корабль. Но в один миг я просто понял, что стою в тени каменных глыб, скатившихся многие века назад с гор и ставших своеобразной разграничительной полосой между миром диким и миром несколько обжитым и усовершенствованным людьми. Меня не замечали, хотя толпа местных жителей собралась не так далеко от моего убежища. Она окружила стоящую в центре девушку, которая оживленно и уверенно что-то вещала своим слушателям. Впрочем, лица зрителей особого интереса не показывали, скорее сомнение и неприятие к настолько буйной гостьи.
Кхевва была облачена в просторный балахон, отдаленно напоминающий одежды Аросы, хотя и не имеющий вышивок. Главнее был светлый оттенок топленого молока этой ткани. Волосы же девушки оказались неровно обрезаны дрожащей рукой, потому они колыхались на ветру всего длиной по плечи. И общему миролюбивому облику ро’оас мешала только пристроенная за поясом короткоствольная винтовка.
Голос ее звенел громко и немного властно, с хрипотой, в нем не осталось прежней детскости или же той настоящей трели, что отличала ее от других.
- Нам еще есть, что защищать! Узрите свет и почувствуйте его! Он льется в каждом! Сиитшеты залили тьмой наш мир, они ввергли его в пучины инородности и искаженности! Он рушится под их ногами, но как вы можете терпеть?! Неужели вы хотите до конца дней скрываться в глуши, думая, что один неверный шаг, привлекающий к себе внимание, может спровоцировать гнев тирана-императора?! Вы такой судьбы хотите своим детям? А может быть, добровольно отдадите их в рабство темным?!
- Слишком громко для одиночки.
Седовласый мужчина в толстом, утепленном плаще вышел на пару шагов из общей массы людей. Он был в том возрасте, что больше можно было отнести к старости, чем к молодости. Иссушенное холодными ветрами лицо потемнело, украсилось изломами морщин и темными пятнами, некогда зеленые глаза потухли и слабо мерцали из-под нависших век. На полной губе выделялся рваный, уже давно заживший шрам. И не смотря на холод, голова его была не покрыта.
Он хмурился и с недоверием смотрел на девушку, что пыталась как-то докричаться до сострадания и понимания. Покачал головой, поправил утепленный мехом воротник и заговорил.
- Очень громкие, но пустые. – Даже с тоской проговорил мужчина и развел руками, словно бы хотел этим жестом как-то ободрить незваную путницу. – Мы уже слышали такое или что-то похожее. И не раз. Но всегда нас убеждали в том, что наша жизнь плоха, что мы изгои, нас обделили, что детям нашим станет еще хуже. Вот только никто не подумал, что ушли сюда мы по собственной воле. Нам тут хорошо. А все эти ваши войны и битвы не для нас. Слишком шумно, сложно, да и потери не перекрывают возможные плюсы. Мы хотим просто жить, не забивая свои головы и мысли детей всеми этими вашими… – Он неопределенно помахал рукой, но так и не подобрал нужное слово. – Император позволил нам это. Так почему нам необходимо слушать тебя, а не того, кто дал нам пусть и относительный, но мир?
- Потому что он его убивает?! Он безумен! Однажды он решит уничтожить всю империю вместе со всеми гражданами! Ты хочешь видеть, как твои дети сгорят заживо? Ты хочешь видеть, как сумасшествие накроет мир непроницаемой пеленой? Этого ты хочешь?!
- Какие глупости, девочка. – В толпе прокатились тихие волны смеха. – Зачем ему уничтожать тех, кто не тревожит его покой? Империя процветает, войн нет, что ему нужно еще? Рабов предостаточно, тем более многие готовы сами понизить свою касту, чтобы приблизиться ко дворцу. Император может лепить из нашей вселенной все, что ему захочется. А мы… мы не мешаем, можно сказать, что присматриваем за этой планетой. Смысла нас убивать нет.
- Услышьте меня! – Истошно завопила Кхевва. – Неужели вы не понимаете? Логика и здравое суждение здесь не причем! Он сходит с ума! Он опасен! Ему не нужен повод, чтобы расправиться с вами со всеми или поодиночке. Вы даже не представляете, кто возглавляет Империю!
- А чем же отличаешься ты? – С грустью спросила женщина из толпы, чем-то схожая с мужчиной, что общался с ро’оас.
- Я – последняя жрица Аросы. Я та, кто вернет свет и благополучие в этот мир! Вы же видите, что он гниет изнутри! Он истлевает, испаряется, остается только это мутное стекло! И черные воды! Сектора гибнут, и те, кто находится на искаженных планетах, исчезают! Вы хотите себе такой судьбы? Вы можете представить, какой ужас ждет вас в таких мирах? Этого вы желаете под властью Инхаманума?!
Мужчина протестующе поднял руки и гневно нахмурился, среди его соратников стал распространяться ропот, который постепенно все больше и сильнее обращался недовольствами и желаниями прогнать дерзкую гостью прочь. И только власть их предводителя сдерживала ярость, иначе бы ро’оас уже не смогла вести на Фамлараре свои громкие и пафосные речи.
- Остановись и послушай, что ты говоришь. – Он снова покачал головой. – Очень страшные вещи. И тебе придется за них отвечать, потому что даже мы, как ты считаешь, люди необразованные и изгнанные, видим и слышим в них ложь. Скажи честно и прямо, чего ты хочешь, чего ты добиваешься? Тогда мы подумаем и все взвесим. И если придем к общему мнению… мы вовсе не против, чтобы среди нас появился новый житель. Такой же спокойный и всего лишь мечтающий по простому, тихо и мирно жить.
- Вы не слышите меня! – Вскрикнула Кхевва, хватаясь руками за голову. – Как же вы не слышите?! По собственной глупости обрекаете себя на страшный конец! На великую потерю! Вы даже представить не можете с чем столкнулись, и что вас ждет после! От вашей сладкой и беззаботной жизни ничего не останется! Вы не сможете противостоять убийственной мощи! Тогда вы вспомните мои слова, но будет поздно! Вас пожрут, не оставляя шанса на…
- Скажи прямо. – Еще раз потребовал предводитель общины, но в этот раз его голос прозвучал грубо и с ядом злости. – Сейчас же. Иначе уходи вон.
- Я – последняя из Аросы. Я несу волю и голос Творца нашего мира. Я хочу лишь помочь и дать возможность жить всем нам. Иначе вселенная рухнет. Она станет подобием проклятого Орттуса. И никто больше не сможет спастись сам и спасти кого-то еще. Я осталась последняя. Одна! И если у меня ничего не получится, то…
- Твой Орден исчезнет. Мы поняли. – Донеслось из толпы. – Ты просто хочешь сохранить свой культ! Такой же, как культ Сиитшет! Ты не переживаешь из-за нас, а лишь ищешь новую силу, которая бы стала прикрывать тебя собственными телами, идя на бойню! Ты просто хочешь найти себе новых рабов! И не больше! Рабов и территории для баз!
- Нет, не правда! Вы слепы и не желаете видеть! Я принесу вам свет! Я верну очищенный от сиитшетов мир, такой, какой он был до возвышения их ордена! Больше не будет каст! Больше не будет этого неравенства! Каждый сможет жить так, как он захочет. Я принесу вам мир!
- Твой голос больше не властен здесь.
Я вышел из укрытия под белый свет далекого светила, замечая то, насколько чужд Фамларару мой черный цвет волос. На фоне белого снега и льда он казался жутким провалом в никуда, но от этого был приятен мне лишь больше.
Моя фраза прозвучала гордо и жестоко, оглушив присутствующих множественностью хора черноты. Казалось, что она даже оцарапала кислотными когтями горло, но неприятия и боли не принесла. Толпа же мгновенно обратила на меня все свое внимание, многие отшатнулись и постарались уйти подальше, но жгучего страха я не ощутил ни в ком. Я испугал их лишь неожиданностью, но ненависти и гнева мое появление не вызвало, никто не проявил негатива, лишь отошли в стороны. Кхевва же обернулась ко мне и слегка ссутулилась, будто готовясь прыгнуть и вцепиться мне в горло, рвать его пальцами от остервенения, но пока держалась. Она выдохнула, выпрямилась, гордо поднимая голову. Отчего ее глаза вновь вспыхнули лучезарностью, поглощая видимые до этого зрачки. Сияли подлинным светом, обжигая и испепеляя дотла.