Страница 239 из 265
А я еще имел краткие, совсем жалкие мгновения, чтобы немного пожить.
Ироничный танец на тонкой пленке льда, что быстро трескалась под босыми ногами, но движение никак нельзя было прекратить. Только бежать, скользить и ловить на себе леденящие потоки ветра, что приносили с собой ворохи снега и осколки стеклянного льда. Главное не останавливаться, не замирать и на секунду, не обращать внимания на кровавые следы от стоп, на клочки кожи, что прилипали ко льду и отрывались. Не переводить дыхания. Это же замедлит, это остановит перемещения, и тогда лед не выдержит, он расколется, сбрасывая с себя горячее тело в бездонную глубь, в тонны воды, которые утянут. Они не дадут выбраться.
Фамларар.
Одна из множества планет, не обремененных городами и сталью небоскребов. На нем не нашлось бы и пяти тысяч населения, если бы то потребовалось. Он находился далеко от торговых путей или туристических зон, что делало его абсолютно непривлекательным для практически всех представителей ордена си’иатов и Империи в целом. Темный культ его также почти не затронул. Лишь где-то в горах имелась парах древних, заброшенных храмов, где не проживал не один жрец. По сути, они и не нужны были там. Планета же не обладала жителями, которых требовалось направлять.
Первое и единственное поселение возникло там почти сразу после моей коронации, но как-либо за прошедшее время не проявилось и не принесло никакого беспокойства. Этот мир входил в недлинный список самых мирных и безопасных мест с точки зрения общества и устоя, хотя сама природа на нем была весьма суровой и для многих непривлекательной.
Фамларар был миром гор, где правил всевластием ветер, но гор несравнимых со скалами Сакраоса. Если на планете жрецов они тянулись ввысь острыми пиками, похожими на ножи и иглы, то здесь горы казались подлинными и огромными. Их гряды и цепи опоясывали сферу вдоль и поперек, оставляя лишь довольно объемные и широкие пространства между собой для озер и лугов. Океанов не было, лишь в юго-восточной части одиноко темнело неглубокое море, соленое настолько, что ни одно живое существо не могло выжить в его водах. Зато по берегам образовались поистине великолепные заливы – излюбленное место громких и крылатых обитателей, неярких птиц.
Этот мир был совершенен и идеален по своей первозданности, умело подкупал некой дикостью и недоступностью. Он источал настоящую, дурманящую свободу, почти кричал ей, наполнял ею каждого, кто осмеливался ступить на эту пусть и каменистую, но сочащуюся неизмененной и неискаженной жизнью землю. Тускло-голубое небо почти всегда казалось покрытым легкой, полупрозрачной завесой облаков. Но когда появлялись они – белые перья, то захватывало дух от ощущения полета, ибо под ногами звенел мощью искрящийся в неослепляющих, но ярких и греющих лучах звезды камень, в шаге за ним раскрывалась необъятная долина гор и провалов, а над тобой смыкался купол небес, украшенный легкостью клочьев облаков. И никакой холод не отнимал у тебя искренности момента и счастья, которое обрушивалось так резко и всецело, что эмоции зашкаливали, бились в тебе горячим ключом. Возникало непреодолимое желание распахнуть за спиной крылья и обрушиться в эти пьянящие, терпкие до винного привкуса на губах объятия мира Фамларара. Но и понимание того, что крыльев нет и не будет, не огорчало и не наводило тоски, ибо и пешком, ступая ногами по едва нагретым камням, по мелкой и низкой траве, можно было также лететь.
Здесь часто шел снег, белый-белый, но он отнюдь не покрывал собой все. Лишь снежные шапки белели на вершинах самых высоких гор, другая же поверхность была усеяна мелкой, жмущейся к почве растительностью – травами, кустарником и мхом. Они росли и цвели весь год, но приглушенно-зеленый никогда не заполнял собой промежутки между скал, он дробился невообразимым сиреневым, который в любом другом мире показался бы некрасивым, почти серым, но здесь он сиял и ярко горел, будто самоцветы, переливался на свету.
Игривый ветер же постоянно обрушивался на скалы, но эти порывы создавали феерию красоты и свободы, от которых хотелось кричать. Он срывал с цветов мелкие, круглые лепестки и, унося их с собой, обрушивал в прозрачный воздух, скидывал с высоты, смешивал с кружащейся пургой. Потому на Фамлараре все снежные заносы, сугробы и льды непременно несли в себе лепестки, замораживали их в себе, оставляя наивных путников любоваться и забывать о том, что там, за небесной чертой, есть иной мир, где идут войны и льется кровь.
Кровь… Там бушует море страха и смертей, там звездные корабли разрывают космос, там бьются за власть и славу, разрабатывая все новые и более совершенные оружия для убийств, но здесь это все не имело никакого смысла. Здесь только ты и скалы, что ведут за собой в безмятежность. А вокруг рвутся к небу горы, увенчанные коронами алмазных снегов. На их склонах, шелестя и шурша, мерцают пятнами цветы и низкие травы. Долины наполнены узорами и прорезями рек и озер, они как зеркала блестят под ярким, но все же прохладным, даже остужающим солнцем.
Не случайно этот мир выбрали те, кто устал от резни и битв. Они ушли сюда, чтобы выжить, чтобы отрешиться от навязчивого ритма Империи и всех культов. Они ушли, чтобы жить.
Ро’оас прилетела сюда как во многие миры до этого, не скрываясь и не таясь, гордо держа над головой свое белоснежное знамя, но, увы, никто ее встречать не собирался.
Я не сомневался в этом, знал наперед, что Кхевва пробудет на Фамлараре не более двух суток, если ее не отвлечет что-то важное и непредвиденное. Потому и направил «Рэнтефэк’сшторум» в этот сектор, но к самой планете флагман не подходил. Было предпочтительнее воспользоваться маленьким транспортником, чтобы спуститься на саму поверхность. Тем более мне не нужен был эскорт, который глава гвардии стражей попытался организовать в первые же секунды, когда услышал мой приказ о приближении к ро’оасу.
Я же словно, как и на Китемраане окунулся в странный, не подвластный какому-либо описанию транс. Просто знал, что нужно идти, что нужно действовать, но что именно делать – не мог и предположить. Главнее было достигнуть последнюю из Аросы, после чего чернота сама бы направила меня. Сомневаться я не стал.
Небольшой и маневренный звездный корабль легко выпорхнул из ангара «Рэнтефэк’сшторума» и скользнул в черноту космоса, чтобы через пару минут пересечь и миновать на запредельной скорости последний отрезок пути, что отделял меня от цели. Непонятное ощущение чуждости я испытал впервые в тот момент. С первых дней, когда мне довелось самому пилотировать корабли, я влюбился в это занятие, вдохновился скоростью и свободой полета, испытал огромный восторг, но теперь… Четкое осознание, что корабли и все технические приборы мне стали совершенно не нужны для перемещения, обрушилось грудой и сдавило в мертвой хватке. Это в один миг превратилось во что-то приземленное, детское, слишком простое и малоэффективное. Я не смог уловить момент этой перемены, но вместе с ней обрел некое растерянное непонимание, заставляющее вновь усомниться во всем.
Сгорая от тяжелых мыслей, от ощущения разрывающихся цепей, связывающих меня не только с Империей и моими слугами, но и со всем прошлым, я провел транспорт в атмосферу планеты, заходя чуть наискось. Белизна пейзажей поначалу ослепляла, но, не смотря на это, я ощущал пульсирующую искру, что пылала в ослепительно белом и нетронутом войной мире намного ярче этой чистоты.
Обходя на приличном расстоянии датчики местных и избегая радаров корабля ро’оаса, совершил посадку среди более старых и от того низких, почти разрушившихся гор, где и оставил своего звездного странника в тени, сокрыв его защитным полем. Сам же отправился, не зная, но чувствую дорогу, к Кхевве. О том своем путешествии мне почти нечего рассказать, ибо не радовали меня красоты гор и цветочных снегов, не прельщала свобода сохраненного в первозданности мира, не захватывал страх приближающегося. Я так устал от всех эмоций и непонимания. Я смертельно устал от глупости и пустоты существования любого и каждого вокруг, а задавать вопрос о том, почему именно мне выпало искать разгадку тайны черноты и жутких искажений, надоело. Мне стало отвратительно и невыносимо полагать, что я какой-то избранный, вестник или кто-то еще, чей дар способен выстроить на пепле и саже новый, процветающий мир. Я его строил не один год, и мне даже казалось, что все удается. Возможно, что я затратил слишком маленький срок и начал рано требовать результат, но прогресса не было. Любое мое усилие становилось бесполезным и постепенно обращалось тем же хаосом, что царствовал при Высших. Я разочаровался, хотя и не до конца утратил надежду. Я запутался и устал. Устал, лишился сил. Мне хотелось только избавиться от всех раздражителей, что мешали уснуть.