Страница 238 из 265
Небо постепенно покрывали прорези порчи, ведущие за собой багрово-черные тучи непроницаемого смога. И вопреки грядущему ужасу еще валились большие и легкие лоскуты снега. Они проявлялись настолько мирным явлением на фоне приближающегося конца и очищения, что я невольно задумался и замер, любуясь ими, видя в них нечто большее, чем погодное явление. Они придавали событию непонятное для меня чувство покоя и смирения, а еще заявляли о том, что никогда не заслоняли собой звезды.
Белые, мелкие точки в черноте. В детстве я так грезил ими, не догадываясь, что застывшая вода отчасти является ими, но совершенно недоступна для меня.
Белые хлопья снега…
Они были созданы не для меня, не для моего мира.
И будто исполняя мое желание, все они, и те, что еще колыхались в воздухе, гонимые потоками ветра, и те, что уже опали, застелили собой землю и камни, стали пеплом. Черным песком и сажей, но таким не похожим на тот, в который в далеком прошлом провалилась империя Высших и их столица. Среди него изредка, по щелчку рождались мелкие змеи молний, красных или черных, но обязательно трансформирующихся в совсем привычные – белые. При их неумолимом возникновении пепел, смешиваемый с волнами, обращался водой Орттуса, нектаром черноты. И уже в его течениях возникали намеки на образовывающиеся силуэты.
Я выждал еще лишь одно мгновение, чтобы самому увидеть, как поднимаются на ноги высокие лики, как они выходят бесчисленной, стройной армией на сушу, продавливая своими ступнями почву, сгнаивая ее и лишая жизни. У многих из них с голов струились прямые волосы, они тянулись за ними по камням и песку, но плохо выделялись на черных, искрящихся бликами из-за яркого света телах.
А потом, подтверждая мои предположения и оправдывая их, один из ликов взглянул на меня, провел ладонями по лицу, демонстрируя мне маску с золотыми полосами. И сразу же растворился в общих массах кошмара.
Не испытывая желания останавливать очищающие перемены, я снова сжал в руке поток черноты и повторил свой немыслимый шаг, твердо зная, что теперь вернусь обратно на корабль, где подпишу последний лист своей черной книги.
====== Глава 4. Ди.ираиш. Часть 8. ======
Горят костры по всему миру, горят, горят, питаясь мной.
Люди не умеют понимать.
Это неизбежно и неисправимо, они сконцентрированы только на самих себе, потому окружающее их, реальное, настоящее и подлинное остается навеки закрыто для них из-за ограниченности и несамодостаточности. Так было и будет, но среди толпы редко возникает одна единица, что способна не узреть, но почувствовать иное. Она непременно вносит смуту и создает основу для пролития многих океанов крови.
Люди не умеют видеть.
Готовность утопать в лабиринтах зеркал, где все двоится и множится, где ты сам становишься лишь копией похожих на тебя существ, поражает воображение и внушает неподдельный страх, убивающий заживо еще до рождения. Но и это является лишь способом самозащиты от опасности знания и осведомленности. За это не стоит осуждать, и тем более, не нужно принижать. Изменить и перекроить реальность все равно не получится, сколько бы стараний не применялось, сколько бы жертв не было.
Люди не умеют жить.
И именно это в большей мере страшно. За века и тысячелетия они утеряли в пыли себя и свои цели, сосредоточились лишь на облегчении собственного существования, на достижении телесных наслаждений и услад, среди которых не оставалось места истинному и важному. Об этом даже никто не вспоминал, а если случилось бы чудо, и один индивид прокричал, теряя голос, о падении в бездну праха, его сразу же вернули бы на место. Вырвали бы язык и зашили суровой нитью губы. Его непременно бы убедили в неправоте и поставили на прежнее место в ряду копий и подделок.
Люди не умеют быть людьми, и потому способны внимать лишь на уровне своем. Никто из бесчисленной толпы не увидит ясности и сияния того, кто когда-то дал шанс и возможность всему быть. Наверное, именно это и явилось главной причиной появления множеств храмов и их служителей, жрецов. И самые первые были подлинными, а далее потянулись вереницы похожих, но лживых. И они в свою очередь сменились другими, еще более обманными и пустыми, не таящими в себе и толику мерцания и духовности. Как же в таком спектре выбора найти единственно нужное и настоящее? Возможно ли это вообще? Или утопия? Утопия…
Не было ничего сумасшедшего и больного в том, что после моей ошибки, благодаря которой я позволил последнему ро’оас выбраться на волю и свободно ступать по мирам, Кхевва отправилась странствовать по планетам, ища себе поддержки и тех, кто в какой-то степени был ответвлением могучего культа Аросы.
О таких объединениях в Империи и среди сиитшетов, конечно же, было всем известно, но избавлять их тела от жизней не спешили. В этом не было надобности, потому что в прошедшую войну со светлыми такие осколки к Аросы не примкнули, а предпочли оставаться в стороне, как все простые люди, желающие только мирной и тихой жизни. Разумеется, так было не со всеми. Изменников сожгли и уничтожили, включая и всех детей. Тем, кто не проявлял ненависти и враждебности по отношению к си’иатам, уважал и чтил законы Империи, работал в ее благо, позволили жить, иногда даже занимая определенные малонаселенные миры, где те организовывали нечто схожее с древнейшими сетями ремесла. Особая культура, отличающаяся, пусть и не сильно из-за плотного взаимодействия с обществом ордена Сиитшет, позволяла создавать вещи, которые весьма ценились на рынке Империи. Но такие общины не преследовали цель – разбогатеть. Они лишь искали способ отстраниться от бед и тяжелых тревог моего государства, надеялись и мечтали о спокойной жизни, без ненужных забот и сложностей. Ремесла же были лишь одним из способов заработать средства, что в нужный момент пошли бы на приобретение лекарств, транспорта и иного.
Миры с такими поселениями и стали одними из тех, которые привлекли Кхевву в большей мере. Ее душу грела сладкая и обманная надежда о том, что люди из таких объединений потянутся за ней с более ощутимой вероятностью, смогут ее понять и принять, а позже, в дальнейшей перспективе организуются в армию, которая должна была обрушиться на сиитшетов в будущем. Малая капля в данном действии имела право на возможность быть идеей, воплощенной в жизнь, но все донесения убеждали меня в обратном, вызывали лишь искренний смех.
У девушки ничего не получалось, она покидала планеты ни с чем. Лишь тоска и отчаяние все больше поглощали ее, но та упрямо и дерзко двигалась вперед, будто ее кто-то вел. Учитывая то, что она едва выжила в лабораториях моего дворца, провела много лет в плену на наркотиках и сыворотках, то ее поведение вызывало настороженность. И об этом не раз высказывался Лу, ловя на себе подозрительные взгляды Даора, что вопреки своей обычной трезвости и недоверию, с которыми он смотрел на мир, видел в происходящем только фанатичную преданность павшему ордену. Командор подсознательно или же по велению и привычке своих обязанностей до опьянения и безумия хотел уничтожить опасность. Раб же только с презрением отзывался о глупости женщины и не хотел признавать, что в ней слилось нечто более страшное и непонятное, чем простая избранность в светлом культе.
Кхевва же бежала по секторам, зазывая к себе и крича о лжи, проклятии и кошмаре, что скоро должен был обрушиться. И я проклинал себя за наивную, непростительную и глупейшую ошибку по началу, но после уловил себя на мысли о том, что меня весьма забавляет эта игра. Она что-то мне напоминала и приносила невиданное удовольствие, наслаждение и покой. Я словно бы вернулся домой, вдохнул родные запахи, ощутил мягкость одеяла и дуновение утреннего ветра, что захватывал с собой свежесть и прохладу. Мне нравилось, я утопал в этом ритме и смеялся над самим собой, над все набирающей силу ро’оас, которая все таки смогла провести меня и скрыть в себе моего главного врага этого мира. Но было преимущество, пока я медлил, пока она летела вперед, то ей не приходило в голову, что я уже разгадал ее секрет, а потому чернота могла действовать моими руками.