Страница 235 из 265
Взяла клятву и исчезла, оставив лишь веру в собственную гибель, но была ли эта кончина? Была ли?! Может быть, побег? Из-за того же страха и понимания, что больше ничего нельзя сделать. Отчаяние и полная слабость. И тогда нашелся самый простой и позорный выход – сбежать. Сбежать, чтобы выжить самой. Но ложь.
Рождение.
Я обрел возможность быть. Нет, не так. Я обрел тело. Оболочку и плоть, но никогда не мог назвать себя человеком и с младенчества мучился от кошмаров, принося брату лишь боль и болезни. Он страдал и терзался, харкал кровью и выл от боли. Ненавидел. Ненавидел так искренне и самоотверженно, как никто. Он презирал за смешанную кровь, думая, что она наделяет чем-то особенным. Может быть, даже догадывался, что его болезни шли именно из-за неумелого применения дара сиитшетов ненавистным братом. Скорее всего, так и было, и это укрепляло жуткое чувство, но данная матери клятва все же отбирала в угоду младшего крохи дни на взросление. И понимание этого приносило лишь одно – равнодушие. Рурсус больше не ценил ничего, что оставалось в его руках. Он тратил и жег все, ища забытье в наркотической радости и агонии больного азарта. Возможно, Ру и не желал такого поворота событий, но все неумолимо велось лишь к одному итогу, который не замедлил свершиться. Все было проиграно, все было кончено, но даже и в таком повороте он смог отыскать для себя сторонний путь, давший ему лучшее место под солнцем иных миров.
Он сделал все. И, наверное, добился желаемого, пожертвовав клятвой. Никто не стал бы проверять ее исполнение, потому можно было отправиться жить самому. Рурсус добился сладости рабской жизни, но снова возникло грызущее чувство стыда, выродившееся в страх возвращения матери. И вину за свои переживания он снова переложил на проклятого брата. Так было легче. Тем более, учитывая простой факт – во всех секторах всегда случались подобные истории. Они были неотъемлемой частью существования человечества, потому мне и следовало его познать.
Рождение принесло смерть, но она была особого рода.
Шаг третий – убиение.
Я утонул в черноте, чтобы понять, что никогда и не был человеком. Не мог им быть, ибо не было во мне эмоций и понимания их жизни. Не видел я смысла в дальнейшем продлении их жизней, лишь ложь и иллюзорность, бесполезность и ненужность. Они тратили все свои краткие, вспыхивающие во времени шапками взрывов годы, бросали их на угли пустоты, будто в запасе у них оставалась вечность, не меньше. Но в каждом действии скрывались полная глупость и непонимание владения величайшим даром существования. И еще абсолютное отсутствие любопытства. Почему-то именно оно казалось очень важным. Оно даровало нечто необходимое и грозное, что лишь редким людям позволяло узреть тонкую нить пути к уникальному познанию, хотя добиться его итогов жаждали все.
Я утонул на Орттусе, познав боль гибели и еще больший хаос возрождения. Для того чтобы осознать позицию собственного взгляда, ибо на всех и всегда смотрел свысока, пытаясь понять то, что никогда сам не испытывал.
Все свои годы юности я тратил для того, чтобы отмахнуться от многоэтажных миражей, созданных людьми и для людей. Для уничтожения самих себя. И это осознание привело меня к попытке убивать их. Убивать так, как не мог никто. Именно для очищения я пошел за властью и короной. Добился трона для избавления от цепей обязанностей обычного смертного, воплощенных в вечном подчинении чьим-либо желаниям. Но то было лишь внешней маской, за которой скрывалось нечто еще более глубокое и непонятное для живых. И я сам с трудом мог догадаться об истинной цели, но все же следовал к ней под строгим и бдительным надзором. Очищение было ложью не в полной мере, но проявилось не во всей своей силе.
Голод лишь доказывал это. Потому я продолжал уничтожать, ища единственного врага, которого не могло быть, а потому я перебирал одного кандидата за другим, поднимаясь по ступеням лестницы иерархии гнили все выше и выше. Сначала те, кто просто был рядом, но не мог видеть ничего, кроме желания утоления голода и отдыха. Я не понимал, что лишь своим присутствием избавлялся от них, различая пустоты их бытия и бесполезность существования скудного разума. После мелкие си’иаты, которые лишь подражали собственным хозяевам. Затем дальше, все сильнее противники, но сила их скрывалась во славе и пафосе. Они гибли легко и даже скучно, не отражаясь волнениями в черноте. Я не прилагал для этого сил, строя от отчаяния новые сети и наблюдая со стороны, познавая чужие реакции.
Затем Высшие. Поодиночке, чтобы получить от каждого больше боли, растянуть ее вкус на более долгое время. Я уже тогда сходил с ума от непередаваемо жуткого голода, который нарастал, перерождался и усиливался каждый миг. Но я еще верил, что после смерти Сенэкса от моей руки, смогу насытиться. И может быть, чернота поверила моему обману. Поверила, и испытала обиду, как и я сам. Я убил их всех, но не получил и толики живительной влаги насыщения. Я не обрел ничего, кроме тяжелого и острого венца Императора. И не смог сдержаться, мне хотелось еще. Но не являлся ли голод таким же проявлением очищения, как и многое, что я совершал?
Возможно, но лишь отчасти. В этом находилось что-то еще, не менее важное и недоступное для обычного человека. Можно ли было его причислить к масштабному и сакральному понятию о Ди’ираиш?
Я очищал, убивая. Но каков же итог? Убиты они или я?
Шаг четвертый – отражение.
Я не понимал мир, также как он не понимал и меня. Но для того, чтобы донести свою правду я был обречен на создание идола. Идола, которым стал сам. Я облачился в дорогие, сияющие и мерцающие одежды. Обернул вокруг своей головы тяжелый венец императора, взошел на престол, объявив, что я правлю. Правлю! Желание власти доступнее всего для понимания смертным, потому его я и выставлял в роле маски, что скрывала меня. Выставлял… я ли? Или кто-то писал моей рукой, моей кровью, но на черном листе мироздания?
Отражение.
Я стал владыкой, тираном, извергом, убийцей, но это же понятно. Это просто. Это приемлемо. Власть развращает. Так как мог избежать такого юный властитель, что сам испугался своего величия, столь сладостного и пряного порока? Я обязан был завернуться в шелка, испить крепкого вина и приказать вершить для меня развлечение – казни и войны.
Какие глупые игры! Человеческие игры для таких же ничтожных людей.
Ничтожно и наивно.
Но все верили, что какие-то войны – это самое масштабное, что возможно быть. События! Сражения! Залитые кровью планеты, насыщенные кровью небеса. Но смешнее жертвы. Бесчисленное множество храмов, на алтарях которых вскрывали добровольных жертв, орошая горячей, юной кровью статуи и монументы. Неужели ни одному существу не приходила мысль о том, что материальные вещи – это ничто для богов?
Отражение во всех зеркалах. Но в котором из них подлинный я?
Отчего же мне все больше казалось, что я на самом деле вовсе не отражался в этих двойственных стеклах?.. Отчего мне виделось, что все они – я, но меня нет нигде?.. Опять все снова повторялось. И это мерзкое чувство преследовало меня, окружало и отравляло. Я бился в невидимых силках, страдал и выл, кричал и рыдал, как обычный человек, но не из-за гремящих ядом чувств, а потому что их просто не было. И я никак не мог понять все, что было создано!
Итог – Ди’ираиш.
Жрецы говорили, что творец требует боли за возможность быть. Но может быть, он всего лишь не понимал счастья жизни, ибо хотел воплотить иное, а вышло так? Всего лишь… так получилось. И потому возникла пресловутая двойственность, демонстрирующая сложность чудовищного выбора – попытаться снова, убив все, или дать еще шанс, а за ним другой и еще, и еще…
Орттус, Аньрекул и Сакраос. Все одно, все искажено чернотой, но так, что выжат наибольший уровень боли. Боли, что впоследствии может принести высший уровень очищения. И именно это и есть главная цель. Но отчего же Великая Жатва была спровоцирована именно в тот зловещий и сумеречный момент?
Ди’ираиш.