Страница 226 из 265
Я рассмеялся в голос, обернулся вокруг себя, ощущая, как промокшие волосы прилипают к спине и шее. Подставил кубок под струи ливня, смешивая черную жижу с водой, но наблюдая за тем, как в сосуде просто становится больше отравы.
И снова смеялся.
А потом легко двинулся по одной из дорожек, не замечая при ходьбе брызги. Как на Сакраосе позади послышался шум, несомненно, Даор вызвал Лу и кинулся за мной.
Какая нелепость…
Смертные слуги пытались спасти своего Властителя. Смешно, но от этого осознания становилось почему-то теплее, даже лед дождя превратился в прохладу. Но я не замедлился.
Торопливо сбежал по скользким ступеням, далее по однообразным аллеям в невидимых тенях скульптур, свернул вправо, на известную лишь немногим тропу, что выглядела как тупик среди огромных каменных валунов, но на самом деле являлась крутым поворотом и спуском вниз. Здесь уже не было луж, вода просачивалась между камней и уходила в землю.
Не заметив этого пути, я оказался на острых глыбах, о которые разрезались накатывающиеся с оглушительным воем и стоном волны. Они разбивались на тысячи брызг и капель, что орошали собой пространство, обливали не только камни, но и скалы, по которым я спустился сюда. В этом шуме даже бы крик оказался неразличимым, а грохот стихии лишь усиливал безнадежность. Здесь не оставалось места для человеческой силы, она распадалась бесполезным прахом, не оставляя после себя и капли воспоминаний. Только ревущая мощь мира, прогнившего под безжалостными стараниями. Только подлинная искренность жажды выжить вопреки лживым и эгоистичным, «всемогущим» покорителям.
О, насколько же были густы краски соленых тонн! Будто подлинные изумруды, но расплавленные от неизвестного действия, они надвигались на побережье, постепенно становясь все более тусклыми, разбавленными и белеными до состояния молока, а затем и вовсе приобретали очертания легких хлопьев снега. Они раскалывались и падали стеклянными кусками, искрились и блестели, что казалось слишком ярким и болезненным для глаз в полусумеречном дне.
Изумрудный в бело-черном…
Ложь!
Он был такой же грязью, как и все! Он не отражал и капли первозданного, что было заложено от основ! Он не нес в себе и толику настоящей истины, только хаотичность и наплывность ритма, что орнаментом повторялся изо дня в день. И этот белый был таким же черным, отражающим в своих скругленных телах мир, как зеркала. Мои зеркала! Или стекло… Стекло подсвечиваемое огнем, содержащим и лелеющим в своем нутре черноту!
Черный!
Красный!
Все яд!
Все гниль и похоть!
Не осталось и единственной песчинки живого! Все умерло! Все погибло! Все обратилось прахом и мерзкой пылью! Не осталось почвы и основы, лишь стихия мертвой муки, где любое действие оборачивалось пустым звуком.
Копии и повторы!
Лабиринты отражений и близнецов, где каждый жест и слово имеют двойственность, как мои глаза. Бесконечность, многогранность, двоякость, лживость. Все это множилось на вечное движение, на дальнейшее развитие и видоизменение. Хаос ликов, абсолютно похожих, но совершенно различных. И может быть, когда-то это не выделялось, не создавало столь яростного противоречия, но теперь… Все живые окрасили, заклеймили каждую частицу мира, каждую песчинку. Поставили яркую печать, номер, оковали теориями и законами. Испортили. Они выжали остаточную энергию жизни, опошлили и залили бесцветием. И продолжали упрямо и самоуверенно не замечать своего безмерного пагубного воздействия.
Забыли, что однажды воплотился миг сотворения.
Но так было от самого первого дня.
Я вдруг закричал.
Бессмысленно, бездумно, срывая голос с первого же звука. Искрящиеся стеклом капли от нахлынувшей волны обрушились на меня, вынуждая отступить и закрыться от них рукой, но воды прокатились по камням, доходя до щиколоток, и заставляя содрогнуться от леденящего холода. Эмоции, которых не было так долго, которые не проявлялись и намеком, сгрудились в один удар и взорвались, сдавливая дыхание, убивая способность мыслить и действовать.
Крик сорвался на хрип и стон.
- Хватит… Хватит!
Слова обжигали и царапали горло, но тогда я совершенно не обращал на это внимания или же и вовсе не замечал. Я падал в безумие и полное, непреодолимое отчаяние. Трясина страха, обреченности и конца утягивала меня на дно, не оставляя шанса уцепиться за что-нибудь, чтобы спастись. Наоборот, хватала за руки, заламывая их за спину и выкручивая из суставов.
- Что тебе нужно?! Что ты хочешь от меня?! Ответь мне, кем бы ты ни был!
Я снова закричал, но крик больше напоминал рык, преисполненный яростью и ненавистью. Неровно, едва ли не теряя равновесие, подошел к краю глыбы, со злостью вглядываясь в бурлящую пучину вод, в которой мне виделись глубины Орттуса. Изумрудный цвет исчез. Наверное, я и вовсе не замечал оттенков. Для меня все выродилось в вязкую зыбь, где не было ничего кроме боли и надвигающейся… Воли. Она давила на меня, выдавая свое нечеловеческое происхождение. В сравнении и все лики казались чем-то мелким и недостойным внимания. Они подчинялись этому великому, голодному, жаждущему исполнения своих желаний созданию. Но Оно никак не могло получить то, что хотело. Ему почему-то мешал я. Я не мог преподнести нечто, делал что-то не так. И нет. Я просто не понимал что-то немыслимо важное. Пытался, сам мечтал об этом, но никак не мог добиться.
Жгучее отчаяние убивало, но я действовал словно не сам.
- Этого ты хочешь? Этого?!
И воя от убивающего сумасшествия, я запустил кубок с ядом черноты во вновь набегающие валы океана Инеатума. Снова закричал, сгибаясь от удушающих меня чувств ужаса, цепляясь руками за голову, вырывая волосы с корнем и разрезая ногтями кожу. Как жаль, что раны эти мне всего лишь казались. Они более не проявлялись на моем теле. Ничто не могло причинить мне вред, ничто, кроме…
- Хва-ати-ит!
Зелень воды стала ощутимо чернеть, даже невесомая пена обращалась черной, осыпающейся такой же темной трухой. Щупальца, линии, течения и потоки перерождались в вязкую и липкую субстанцию, что от своего касания камень и песок делала стеклом и зеркалом. От волн стали отделяться мелкие частички – мой черный пепел. Он взвинчивался в воздух, соприкасался с каплями ливня, которые тут же темнели и падали уже черными сгустками, распространяющими все сильнее сотворенную мною катастрофу. Прямо надо мной тучи обагрились, свернулись спиралью, взорвались неестественным, стальным громом и… потухли.
Я закричал отчаяннее, не слыша своего голоса.
- Так?.. Так?! Еще?! Ты моей боли хочешь?! Мало?!
Волна гранитной стеной обрушилась на берег, стачивая камни и превращая их в черный песок. Я не успел отступить, да и не смог бы, даже если бы того захотел. Где-то совсем рядом раздался просто дикий, звенящий визг раба и глухой приказ Лу, призывающий бежать, а затем резко стало темно, а легкие наполнились обжигающей, как кислота, водой.
Первые секунды я растерялся, запутался в том, что произошло, но потом взмахнул руками, пытаясь выбраться на поверхность и сделать хотя бы один глоток воздуха, но следующий вал обрушился стальными жерновами, ударяя меня со всего размаху о скалы. Мне показалось, что я слышал, как треснули, а может быть и сломались кости, по телу разлилась непереносимая боль, но вокруг не расплылись разводы крови. Только перед глазами стало темно, и эта темнота все нарастала. Стоило немыслимых усилий сделать еще одну попытку выплыть. Я даже успел продвинуться на пару метров вверх.
И все повторилось.
Нечеловеческая сила сомкнулась на моем теле, утягивая ко дну.
Черные плети волос развевались вокруг, но так и не окрасились силуэтами и призраками. Чернота наблюдала за моими жалкими попытками выбраться со стороны, не мешая и не помогая. Она что-то ждала, а мое падение, мое позорное фиаско было лишь необходимой частью. Оно явилось очередным шагом за грань, из-за которой было уже не выбраться.
Я понял, что у меня совершенно не осталось сил.