Страница 225 из 265
- Кроме меня, Даор.
Я поднялся из своего кресла, подхватив бокал с собой. В неверном сиянии свечей стекло окрасилось ярко-рыжими бликами, создавая впечатление, что жидкость внутри него находится в объятиях пламени или в раскаленном докрасна металле.
Никогда после я не забывал этого цвета, он въелся в меня и впервые позволил понять выбор сиитшетов. Прежде о подобном я и не задумывался, даже не предполагал, что ища глубинное и потаенное, я не сумел разглядеть то, что всегда было рядом, но постоянно гремело, кричало, призывая мое внимание, к той информации и намеку, что были сохранены внутри. Предпочтения в цветах также относились к этому ряду.
Будучи рабом у Вираата, видя сводки и голозаписи, мне не удавалось заметить алых гербов. Странно и непонятно, ибо именно оттенки красного всегда наиболее заметны и торжественны. И их так грубо не использовали, что это должно было вызвать вопрос. Я обязан был задуматься и разгадать маленькую деталь. Но этого не случилось, возможно, из-за того, что обыденное, каким бы оно не было, всегда остается нормальным и естественным. И только годами позже, получив титул и корону Императора, я вышел на собственную коронацию в красном, потому что именно этот цвет является олицетворением идеала и совершенства сиитшетов. Еще более высшую степень подчеркивала контрастность черного и красного, к которым великолепно подходит золотой.
Но почему же никто не задумывался о существовании и обожествлении именно этого сочетания? В чем-то мрачного, тревожного, величественного и ранящего. Оно идеально выражает статус императора и правителя, предводителя ордена. И на Китемраане большая часть окружения входила в рамки и вариации этих цветов. Но в один миг по какой-то неведомой причине эту деталь изъяли и забыли о ней. К ней не возвращались в употреблении, словно в душах людей что-то перечеркнулось и возможность использования черного, алого и золотого стала кощунством, запретным, закрытым от доступности. Однажды так сделали, и нить продолжения заскользила вперед, в будущее, не смотря на перемены и войны. Багровые исчезли из гербов, сменившись на благородные синие, серые и зеленые. В редких случаях, на коричневые.
Почему?
Что могло быть заложено в этот выбор?
Я понял. Действительно понял, ибо в момент, когда ледяной от кислотной жижи бокал в моей руке, наполненный черным, подсвечиваемый подлинным, живым огнем, выявил натуральность цвета. Черный, алый и золотой, а стекло же оказалось разделительной гранью – серым.
И древние фрески подтверждали мою догадку.
Алое оставили не за оттенком крови, но за обликом божества, что откликнулось на немые призывы. Высшая сущность явилась к юным, еще не осознающим себя сиитшетам в красном, а чернота шла следом. Некто пришел в храмы, где в сумраке стены казались серыми, бесцветными, всего лишь фоном, но огонь, буйствующий в чашах, воплотился в подлинное, живое золото. А золото обратилось в острый кинжал, способный вызвать у хрупкого тела подтверждение боли и Ди’ираиш – кровь. Тьма же всегда оставалась рядом.
А что есть Император? Символ и идол, глас творца. И символ должен быть правдоподобен, потому и были необходимы алые мантии, длинные плащи, золотые поручи, белый грим на лице, что в тени становился серым. А мои волосы и без того оказались черными. Пусть вестник, но идеально подходящий на свою роль.
Как жаль, что я упрямо чувствовал ложь в этом предположении. Без этого чувства было бы намного легче жить, но я сомневался, ибо не все складывалось в определенную последовательность и мозаику. Изворачивались между звеньями зазоры и трещины, которые никак не позволяли деталям слиться в целостную картинку. Оставались вопросы. Ответов же не было, лишь увеличивался список загадок, а я не мог трезво и спокойно мыслить. Я понимал, что бегу вперед, под строгим надзором кого-то, кто еще и имел возможность убрать с лестницы пути ступени, чтобы я падал. Бесконтрольно и обреченно. Будто мое время в этом страшном, но все же красивом мире истекло. У меня сохранились в запасе мгновения, которые приходилось тратить на последние движения и на клочья информации. Ее я не успел узреть, когда было нужно.
Цвета…
Жрецы же, они тоже утеряли в веках большую часть основ темного ордена, но душа осталась в них в образе воспитания и существования. Подсознательно каждый из них видел во мне некий отголосок древнейших событий. И это прекрасно объясняло их поведение.
Моя же ошибка…
Ошибка…
Уже выйдя в коридор, где по обе руки от меня встали стражи из гвардии Лу, я снова обратился к рабу. Даор по-прежнему оставался сидеть на полу в задумчивости. На его лице ясно читались сомнения и страхи, но также проявлялось во взгляде неудержимое чувство и желание найти способ все спасти или хотя бы замедлить на некоторое время надвигающийся ужас.
Он не сдавался.
- Хочу убедиться в своей правоте. Я полечу следом за ро’оас. Предупреди командора, чтобы тот не смел бросаться следом за мной. – Помедлил мгновение. – Вам больше нет места подле меня.
- Император!
Я успел заметить, как прислужник подскочил с колен и уже кинулся следом за мной, но створки дверей сомкнулись прямо перед ним, удавив вопли в комнате. Сам же, велев страже не сопровождать меня, двинулся вперед, сжимая в руке бокал с ядом. Даор выскочил через пару секунд, едва не столкнувшись с воинами, которые даже в легком недоумении отшатнулись от кричащего в страхе раба. И они же окликнули его, остановили, спрашивая о том, как он посмел так нарушить тишину чертогов владыки. Замедлили…
Спустившись на лифте до первого этажа дворца, я прошел под арками парадных коридоров на открытую террасу, что вела в сад, раскинувшийся между моей обителью и береговой чертой, но каменными глыбами уходящую в изумрудные до остекленения и стылости воды океана. Здесь также царствовала легкая суета, а отряды стражи пестрели пятнами всюду. Но жуткий, нещадный ливень, конечно, убавил ее степень и силу воздействия, загнал в рамки стен и крыш.
Нескончаемые потоки воды низвергались с небес, заполоняя собой каждую выемку, каждую трещину. На застеленных камнем и закованных в бордюры аллеях струились пузырящиеся потоки, звенящие и пенящиеся реки. В них ослепительно отражались росчерки молний, превращая на доли секунд в белые плоскости. Обелиски и статуи в такие моменты искажались и преобразовывались в темные, нависшие тени. Все вместе складывалось в иллюзию, нереальность, а лишь пародию на нее, созданную рукой, предназначенной для трагедий.
Мир обернулся лабиринтом контрастов, где не осталось места для отступления. Черное или белое, серого стало не дано. Серое превратилось в недопустимое, в недоступное.
Черное или белое.
Как жаль, что Орттус уже успел показать, что это одно и то же, а потому я с искривившимися в улыбке-оскале губами вышел под густые капли ливня. Я хотел ощутить их холод, хотел замерзнуть под ними и отвлечься, подумать хотя бы один ничтожно жалкий миг, что мне все-таки дозволено жить, а не выступать в роли, что выбрали за меня. И они обрушились на мое тело, почти мгновенно пропитали легкие ткани, сделав их темнее и тяжелее. Я же только приподнял голову, подставляя лицо под жестокий дождь, чувствуя его зыбкость.
Я улыбался. Улыбался искренне впервые за долгое время, но уже понимал, что схожу с ума, что больше не выдерживаю витиеватой и острой линии моего существования, которое каждый раз оборачивалось тем, что я совершенно не знал. Снова и снова все предположения и реалии моей жизни становились пустым, ненужным звуком. Миражем и фальшью.
Но я так устал…
Думал же я, что главное сражение было в ушедших годах, олицетворялось дуэлью с Сенэксом. По глупости отдавал для него силы, потом сконцентрировался на Аросы. И казалось же, что именно это было истиной, все и виделось ее, но снова… Опять… Откуда же мне было тянуть эмоции? Чьи возможности пить, чтобы наполниться силами? Что мне следовало делать, если чернота оказалась самым главным врагом?
И она текла по моим венам, струилась ликами в волосах, плескалась в бокале…