Страница 218 из 265
Жрецы пытались спрашивать меня, строили предположения, но получая в ответ только молчание и игнорирование, остудили свой пыл и вернулись к прежнему состоянию внешнего контроля страха и паники. Они исполняли мелкие ритуалы и каждые пятнадцать минут интересовались состоянием своих наставников, но информации не было. Им не становилось ни лучше и ни хуже, будто не предсмертная агония терзала слабые тела, а странный и жуткий сон, что отнимал время, но не здоровье и покой. Как будто высшие жрецы оледенели и замерли, не пострадали от яда черноты, а лишь по собственной воле впали в забытье, отринув все происходящее вокруг. Было неприятно наблюдать со стороны за такой ситуацией. Она отдавала чем-то похожим на ощущение, что испытываешь, пробираясь сквозь давно пустующие руины, но почему-то ждешь коварного удара давно уже мертвых стражей.
Задерживаться на планете культистов не было никакого смысла, потому сразу же я велел отправляться обратно в столицу.
Сложно сказать, а точнее подобрать слова к тому, что я чувствовал в то время. И я даже бы не рискнул употреблять именно это слово – «чувствовал». Оно лживо для меня, не имеет ничего общего со мной и с тем, что я был способен испытывать и ощущать. Возможно, что в мире не было и не может быть слов, что как-то похоже имели возможность отобразить и наделить именем вещи, в которых я жил. Словно иные законы и правила, воплощались вокруг меня и отнимали у меня право на простую жизнь и самые малые обыденности. От чего-то казалось, что я в каждой мелочи угадывал некую связь, показывающую то, что недоступно любому смертному. Иногда мне казалось, что для изменения чего-либо было достаточно какого-то банального и, может быть, даже глупого действия или решения. Например, передвинуть стакан с водой с одного места на другое. И я пару раз проверял свое эфемерное и лживое ощущение, видя, как подтверждаются мои догадки. Такая пустая и малая трата сил, времени, резко и масштабно влияла на события целого дня. Сначала их испытывал какой-либо раб, затем страж, воин, слуга или сиитшет. И в конце образовывалось нечто совсем другое, непредвиденное, то, что никогда бы не возникло, не передвинь я стакан воды.
Нить за нитью, леска за цепью. Я сплетал события, я кроил мир лишь незначительным жестом. И никак не мог понять, почему ничего не изменялось, если стакан перемещал раб или кто-то еще. Только от моей руки менялись дни и судьбы.
Равнодушие, отсутствие подлинных эмоций, что навечно закрепились во мне, холодность, жестокость и привычное одиночество – все это следовало со мной рядом, но оставляя меня сущностью, не человеком. Радости, удивления, теплоты и сострадания не осталось во мне, как и многого другого. Я замер, превратился в стеклянную, почти живую, но только внешне, статую, которая обязана и должна была действовать так, чтобы окружающие пропитанные кровью существа не заподозрили во мне нечто отличное от них. Это бы породило ненужный и опасный, разрушающий страх. Рисковать было нельзя.
Я копировал и подражал, но окунувшись с головой в первозданный ужас, выраженный в отсутствии поддержки и собственной силы, я отчаялся. И нет, это не то отчаяние, которое ведомо людям. Потеря близких, даже собственных детей, всех ориентиров и надежд не показала бы даже каплю испытываемого мною кошмара. Я так привык пользоваться дарованной Орттусом чернотой, что и забыл, как выживал до нее и без нее. А теперь она отвернулась и приказала двигаться по лезвию кинжала дальше, одному. Она не отошла от меня, не покинула тело и разум, не перестала кричать хором в моей голове, не утолила и не приуменьшила голод. Нет. Чернота любовалась своей забавой со стороны.
Ей было смешно. Она играла со мной, оставляя в моих руках бесполезную горсть надежды, что должна была обрушиться и истлеть в следующую секунду. И от меня также бы остались лишь кости, а может быть, и вовсе пустота.
Я совсем запутался в том, что сворачивалось змеиным клубком событий вокруг меня. Обреченно и безнадежно бился о стены, разбивая руки в кровь, но выхода никак не находил. Я был заперт в своем недоступном могуществе. Бесчувственность лишь усугубляла это. Все вынуждало только медленно отсчитывать самому оставшиеся мгновения перед прыжком в пропасть…
Мне виделось, что меня выводят по длинному подиуму на место казни, и я совершенно не мог ничего сделать. Я был так слаб и ничтожен, почти как человек. И больше всего я боялся обернуться и увидеть то, что притаилось за моей спиной, ибо лишь позади скрывалось истинное и ужасающее. За спиной всегда и непрерывно следует тьма, но это не проясняло загадку о том, что же открылось бы мне, если бы я оглянулся.
С первых шагов стремление разобраться и познать все позволяло мне руководствоваться в любых поступках чувственностью, что непременно опиралась на остов знаний и уверенности.
В то время я потерял все. Я не знал, что я такое, что за мир вокруг и что требуется от меня.
Кап! Дзынь дон!
Капли крови оказались громче капель воды.
====== Глава 4. Ди.ираиш. Часть 4. ======
Даор хмуро следил немигающим взглядом за тем, как один из рабов бинтовал руку пленницы. Тот медленно, аккуратно и тщательно оборачивал вокруг худого запястья плотную ленту так, чтобы та не спадала и не сдавливала плоть. Подобных ран на теле Кхеввы было очень много, хотелось даже сравнить их с трупными пятнами, девушка будто сгнивала заживо. Именно поэтому лекари настояли на том, что перед тем, как приступить к обрабатыванию ран, следовало вколоть жертве снотворное. Я разрешил, потому ро’оас лежала тихая, слабая и бездействующая, подвластная неумолимому сну. Ее расположили на высоком металлическом столе в одной из закрытых лабораторий, где из-за яркого, но искусственного света кожа казалась лишенной любого теплого оттенка и отдавала голубым цветом, почти синеватым. В медицинское крыло дворца перевозить ее не стоило, так число свидетелей, видевших ее, увеличилось бы в несколько раз. А распространять слухи о существовании выжившего наследника Аросы было бы, по меньшей мере, глупо даже среди слуг и обитателей императорского дворца. Особенно во времена надвигающейся гибели.
Даор тяжело вздохнул и обернулся ко мне.
- Зачем бинтовать ее раны, если она все равно находится в стерильной капсуле, где аппаратура поддерживает ее состояние?
- Затем, что обратно в капсулу Кхевва не вернется. – Сухо ответил я, не сводя глаз с пленницы. Не смотря на то, что доза введенного вещества обеспечивала крепкий сон для ро’оас, мне казалось, что она может очнуться и прибегнуть к своим силам в любой момент. Наверное, причиной такого моего опасения было то, что глаза, сокрытые нежными веками, резко и дергано двигались, будто видя нечто пугающее и заставляющее содрогаться. Но, возможно, я сквозь черноту ощущал таящуюся в девушке силу.
- Император? – Недоуменно и даже несколько испуганно выговорил раб. Затем взволнованно замолчал, нахмурился еще больше и после этого словно просиял от озарения. Его винные глаза вмиг окрасились янтарем. – О, Владыка, Вы нашли выход? Вы знаете, как остановить надвигающееся? Можно спастись от скверны Орттуса?
- Я лишь предполагаю, Даор. Путь спасения мне, увы, все еще не известен.
- Вы поделитесь своими мыслями… – Он помедлил и почему-то смутился, – … со мной? Я бы хотел помочь, если такое возможно. По мере сил, все, что я могу сделать… я хочу помочь!
- Неужели ты не видишь собственного вклада в Империю? Зачем ты ищешь большего, если уже являешь моей правой рукой. Это напоминает первый год после того, как я даровал тебе касту раба и ввел в свою свиту. – Мои губы слегка изогнулись в улыбке, а в глазах же не проскользнуло никаких эмоций и чувств ностальгии. – Но ты фанатично, до агонии и лихорадочного приступа продолжаешь вести себя как прежде. Ты будто ищешь способ снова и снова доказать свою необходимость, упрямо не замечая того, насколько стала зависима слаженность работы в моей Империи от тебя. Неужели ты не понимаешь и не видишь моего доверия?