Страница 212 из 265
Не раз, проводя ночь под смуглым, рябящим небом Сакраоса, я просыпался и вглядывался в открывающийся из узкого окна фиолетово- пурпурно – черный пейзаж, чувствуя как от этого созерцания, холодело до оледенения внутри. Скалы, огромные, взвинчивающиеся в пульсирующую энергией высь, нагромождались темными, массивными глыбами на горизонте, но каждое утро их очертания слегка искажались. Невнимательный человек мог и не заметить таких изменений, но изредка необъятные пики перемещались настолько сильно, что от понимания такого пугающего факта становилось неуютно и душно. Каменные монолиты пропадали в туманной взвеси у горизонта, но возникали под самым окном, а на следующий день снова возвращались на место или исчезали вовсе.
И удивительнее всего было то, что, несмотря на такие перемещения и преобразования в окружающей горной среде, храмов, алтарей и святилищ все это не касалось. Именно по такой причине ориентироваться на Сакраосе можно было лишь по воздвигнутым сооружениям и строениям. Под надзором и руками жрецов создавались алтари, часовни и нечто вроде небольших беседок, что потом тщательно заносились в карты. В самых отдаленных местах ставились простые каменные столбы, колонны или обелиски. Их вводили на несколько метров в специально вырубленные в твердой породе площадки или ступенчатые постаменты. Лестницы и ступени также делали поблизости от таких мест, но не всегда дороги, тропинки, вымощенные камнем, аллеи под арками в окружении светильников и фонарей сохранялись. Такой мелочью горы жертвовали с легкостью и смехом.
Еще одним исключением из суровых и грозных правил оставались мосты. Мне доводилось слышать рассказы жрецов о том, как они лично видели странные и жуткие картины того, как рвались мосты над пропастями и безднами. Они наблюдали за обрушением плит и креплений, за тем, как оставшиеся части переходов поворачивались под разными углами, осыпаясь мелким крошевом и осколками. А через пару недель, уже после того, как скалы вместе с остатками каменных лент пропадали бесследно, они неожиданно обнаруживались за несколько десятков или даже сотен километров от прежнего места. И не просто торчащими в причудливой форме комьями, а абсолютно целыми и срощенными вместе. Конечно, их вновь собранный вид не был совсем идеален, но в местах, где случайно оказывались потерянные какие-либо части, возникали наплывы из оплавившегося камня или минералов.
Так или иначе, но запутанные дороги мира жрецов постоянно оставались действующими и ведущими приблизительно в нужном направлении, ибо никогда не прерывались бесконечными расщелинами или тупиками. И путешествуя сквозь горные перевалы и впадины, следовало только твердо понимать, куда именно нужно прийти, в чем состоит конечная цель скитания.
Отсюда выходили не только множественные ритуалы и обряды, но и сам образ жизни жрецов, который мало чем походил на обычное существование любого смертного.
Рождаясь под кастой священнослужителей, сиитшет становился на тяжкую тропу познания мира, который разливался для него необычным смешением красок и их оттенков, что имели мало общего с доступными для всех. И эта тропа была не только эфемерной, красивым обличением реальности в философские высказывания, но и подлинной истиной. Культисты за свою жизнь проходили Сакраос, изучая историю, идеологию, психологию и другие науки, направления деятельности. Они посещали храмы и алтари священной планеты, проходили каменными линиями от одного к другому пешком, неся лишения, тревоги и страхи. Очень многие гибли в подобных испытаниях, но даже их разрозненные и обрывочные дневники сохраняли на своих пожелтевших, истрепанных листах обширные и красочные описания храмов.
Действительно, каменные, монолитные обители внушали трепет на Сакраосе так сильно, как нигде более. Здесь они давили, сжимали в своем величии хрупкие тела, а души загоняли в нависающие огромными глыбами ловушки.
Все без исключения они обладали отполированными стенами и витражными окнами, которые в большей своей мере имели снаружи небольшие уступы, что изящно создавали нечто вроде маленьких, открытых балконов. Витражи же обычно были темными, из мелких стеклянных кусочков, благодаря чему свет изнутри помещений почти не просачивался наружу. Поблизости часто имелись некие площади и парки с аллеями и украшениями, вроде статуй, обелисков и того, что я позже начал именовать «жертвенниками». Такое название пришло само собой после того, как я создал и воплотил в реальность для Империи одно нововведение, изменившее порядок жизни общества в целом. Многие жрецы поддержали мое желание, собственноручно исполнили приказ.
О высоких, буквально издевательски длинных лестницах, ведущих к парадным входам в храмы, во вселенной были наслышаны все. И именно эти черты архитектуры чаще всего выдавали присутствие обителей в скальных лабиринтах. Разумеется, и в этом были исключения, но очень редко, а потому этот факт оставался в числе малоинтересных и нужных.
Многие из входов в святилища задумывались и воплощались скрытыми и охраняемыми, но в особом смысле слова. Жрецы никогда не прибегали на Сакраосе к помощи охраны и стражи даже в лице сиитшетов. Как и алхимики, культисты предпочитали полагаться на природную защиту. В случае с их планетой это было вполне разумно и осмысленно, даже более выгодно и целесообразно, ибо только глупец и безумец рискнул бы отправиться в каменные ловушки священного мира без подготовки, которая всегда выражалась в редком даре. Без его помощи отыскать мистические и сложные ходы храмов было практически невозможно, ибо не каждые обильно украшенные и выставленные на всеобщий обзор врата являлись главными и действующими.
Еще одной отличительной и любопытной чертой Сакраоса, что чем-то меня привлекала, были уже упомянутые мною одиночные обелиски, которые устанавливались в самых безлюдных местах, где только хищные твари оставляли пыльные следы на тихих и затерянных тропах. Эти столбы представляли собой толстые, каменные, изредка украшенные стеклянными или зеркальными плитами трубы, где на вершине располагалось место для огня. Путники-жрецы, ученики, посланные на испытание или культисты, что предпочли остаться вдали от политики и вообще всего мира, часто проводили свои годы, ходя между таких пик и колонн, поддерживая в них пламя. Оно мерцало в сумеречном ветре и темном тумане яркими искрами, как янтарно-рубиновыми глазами, разбрасывая рыжие блики на скалы и мох.
Любопытно, что чувствует одиночка, который только что зажег огонь в таком обелиске, замер, а может быть и присел на рядом лежащий камень, чтобы отдохнуть, но заметил в устрашающем небе мерцающую черту снижающегося звездного корабля…
Как только корабль с легким шумом опустился на гладкую посадочную площадку, что высилась на крыше одного из храмов, больше всего напоминающего обычную гору или похожего на естественные каменные вершины скал, я выскочил прочь по опущенному трапу. Даор и Лу спешили следом, но явно отставали. Они не до конца понимали истинную причину моего беспокойства и паники, а потому, наверняка, думали о том, что их император не в себе.
Злой, скучающий ветер мгновенно обрушился на меня, принимаясь дерзко и самозабвенно терзать полы длинного плаща и волосы, в которых путались золотые нити, струящиеся от маски-короны. Она имела скорее функцию украшения и символа власти, потому и покрывала прозрачным щитком только глаза, оставляя нос и рот открытыми. И в первые мгновения мне показалось, что дыхание у меня перехватило от обжигающе-холодного воздуха, от пыли, летящей в нем, от вязкости и привычной для Сакраоса тяжести, но это было не так.
Меня приветствовали хмурые и обеспокоенные жрецы, что пали у моих ног, благодаря за внимание, что я им оказал, прилетев сюда. Обычная, пусть и не роскошная, не торжественная встреча, но тогда это не волновало. Может быть, эти традиции и обязательные исполнения канонов казались в тот миг совершенно ненужными и дикими. Они мешали и останавливали меня. Растянутые, будто нараспев, слова встречающих резали, но одновременно сливались с истошными завываниями ветра.