Страница 203 из 265
Мне думалось, что я болен, но об этой болезни было известно лишь мне и Даору.
В Империи же стояла Тишь.
Через приоткрытые окна в просторную комнату робко просачивалась ночная прохлада. Она была не столь ощутимой, как того хотелось, ибо лето на Инеатуме в тот год разливалось по необыкновеннию теплым и душным, будто я и столица моей Империи по необъяснимой причине оказалась в ином мире, где царствовала совершенно непривычная погода.
Было тихо. Я же сидел на широком подоконнике огромного окна, чьи витражные стекла лишь слегка передавали свои оттенки в темноте. Впрочем, мой взгляд привлекали не они, а бесчисленное множество точек звезд на иссиня-черном небе. Все белые искры находились в скованном покое и статичности, ни один росчерк звездного корабля не смел нарушать их блаженного покоя, не мог потревожить равнодушия и презренности, которую те с щедростью отдавали таким же молчаливым зрителям. Меня уже не будоражила мысль о том, что любой из ярких проколов ночной темноты был на самом деле миром, одним из вселенной, принадлежащей всецело мне. Это стало само собой разумеющимся. Естественным. Просто моим.
А когда-то представлялось лишь наивной мечтой…
С леностью и почти скукой я взирал на свои владения, испытывая странную, отягощающую не только тело, но и дух слабость. Очень хотелось спать. Не просто окунуться в мир сновидений, а именно уснуть. Почувствовать, как натруженный за долгое время разум отключается, все заволакивает безвредный мрак, но за ним не приходят странные, сюрреалистические видения. Только мрак и тишина, только успокоение и мир, одаривающий исцеляющей благостью. Я даже закрывал глаза в надежде, что смогу уснуть хотя бы на пару минут.
Но не получалось.
Стоило опустить веки, как что-то обрывалось. Чувство бессилия и желания сна не улетучивались, но их услаждение ясно становилось невозможным. И все же я упрямо ждал, осознанно выравнивал дыхание, расслаблялся, все еще верил. Вот-вот должен был наступить этот прекраснейший миг эфемерности и наслаждения. Доля секунды, я почти проваливался сквозь тонкий лед реальности в иной мир. Еще чуть-чуть, только придержать дыхание, только ни о чем не думать, и все свершиться.
Но нет.
Все вновь и вновь обрывалось, вынуждая снова открывать глаза и видеть сияние далеких, равнодушных ко всему и вся звезд.
В отчаянии я добирался до широкой постели, заворачивался в одеяла и опять повторял попытки окунуться в сон. Но тогда на меня набрасывались духота и жар, приходилось снова шевелиться, чтобы сбросить с себя ненавистные покрывала или же скинуть легкую шелковую тунику. Затем опять упрямая игра в приближающийся сон.
И ничего.
После шло новое обреченное путешествие до окна, созерцание океана или небосвода, потом обратно. И так до утра.
Страшнее всего было осознавать то, что я только прилег на мягкий пух подушек, что утро придет совсем не скоро, а ночь только набирает свои силы, сгущает сумрачные тени. Иногда, когда у меня совсем не оставалось сил бороться с собой, я разговаривал с Даором, делая вид, что зачем-то интересуюсь уже умершими Аросы. Конечно же, такие беседы сводились к философии и мистике, к вскрытию вечной раны, к оставшимся без ответов вопросам. Слуга все понимал. Но такие дискуссии я позволял себе крайне редко, зная, что своими муками не даю восстановиться и рабу, который за эти шесть лет, слитых в один густой поток дней, занял важнейшее место в Империи. Фактически он превратился в правую руку Императора. Потому я не имел ни малейшего права лишать его заслуженного отдыха. Это могло обернуться в неверное исполнение приказов, что являлось недопустимым.
У меня же не было ничего, кроме Империи. Вообще ничего.
Я недовольно выдохнул и сжал простынь в кулаке, слыша приглушенный треск материи, что была распорота моими ногтями. Было все равно. Усталость сводила с ума, принуждала к прыжку в бездну, но где ее край – оставалось неизвестным. Я запутался и немыслимо устал.
Стиснув до скрипа зубы, я снова плотно закрыл глаза, лишая себя возможности видеть слабые звездные отсветы на мебели. Призрачные, будто вышедшие из иной организации мира, из запределья, они смеялись надо мной так же, как и лживые, коварные лики. Все одно. Темнота покрывала своим легким телом все, а я снова и снова пытался заснуть. Воплощенными руками хватался за неуловимую материю, звал ее к себе, но та ловко и юрко выскальзывала, уносилась прочь, оставляя после себя лишь огорчение и клеймо отчаяния.
Слабость, зыбкость, почти грань яви, и затем очередная вспышка сознания, отсекающая меня от блаженной тишины. Кажется, я даже застонал от разочарования и открыл глаза, желая снова взглянуть на проблески звездного сияния.
Но ничего не изменилось.
Тьма…
Синеватые разводы полуночного света не проявились на мебели и шторах, вычерчивая зыбкие тени. Я не смог различить даже расплывчатые силуэты чего-либо, не уловил уплотнения стен во мраке, не заметил едва светлеющие провалы окон, дробящиеся линиями витражей. И поначалу мне показалось, что я просто подумал, что открыл глаза, но на самом деле этого не сделал. Я верил, что продолжал неподвижно сидеть в объятиях недоступного сна, сжав до боли веки. А вокруг все просто оборачивалось миражом, а может быть, и сновидением. Поэтому я лишь снова зажмурился, а потом заново распахнул веки.
Чернота.
Подлинная, непроницаемая, не скрывающая в себе ничего и никого.
И, о, если бы это была моя чернота, то я был бы спокоен. Но ликов в ней не оказалось. Голосов, легкого шепота, злобного, переливчатого хора и смеха, жуткого хохота тоже. Только всеобъемлющая чернота, без конца и начала, куда бы я ни смотрел, всюду царствовала только всевластная Она и ничего более.
Ничего, абсолютно ничего не было.
В набирающей силе панике я вытянул перед собой руки, но и их не увидел, более того, я не ощутил их, не заметил движения, не испытал привычного тепла тела. Точнее рук не было вовсе, но ярко горело чувство, что нечто вместо них находилось совсем рядом или же там, в необозримой черной дали. И разницы между «тут» и «там» не проявлялось. Все одно, все я. Даже эта чернота – я. Слилось, размешалось, соединилось и растворилось, образовав черную, неразделимую взвесь.
И больше никого нет.
Лишь я, я, я...
Я!
Абсолютно и бесконечно.
Я.
Или же меня нет.
Иллюзия и обман, без отличий и признаков.
И дыхание мое оказалось простой фикцией, воздуха тоже не было. Вообще ничего не было, и я знал, что не могло быть до какого-то определенного момента, строго зависящего от меня самого. Но его наступление ожидало чего-то, какого-либо решения или действия от меня. Но я не знал что именно, я не понимал, сгорая дотла от кошмара и одиночества. И чем больше обдумывал свое состояние, тем больше ужасался, ибо обычное и понятное «ничего» со все нарастающей, разрушительной скоростью трансформировалось в Ничто.
Ничто…
Я здесь. Я там. И нигде. А еще сотня километров верху означала то же самое, что пол миллиметра позади. Или же красный это точно так же, как горький, но только не прямо, а наоборот, сквозь звездные линии, которые тоже чернота. И не там, как где, а после, но заново.
И не за что зацепиться. Не от чего оттолкнуться, потому что все и вся – Ничто.
Я закричал, но и крика не было, ибо и он чернота в черноте.
Лишь одно я понимал ясно и без таинственного налета инородности – я один. От этого паника приобретала очертания цепей, пут, оков, крюков и копий. Они обвивались вокруг, прокалывали насквозь, сжимались вокруг худого, истощенного тела и сдавливали шею, лишая остаточного шанса на что-либо, даже на лихорадочную мечту о спасении. Я только и мог, что хвататься несуществующими пальцами за то, чего нет, извиваться и глупо дергаться, запутываясь сильнее и надежнее от наивных попыток избежать боли и принятия кары.
Хрип.
По черноте пробежалась волнами рябь.
Слепой рывок в сторону.
Снова хрип. До боли, до вкуса крови на губах.