ИНХАМАНУМ. Книга Черная

Я замолчал, оглянувшись на брата и прислушавшись к его участившемуся дыханию, которое, казалось, обдирало слабое горло. Черные зрачки расширились, будто поглотив в себе радужку, а от лихорадочно бледного лица отхлынула остаточная краска. Брат качал головой, хватал губами воздух, но не верил, никак не мог поверить в болезненную правду моих слов, что резали его больнее раскаленного клинка. Наверняка, ему хотелось скрыться, не слышать ничего и не видеть меня, чтобы не задумываться, не страдать, а снова забыться любовной и обманчиво-ласковой ложью, позволяющей ему превратить себя в мученика, а не предателя.

- Я помню тот последний день, когда ты объявил о том, что родной дом, нашу крепость, придется покинуть. День, когда мы оказались у сиитшетского храма, в густых, но таких сочных, полнящихся жизнью зарослях. Там был опьяняюще чистый воздух, что удивительно для Деашдде. И я очень ясно помню тот миг, когда нас поймали. – Брат вздрогнул, не поднимая на меня взгляда. – Помню, как потом, после станции и встречи со статистом и его любовницей, остался один в ледяной тюремной камере. Там очень сильно был слышен гул двигателей, и от холода склеивались ресницы и немели пальцы. А еще очень сильно болела шея от металлического, промерзшего ошейника, заклеймившего во мне раба. – Мои губы изогнулись в злую усмешку. – Я разбил себе руки о дверь, пытаясь докричаться до тебя. А потом прошли годы, и я попытался найти какую-нибудь информацию о Деашдде, брате, о себе. Но все тщетно и пусто, будто я возник из ниоткуда. Обо мне не обнаружилось ни единой записи, ведь я был лишен имени от рождения. Вообще ничего не нашлось, кроме зыбкой памяти, которая с каждым днем тускла, и мне казалось, что все это было привидевшимся в ночи кошмарным сном. Но я по привычке продолжал верить, надеялся, что единственное близкое существо за мной вернется. Но годы… О, великие годы! Мне пришлось научиться выживать. Выживать. Каждое бранное слово, каждый удар плетью делали меня сильнее. Я знал, что я один во всей этой безжалостной Вселенной. И осознание этого отучило меня… уничтожило способность чувствовать. Я был подле своих жалких владык, видел их воодушевленные самолюбием победы и ошибки. Учился, наблюдая со стороны. И однажды получил шанс, я смог летать. И уничтожил все. И теперь я пришел, чтобы спросить, ибо осознал, что возник, но не родился. Я не чувствую своей крови, а мир крошится под моими ногами. Но насмешливая судьба очень вовремя свела меня с давно забытым братом.

Я почувствовал, как волосы, покрытые черным и плотным плащом, оплавились, готовясь потянуться липкими силуэтами ликов. Но я задушил их порыв, забыв, что не всегда властен над этим. И, напоминая о презренной слабости, рядом со мной в воздухе мелькнули розоватые молнии, издав пронзительный треск. Они искрами отразились в глазах Рурсуса, который нервно и словно в приступе отчаяния быстро-быстро закачал головой, попятился от меня, отмахиваясь руками. А затем, не отрывая от своего кошмара взгляда, закричал.

То не было припадком, болезнью и следом обрывающейся жизни, а явилось всего лишь проявлением эмоций. Эмоций, которые обрушивали разум и сознание в колючую пучину смертоносного накала боли. Ему невозможно было противостоять или как-то противиться. И голос мужчины в этот момент оказался настолько истошным и всепроникающим, испепеляющим и оледеняющим души изнутри, что когда он оборвался, нуждаясь в воздухе, за окном, на туманной улице послышались спешащие, удаляющиеся шаги.

Я же только оправил рукава своих одежд, но на лице моем не проявилась не единая эмоция. И, кажется, именно это заставило брата вновь втянуть в себя глоток воздуха, но больше не паниковать. Его глаза все сильнее и явственнее наполнялись блеском.

- Нет. Нет… Не правда. Это не ты… Не может такого быть. Нет!

- Может или нет, но так свершилось, Ру. Я некогда был твоим младшим братом, которым ты пожертвовал ради своего блага. – Я облизнул отчего-то вмиг пересохшие губы. – Твой выбор, и тебе за него расплачиваться. Пусть и он является обычным и часто практикуемым способом влияния на претендента в рабы, по сути, ничего не меняющим. Кроме отношения и демонстрации незначительных для всего мира принципов, но очень важных для единиц.

- Н-нет…

Брат схватился за голову, по щекам его потекли горькие, крупные, будто осколки стекла или зеркала слезы, оставляя на сухой, обветренной коже яркие полосы. Они казались мне рваными трещинами или разломами, как в каменной стене, но не теряющими внутренней крови. А Ру в порыве стыда и собственной слабости вырывал свои же волосы, они выпадали из его дрожащих пальцев жженой травой. И, не знаю, я ли или чернота легким касанием решила усилить грань боли, но я увидел, как прежде яркие глаза брата блекли и теряли свой цвет.

В иссушивающих его тело рыданиях он упал на колени, в грязь и пыль, протягивая ко мне руки, но я отшатнулся от него, испытывая острое чувство повтора. Когда-то, в таком нестерпимо далеком прошлом, другой жизни, ко мне также тянули руки рабы и слуги на погибшей вместе с ними столице Сенэкса.

Столько страха, обреченности и смирения отражалось в этом незатейливом жесте. Они убивали душу, предавая тело остаточному существованию. Их было невозможно терпеть. Было легче сорваться со скалы в пучину океана, лишь бы не они. Лишь бы не это.

Но так красиво…

И только перед глазами дрожащая рука с побелевшими костяшками, в отчаянной попытке стремящаяся к тебе, а ты стоишь в онемении и растерянности, не зная, что тебе делать. Вокруг же царствует последний день неизвестного лета, стоит непроницаемая духота. А за спиной того, кто до хрипа зовет тебя, разверзается бездна. И то не воды и не огонь, а нечто другое, но ужасающее, умертвляющее своим присутствием. Остается лишь миг, жуткая секунда, и даже она зависит от тебя. Белая, дрожащая ладонь с тонкими пальцами и едкий запах костров.

- Брат… брат… – Рурсус заходился в воплях, но слова никак не хотели складываться во что-то достойное. – Прости… Молю, прости меня, брат…

Его руки отчаянно цеплялись за полы моего плаща, он все пытался ухватить меня за ладонь, но я со злостью отталкивал его. Ждал, пил ртутные иглы чужой боли, чувствуя в них обычный вкус. А затем подошел снова вплотную, наклонился, приковывая убивающим взглядом к полу. С усмешкой прижал острие ногтя к его подбородку, таким образом, заставляя брата подняться с колен вверх, так, чтобы он мог смотреть в мои глаза. Другой рукой аккуратно и с болезненной, почти лживой нежностью провел по жестким, торчащим в разные стороны волосам, словно успокаивая и утешая. Брат в панике схватил мои руки, что-то шепча, но сбивчиво, задыхаясь.

- Не хотел я… не хотел! Я испугался!

- Тихо, Рурсус. Мы оба уже давно выросли, и твое глухое слово «прости» уже ничего не исправит и не решит. Этому слову больше никто не верит. Все образовалось так, изменить невозможно. И потому я не хочу видеть твои унижения. Они только отнимают мое время.

- Брат!

- Замолчи!

Мой крик раскатился громом, принуждая жалкого Ру зажать ладонями уши и хотя бы на немного затихнуть. Когда он вновь обратил внимание на меня, я продолжил говорить.

– Я использовал свой шанс и достиг своей высоты. Я нашел свое имя, выбрал свою судьбу. Весь мир пал и склонился передо мной. Я обрел корону Императора. Я стал богом. И знаешь, брат, ты мне вовсе не был нужен. Все это время я не вспоминал о тебе, но так получилось, что кроме тебя мне не у кого спросить о том, как все было на самом деле в тот момент, когда я появился на свет.

- Что?.. – У Ру вышло совсем невнятно, но его это не смутило. – Когда появился? Разве… разве уже не известно?

- Ты же ненавидел меня за то, что я ношу в себе кровь Сенэкса. Этим я тебя почему-то превзошел. Ты же ведешь линию рода от рабов. – Я отошел к забитому досками окну, осмотрев грязный подоконник, но так и не решился присесть. – Ведь так?

- Так. – Послышался мрачный ответ. – Я расскажу все, что знаю, если после этого ты, брат, уйдешь и оставишь меня в покое.