Страница 188 из 265
Ядовитые нити на полу расплавились, вновь слились с кожей идеальной копии, а затем и всей плотью, что образовала черную жижу, размеренно приросли к моим волосам и втянулись по ним в меня. Я снова ощутил себя единым целым, развернулся и направился к выходу из храма, не желая ни о чем задумываться. Я очень устал.
Возвращение на корабль не ознаменовалось чем-то любопытным и стоящим. Это было всего лишь обычным движением обратно. Китемраан и его секреты меня больше не прельщали, но всему виной было мое состояние, что обрушилось на меня неожиданно, открыв на время прошлое или просто посмеявшись надо мной, явив ажурную иллюзию. Но видений больше не было, также как и новых опасностей.
Еще ступая по зыбкому песку, я решил, что на Китемраан не будет допущен не один звездный корабль. Никто больше не спустится на песчаную поверхность и не нарушит забытья. Да, я собственной рукой вернул к существованию то создание, оно разбудило здесь других, но их так мало. В масштабах планеты они оказались бы совсем незаметными. Но людей здесь больше не должно было быть. Даже я сам решил постараться не приходить сюда, чтобы не тревожить покой, еще хранящий дыхание утерянного времени, когда юность щедро дарила сладкие надежды на счастье и безмятежность.
Челнок доставил меня и остальных на «Рэнтефэк’сшторум», где Кхевву заключили в тюремной камере, подключив к надежным и искусным методам сдерживания, которые я дополнил легким влиянием черноты. Дар жертвы был скован.
Императорский флагман возвращался домой.
Империя ликовала под оглушающие взрывы молний и буйство стихии, что низвергалась вниз потоками дождя. Эти капли расцветали всеми оттенками радуги в праздничном салюте и иллюминациях. Столица вся мерцала и гремела в этой радости, ни один гражданин не спал в знаменательную ночь, прославляя своего Владыку и гордясь блестящей победой над проклятыми Аросы. Для меня же все основные и официальные торжества завершились к вечеру, потому я смог остаться один только к полному сгущению сумерек.
В тишине тронного зала гром казался мне очень близким, будто грохотал в пределах помещения, а не за его границами. Темнота только усиливала это впечатление, и потому раскаты так и стремились загипнотизировать сознание своим звенящим маршем, все более становящимся тревожным и неестественным. Ему не хватало в воздухе малого дополнения – капель влаги, а те, что испускались с разгневанных небес, ощущались совсем чужими.
Я не задумывался, который час находился в полном одиночестве после завершения приемов, наедине со своими мыслями, которые отнюдь меня не радовали, но и никак не собирались во взаимосвязанное полотно. Странное чувство не покидало меня после тотального уничтожения Аросы. Я их уничтожил, не оставив шанса на воскрешение, стер с лица вселенной. Чернота на время насытилась своим вином боли, но я не успокоился. Мир в Империи стал для меня дикостью, но возможно это было лишь ложью, я просто забыл покой.
Я молча сидел на своем огромном, черном троне, мои парадные одежды ниспадали по ступеням, искрились украшениями, а тяжелый обод короны парил над головой. Около врат залы в недвижимой стойке замерли стражи, они не могли прекратить своей службы, не смотря на празднество. Командора Лу я своим личным приказом отправил отдыхать после завершения войны. Ему требовался отдых, хотя он это и отрицал. Наверное, боялся, что я лишу его звания и найду замену на его должность, но его страхи были пусты и безосновательны.
Я понимал, что отдых требовался всем, даже мне. Но и временное затишье черноты и ее хоров не приносили для меня успокоения, я метался в душе, догадываясь, что тревожусь даже не из-за Китемраана и победы. Нет, это уже не могло побеспокоить мою душу. Я потерял ее до того, как обрушилась война. И только одно событие могло напомнить мне, как чувствовать или хотя бы верно подражать эмоциям.
- Мы все лишь существуем, ища лучшее место под скупым и жестоким солнцем. Мы придумываем себе законы, правила и имена. Рисуем на своих лицах эмоции, а на руках символы. Мы режем друг другу вены, дабы испить чужой крови, чтобы наполнить пустоту внутри хоть чем-нибудь. И миры дрожат под нашими ногами, тогда, когда идет война или тогда, когда мы празднуем. И лишь единицы понимают бессмыслие нашего бренного существования. Понимают, что боль есть ни что иное, как голос жизни. Ты умираешь? Цепляйся за боль, за ту, что вырывается из раны или за ту, что навечно въелась в истерзанную душу. От радости еще никто не выжил и тем более, не начал жить. Ди’ираиш… Одно лишь слово, а в нем заключено все.
Я засмеялся.
И мой смех неистово раскатился по зале, дробясь эхом, но более же ничего не дрогнуло. Я чувствовал себя жалким, из-за того, что никак не мог принять, как позже оказалось, лживую истину. Вестник бога – это же так мелко. Пусть избранный, но все равно никто. Никто! Для меня это было мало, для моих идей это было ничтожно. С помощью такого титула я не мог достигнуть ответов, потому лелеял себя остатками лести, дарованной жрецами. Они звали меня творцом.
Я поднялся и спустился с пьедестала, молча покинул тронный зал. Длинный алый плащ шуршал при моих шагах, но я этого не замечал так же, как не обратил внимания на то, что неожиданно для себя достиг своей призрачной обители.
Отпустив, буквально выгнав прочь стражу, я бесшумно прошел в темные, пахнущие пряностями и ароматом дождя, что пробирался сквозь приоткрытое окно, покои. Черные, слегка искрящиеся полотна занавесов старательно не пропускали даже ночной свет в мое одинокое обиталище. Но он был мне здесь не нужен, я ориентировался сам, потому и не сразу заметил, что вижу в темноте четко, как днем.
Покачав головой, я зажег россыпь тонких и высоких, уже несколько оплавленных свечей. Они приглушенно зашипели и озарили комнату желтым, почти таким же золотым, как и на Кимераане, светом. Маленькая искорка, что вспыхнула в моих руках и передалась свечам, мгновенно отразилась десятками, сотнями, если не тысячами жителями моей комнаты – зеркалами. За время своего странствия я уже забыл насколько это красиво и успокаивающе, хотя такой покой больше напоминал забвение.
Я пристально взглянул на свое мрачное отражение в порождающих миражи стеклах.
Волосы без моего контроля уже своевольно преобразились ликами, оплетая пространство черной, кислотной сетью. Глаза пылали рубиново-огненным пламенем, а веки и кожа вокруг них совсем почернели, даже белый грим плохо скрывал это, но все же делал невидимыми змеящиеся разводы на лице и руках. С отвращением я смазал со щеки мерзкий белый налет и только тогда заметил, что мои ногти стали еще длиннее и острее. Я не злился и не удивлялся.
Схватив венец, с яростью сорвал его со своей головы и швырнул в сторону, он переливчато загрохотал, а после обреченно затих на полу. Я же, не обращая внимания на то, что так и не сменил свое парадное одеяние, в полной усталости и безразличии ко всему опустился и лег на холодные плиты. Подо мной тихо зазвенели множество осколков разбитых стекол и зеркал. Я своим приказом запретил их убирать. Они мои. Мои мертвые огни, окостенелые, омертвелые и лишние, как сам я.
В странном порыве я взял в ладонь несколько из них, а затем сильно сжал руку. Они потрескались и раскрошились, рассыпались острым песком, но когда я вытряхнул их, то не обнаружил на руке и следов крови, даже не было царапин, намеков на них. Я горько усмехнулся и посмотрел в потолок, вспоминая мимолетный разговор с Лу, что совершился во время полета в столицу Империи.
Беседа эта мало чем отличалась от будничных дискуссий, да и длилась не более пары минут, но и их хватило, чтобы понять одну очень важную, но от того и пугающую вещь.
Командор и другие стражи совершенно не запомнили статуи на Китемраане, хотя, находясь на планете, они осматривали их и обсуждали, удивляясь тому, что древние изваяния чем-то напоминали меня. Но стоило им подняться на борт флагмана, как эта маленькая деталь путешествия стерлась ловко и безвозвратно. Воины на мой вопрос о статуях только удивлялись и переглядывались. И эта ситуация в очередной раз подтвердила то, что чернота еще была не готова раскрыть для меня все свои секреты. Я вынужден был терзаться от неведения в полном и гулком одиночестве.