Страница 186 из 265
Я увидел себя и стражей, будто со стороны, словно сам прислонился спиной к одной из колонн поодаль, в тенях, и молча смотрел за разворачивающейся предо мной картиной, что завершала извечную борьбу. В ней не изливалось великого и громогласного, так как сопротивляться светлым уже было невыносимо. Их силы иссякли, улетучились, рассредоточились в веках, после страшной кончины. А все, чем заканчивалась многотысячная эра, стала коротким разговором и моим чувством потери. Не знаю почему, но я сожалел или пытался искреннее подражать этому чувству утраты, но не из-за Аросы, а из-за того, что кто-то когда-то дал им жизнь.
- Страх учителя был оправдан. Это статуя и действительно похожа на нового «бога» и Императора. К сожалению, я не успела спросить, откуда мой мастер знал эту правду, ведал истину. Вы, сиитшеты и все ваши рабы, почему-то больше нигде и никогда не воздвигали такие монументы. Стоило вам выбраться, выползти как ядовитому гаду из своего мира, как вы тут же забыли свое искусство. Притворились всего лишь объединением, даже культом вас сложно было назвать. Столько подлой и противной лжи… Или вы намеренно все скрывали? Скрывали, чтобы заполучить толику доверия у мирных и порядочных созданий. Затуманивали взор! – Голос ро’оасы оказался очень мягким, но при этом несвойственно взрослым для такого юного создания. – Мы, Аросы, оказались прокляты гибелью своего бога. Выжили чудом. Но си’иаты… Падшие, порочные, сумасшедшие фанатики. Как же это низко – искажать заветы своего ордена! Поработители!
Она резко обернулась, пылая гневом и презрением. Светлые полы ее незатейливых одежд взметнулись и заколыхались, шелестя и шурша. Волосы неаккуратно распались по плечам.
Кхевва предстала пред нами молодой, но верной и искренней служительницей древнего культа. Щуплой, изможденной войной и лишениями, но гордой и самоуверенной, даже слегка дикой в своей одержимости верой и служением. На светлой коже скользили почти незаметные беловатые узоры. Пухлые губы плотно сжимались, отчего казались белыми, даже слегка синюшными, густые брови были нахмурены, а глаза сощурены, но от этого они только сильнее и яростнее горели. Даор оказался абсолютно прав, глазницы девчонки являлись полностью залитыми солнечным, но призрачным светом. Они светились и мерцали, и мне даже привиделось, что если бы она еще на чуть-чуть опустила веки, то этот свет вытек бы густыми и тяжелыми слезами.
- О, дитя, первенство в порабощении мира и его представителей остается за вами. Вы столь яростно и сильно торопились посетить каждую сферу, что, не замечая этого, шли по головам. – Я, тот, кто также и остался стоять в окружении воинственной свиты, усмехнулся, не замедляя своего шага. И мне подумалось, что мой голос звучал властно настолько, что речи Сенэкса в сравнении казались бы детскими всхлипами. – Не Аросы ли первыми распространили свои храмы по планетам, огласили свое право на властвование и вознесли свои флаги? Не так ли было? Ах, да! Как можно было забыть то, что ро’оасы столкнулись с необычным и странным фактом, который стал вашим преимуществом. Многие, многие, многие цивилизации обладали взглядами, подобными вашим, будто скопированными. Конечно, великий творец же один! Это вы кричали в лицо каждому?
- Мы сделали это по праву! – Ее крик усилился эхом, но не было в нем той опьяняющей и дурманящей силы, что способна поднимать толпы. Избранная мне виделась совсем ребенком. Испуганным и загнанным в угол, но никак не способным что-либо изменить.
- По праву? Кем оно было вам дано? Творцом и создателем? Почему же он тогда умер?
- Потому что вы, сиитшеты, призвали убийцу! И ты… – Она указала на меня, -… его вестник! Ты, как и в древности пришел, чтобы нести тиранию убийцы! Ты! Уничтожители! Вы обрекли все на гибель! Мир умирает из-за вас!
С глухим щелчком стражи, зайдя с тыла, направили винтовки на казалось бы безоружную ро’оас. Она даже не дернулась, не бросила косого и растерянного взгляда за спину.
…Беззубый, немощный старик сидел на каменных ступенях, ведущих в один из храмов Китемраана. Он молча смотрел на плывущее за горизонт Отешра, чьи лучи из-за ясного, но завершающегося дня, очень красиво расчерчивали темнеющее небо. Старик знал, что совсем скоро на нем проявится точки звезд, еще белые, только минутой спустя они превратятся в бронзовые. Легкий ветер трепетал его одеяния и гнал по плитам аллей пыль. А вокруг совсем никого не было.
Старый жрец тяжело вздохнул, когда почти у самой черты, скрывающейся в вечерней дымке, вспыхнул огонь двигателей, ознаменовавший то, что еще один корабль с его юными братьями вырвался из дома. Культист уже не раз наблюдал за подобным. В первое время после принятия тяжелого решения корабли стартовали целыми группами, а сейчас так. По одиночке.
Я догадывался, что и пожилого мужчину звали с собой, но тот отказался. Он выбрал тихую и незабвенную смерть в родных стенах. Конечно, на планете остались и еще подобные ему, но единицы. Даже они уже никогда не встретились бы, да и не нужно это было. Все они избрали участь гибели вместе с уходящей эпохой.
Ветер также развевал полы моего алого плаща, поэтому я не сомневался в том, что нахожусь рядом со жрецом, что могу с ним поговорить. Странно, но наваждение чернотой медленно проходило, поэтому я должен был успеть хотя бы что-нибудь спросить у… памяти?
Я тихо подошел к старцу, чувствуя, как плиты холодят ноги, тот слегка скосил глаза, но и не пробовал подняться и склониться. Все равно не смог бы, а медлительность могла бы выглядеть как пренебрежение. Скрипящий, будто перетирающийся, перемалывающийся песок, голос едва слышно донесся до меня:
- Не остановите?
Я молчал.
Корабль уже исчез, только едва заметная, размытая черта осталась на месте его взлета, а светило уже полностью зашло за горизонт, но его сияние лениво окрашивало небо багрянцем.
Старик вздохнул.
- Страшное впереди… – Он кивнул сам себе. – Не судите строго. У них же… у всех… кроме Вас никого нет. Страшно. Не Вы должны были оберегать. Очень страшно. Я тоже тогда почувствовал, не сильно, не так, как… те. Но больно. А они юные, другие будут, а затем еще и еще. Ведь будут?
- Будут.
Его губы слегка изогнулись в блаженной, но не менее грустной улыбке. Жрец сложил руки на коленях и согнулся еще больше, став похожим на крюк. Его ладони хотелось назвать высушенными, осталась лишь кожа, да кости, торчащие воспаленными суставами. На одном пальце не было ногтя, а зеркальная мантия потеряла свой блеск и оказалась порвана в нескольких местах, но старательно и аккуратно зашита.
Не могу объяснить, почему я тогда ответил ему. Я не чувствовал его боли, и не мог ее понять в той мере, что понимали все. И почему-то не задавал своих вопросов, зная, что безвозвратно теряю свой шанс. Я просто осознал, что обязан поддержать этого старца, хотя бы потому, что именно в том наваждении я впервые за всю свою жизнь забыл о собственной боли. Забыл, кем я был, что я прошел, к чему стремился, а все из-за того, что уловил этот мимолетный миг существования. Никогда за все свои в ту пору недолгие годы я не ощущал настолько ясно и открыто этого прекрасного чувства, что можно было бы назвать единственным словом – жизнь.
Наверное, ради этого Творец Аросы и создал в своем мире смерть, чтобы хотя бы немногие смогли увидеть великий дар в повторении движения Отешра или любого другого солнца изо дня в день, из века в век.
Но это чувство быстро прошло, почти не оставив следа. Оно было сотворено не для меня, я являлся инородным и запредельным, возможно, пусть я это и отрицал в разговоре с Лу, все же предсказанным вестником второго, бога-убийцы.
- Хорошо.
Шепеляво проговорил старик и тяжело поднялся со ступеней. Это движение заняло у него не одну минуту. Он извлек из-за пояса маленький кусочек заточенного стекла и безмятежно разрезал левую ладонь, потом плотно ее сжал. Поклонился мне и медленно, шоркая ногами о пол, двинулся в тень храма. Я не сомневался, что еще до полуночи он тихо, боясь слишком сильно повысить голос, сотворит песнопение, затем опустится в какое-нибудь кресло или в свою постель и уснет, также как то создание, что я обнаружил в коридорах храма вместе со своим эскортом.