Страница 174 из 265
- Молчи, Лу. Не время.
- Лучше. Пусть так, но лучше. Я сожалею о каждом годе, что потратил на ложь и обман светом. За ним ничего, абсолютно ничего, нет! Аросы слепые безумцы! Они цепляются за прошлое, не имея способности понять, что уже все утеряно. Я не…
- Не смей так говорить. – Прервал я бесполезные и жалобные всхлипы юноши. – Каждый твой год привел тебя сюда.
Я сделал пару шагов к дрожащему на коленях предателю и склонился над ним, а затем схватил за острый подбородок и дернул на себя так, чтобы он не мог отвести своих глаз от меня. При этом его влажные каштановые волосы спали на худые плечи, отчего облик юноши приобрел еще большую трагичность и жалость.
- Я хочу, чтобы ты доказал мне свою верность. Обещаю, что сохраню тебе жизнь и собственноручно запишу твое имя в число рабов из своей свиты. Кстати, твое имя. Виштакаэри. – Я покачал головой. – Мне оно не нравится. Оно не отражает тебя. Я дарую тебе новое имя. Отныне ты будешь зваться Даор.
- Что мне сделать, чтобы доказать свою верность? – Вишневые глаза раба искрились и мерцали, а мне казалось, что я слышу, как в его груди колыхалось сердце, готовое разорваться от паники на мелкие куски.
- Встань.
Я отпустил его и велел, молча замершему до этого в стороне, Фад’елиму подать юноше чистый скальпель. Тот не медлил, ловко выбрал из разных приборов нужный и с уверенностью в приказе вложил в трясущуюся руку мальчишки нож. Но тот никак не мог нормально сжать пальцы и взять предмет без угрозы выронить. Когда эта нехитрая процедура была завершена, я равнодушно и жестоко указал на распятого отца Даора и вновь заговорил:
- Он последний из Аросы. Он наш враг. Тебе, как моему верному и преданному рабу следует убить того, кто может навредить твоему хозяину. Перережь ему горло или как-то иначе, но оборви минуты его никчемной жизни. Так ты освободишь Императора и великую Империю от угрозы. Действуй, мой раб.
Лу подтолкнул онемевшего от ужаса нового слугу к пыточному столу, отчего тот едва не запнулся и не упал, но скальпель все же не выронил. Только пристально посмотрел на блестящий в его руке предмет, повернул его, отчего яркий блик заскользил по стене, но после исчез. Потом Даор перевел бешеный, сияющий безумием взгляд на отца. Тот не произносил ни слова, лишь беспомощно взирал снизу вверх на своего будущего убийцу, и по его щекам все больше и больше расползалась густой и соленой влагой ненависть.
Даор сделал последний шаг и остановился рядом с изголовьем испачканной кровью кушетки. У него не сразу получилось произнести то, что он хотел. Дрожь не давала ему нормально выдавить из себя звуки, что сложились бы в нужные слова. Какой-то жуткий, словно ломающееся стекло, скрежет сорвался с его губ вначале, но тут же перешел на писк и вскоре на всхлипы. Предатель с остервенением, позором, что давил на него подобно тоннам яда, вытер грязным рукавом своих порванных до состояния едва держащихся клочьев одежд нос и зажмурился.
И после этого очень-очень тихо, не своим голосом заговорил:
- Угроза Империи…
- Сын! Не надо! Сынок…
- Я должен убить. – Раб кивнул головой, подтверждая свои собственные слова.
- Неужели твоя мать отдала жизнь, рожая тебя, ради того, чтобы ты убил наш Орден? Для этого мы тебя растили? Для этого каждый брат и сестра Аросы отдавала ложку синтетической похлебки, чтобы ты смог выжить, когда все мы были в изгнании, и у нас не было даже чистой воды?! Ты же приносил клятву! Ты обещал жизнь отдать ради Аросы! Неужели ты настолько слаб?!
- Она умерла, потому что на корабле не было нужных лекарств. Ты и твои братья искали способы свержения Высших. Вам некогда было останавливаться на станциях, чтобы пополнить припасы, не говоря уже о том, чтобы найти врача с хотя бы минимальным оборудованием для родов. Она умерла от заражения крови. И я до сих пор не могу понять, как ты смог совладать со своими амбициями и принципами, чтобы потом все же найти укрытие на одной из планет и спасти своего сына от голодной смерти и истощения!
- Ты обезумел! Что ты несешь?! – Мужчина задергался. – Сразу после Аньрекула! Император не выходил из твоей головы! Ты сошел с ума! Та фреска была предупреждением, а не пророчеством! Опомнись! Опомнись!!! На чью сторону ты встаешь?! Что ты творишь?!
С рыком, с животным рычанием сделал свой выбор юный ро’оас, и казалось, что он от рождения не знал никакой жалости, но это было не так. Ему было настолько больно и страшно, что чернота буквально воплощенными каплями стекала с моих волос и ползла, оплавляя пол, к мальчишке. Она вкушала, всасывала в себя истошную, исполинскую боль, что вырывалась из вен жертвы колючей проволокой, разрывая горячую, молодую плоть. Но он ничего не видел вокруг себя.
Рука Даора не дрогнула, когда острое лезвие глубоко вошло в горло его отца, оставляя после себя четкий, набухающий разрыв, а густые и насыщенные цветом и живым теплом струи крови хлынули из раны. Даже когда из глаз Нааршуса потекли светящиеся капли, а скальпель от липкой жидкости выскользнул из напряженных пальцев и загрохотал по полу, юноша не издал отчаянного стона. Он только вдруг сильно закашлялся, согнулся, хватаясь рукой за стену, и свалился вниз, цепляясь за свою худую шею и открывая рот, будто пытаясь выцарапать оттуда что-то, но грязные, неровные ногти только сдирали кожу.
Он задыхался.
Бледное лицо упрямо становилось малиновым, но агония никак не утихала. Рурсус, что до этого в оцепенении находился поодаль и из последних сил держал поднос с ненужной атрибутикой, громко ахнул и отшатнулся, оперевшись спиной о стену, а затем пробормотал что-то о том, что мальчик таким темпом скоро тоже умрет. Агент же вопросительно взглянул на меня, не зная, что ему делать. То же самое повторил и Лу, но помогать непосвященному рабу никто не спешил. Все понимали, что обычная медицина здесь бессильна. События до основания оказались завязаны на древних верованиях, которые логичными и понятными нельзя было назвать ни в коем случае.
Спустя много лет я понимаю, что действительно мог потерять этого юношу, который впоследствии оказался самой достойной заменой Ратхич. Как бы это не выглядело глупо и забавно, но мой первый слуга еще при жизни изрек предсказание, и оно сбылось в полной своей мере. Осознание этого грело душу, должно было греть.
По какому-то неосознанному порыву, что, наверное, исходил и не от меня, а от черноты, я подхватил за плечи мальчишку, пытаясь заглянуть в его лицо, но он лишь извивался в моих руках, сжимаясь в умирающий ком. Пришлось схватить его за волосы, чтобы тот запрокинул голову. Из его рта шла кровавая пена, но этого я даже не заметил.
Обернув пальцы в липкие плети волос, что мгновенно преобразовались в длинные спицы, удлиняя ногти, я через открытый рот просунул их в горло раба, совершенно не терзаясь от мысли, что могу таким образом беспомощного юношу легко убить. А после с яростью, как будто в бреду, выдернул пальцы обратно. И почти что не удивился, увидев цепкие, с зазубринами паутины светящейся желтоватым светом материи. Они шипели и рьяно пузырились от соприкосновения с чернотой, но после отваливались наподобие обгоревшей кожи и спадали вниз серыми лохмотьями.
Даор наконец-то смог вдохнуть, но обессиленный свалился почти бездыханной грудой к моим ногам, где и замер, трясясь и скользя вокруг мутным, ничего невидящим взглядом.
Остальные молча смотрели на меня, не шевелясь.
Я же поднялся на ноги и, отряхнув полы мантии, которая была изрядно выпачкана в крови, более не произнося ни слова, вышел прочь из тюремной камеры. Мысли бешено роились в голове, но я никак не мог хотя бы немного успокоиться, чтобы все обдумать все здраво и без спешки, как то следовало. Случившееся в очередной раз казалось бредом и плохим сном, что почему-то запомнился слишком ярко и насыщенно. Это злило.
В те дни я еще совершенно не понимал, кто именно оказался в моих руках, а потому и не оценил такой щедрый подарок судьбы. Наоборот, я едва сдерживался, чтобы не активировать связь с Лу или Фад’елимом, дабы не приказать им уничтожить глупое создание, которое так позорно лишилось рассудка и пало настолько низко, что и настоящий раб, пусть и в лице моего брата, был шокирован и неприятно огорчен. Сомнений в бесполезности Даора у меня не возникало. Их и не могло быть, поведение падшего ро’оаса говорило само за себя. Можно было назвать подлинной дикостью мое решение о причисление Виштакаэри к моей личной свите. Иначе как забавой и насмешкой все это не выглядело.