ИНХАМАНУМ. Книга Черная

- Закрой рот сейчас же! Не смей быть трусом! Не позорь наш орден!

Лу за моей спиной фыркнул, скрестив руки на груди, и демонстративно отвернулся, показывая всем видом, как противно ему смотреть на эту душещипательную сцену, которая могла разыграться только между выходцами из Аросы. Сиитшеты никогда не позволили бы себе так открыто показывать свои привязанности. Для нас это было и остается очернением себя. Привязанности всегда рассматривались как какая-то слабость, что отвлекала от истинно важных дел. В эпоху отвержения Творца это вязкое чувство расценивалось как повод для умерщвления. Но истоки этих взглядов были гораздо глубже, а оттого темнее и в чем-то опаснее. Открытый показ своих чувств и переживаний виделся как измена в поклонении богу си’иатов. Не правда ли страшное обвинение?

Предательство бога никак не сравнить с предательством владыки.

Я потерял всякий интерес к Нааршусу, который был истинным приспешником ордена Аросы. И как бы его не терзали и не пытали, он бы не выдал ни одного малейшего слова, что могло каким-либо образом натолкнуть нас на открытие того, что светлые всеми силами пытались сохранить в тайне. Большего же можно было добиться у его сына. Даже по его взгляду не сложно было догадаться, что мировоззрение своего культа он не поддерживал, а подсознательно, позже осознанно, искал в нем изъяны. И находил. Эти открытия разрушали в нем веру, зарождая еще в юной душе подлинное разочарование, что побуждало его действовать и идти дальше. Только этот путь уже не имел ничего общего с дорогой развития ордена.

Оставив в покое старшего пленного, я приблизился к юноше, который замолчал и внимательно посмотрел на меня, слегка приоткрыв рот. Его страх буквально рябил вокруг, окликая черноту и предлагая ей испробовать новый десерт. Мне даже пришлось сдержать черных призраков, что были готовы потянуться такими же черными руками из моих волос. Но внешне юноша старался держать более уверенно.

- Фад’елим, отпусти нашего молодого гостя.

Мои слова проскрежетали стальным шепотом, вызвав немалое удивление и растерянность у агента и стража, который уже успел спохватиться и насторожиться, едва ли не потянувшись за оружием, что висело, пристегнутое к его широкому поясу. Расширенные от возмущения глаза Лу изрядно уродовали и без того обезображенное лицо. Агент же не выдал свои мысли никак, только равнодушно обернулся к мерцающей панели управления и слегка нервным движением нажал на символ отключения защиты оков у юноши. Розоватые линии мгновенно исчезли с его конечностей, а тяжелые ленты цепей со звонким щелчком спали вниз и громыхнули о плоскость пыточного стола. Мальчишка же уставился в мои глаза.

На самом деле он был не намного младше меня, но верования и убеждения Аросы повлияли на него очень сильно и грубо, потому большинство лет его жизни были проведены в слепом восхищении окружающим миром, в котором он должен был стать героем, вернувшим свет. Как жаль, что с взрослением эта глупая надежда разрушилась, а после нее осталась глухая тоска и одиночество. Одиночество всеобщего непонимания.

Когда-то и я также рвался к звездам, надеясь, что смогу узреть нечто лучшее, чем устеленное трупами место действия жизни.

- Не говори ему не слова, сын! Ни слова! Поклянись мне! – Кричал хрипом ро’оас. – Поклянись мне! Не бойся умереть! Сын?!

Безумный вопль рвал чужое горло до дыр, но его словно никто не замечал. Он казался фоновыми декорациями, что были призваны для усиления отчаяния, но никак не для способа изменения событий. Черные глаза юноши в упор смотрели в мои, будто ожидая этой своей настойчивостью как-то повлиять на меня, а позже, возможно, и отговорить жестокого тирана от неминуемого решения и от приказа о казни обоих пленных.

- Как твое имя, ро’оас? – Негромко произнес я.

- Виштакаэри.

- Оно означает «желающий донести в руках ледяную воду»? – Я даже слегка улыбнулся, услышав это. За свою жизнь мне доводилось слышать редкий, древнейший язык, что являлся еще одной загадкой нашего мира, но о том, что его использовали в качестве создания имен, я еще не знал. – Необычно, но слишком сложно. Оно обрекает тебя на длинную и тяжелую судьбу. Жестоко со стороны твоего отца нарекать свое дитя именно так.

- Так назвала меня мать, когда я только родился. – Виштакаэри совершенно не смутило мое отступление от главного разговора.

- Замолчи! – Выкрик отца врезался в разговор, но снова не привлек к себе внимания.

- Значит, ты хочешь говорить, Виштакаэри?

Юный ро’оас бросил косой взгляд на командора, который тоже приблизился, заинтересовавшись необычным поворотом в действии пыток. Недоверие Лу не скрывал, также как и свою ненависть к светлому культу, которая только во множество раз увеличилась за время военных действий. И все же мальчишка не двигался, только нервно сглотнул и с шумом втянул в себя воздух, а потом энергично кивнул головой и слишком громко воскликнул:

- Да!

- Любопытно. Скажи, а почему ты решил, что я тебе поверю? Ты, также как и он… – Я жестом указал на отца предателя, – … ты мой враг. И сейчас твое поведение больше всего напоминает попытку спасти себя любым способом. Твой страх я не просто вижу, но и чувствую. Ты находишься в неконтролируемом отчаянии. В таком состоянии многие люди могут вести себя совершенно неприемлемым образом, намереваясь самым мерзким способом сохранить себе жизнь.

Предатель только отвел глаза в сторону и с силой сжал кулаки, отчего костяшки на его руках побелели. Его отец бился в оковах, и этот шум уже начинал резать слух, но рвение агента как-либо усмирить жертву я остановил. Нельзя было позволить сомнениям и страхам мальчика перед обязанностями и клятвами прошлого возникнуть вновь, хотя я и предполагал, что он сделал свой выбор уже очень давно, еще на Аньрекуле.

- Позвольте мне встать? – Раздалось очень тихо.

- Ленты не сдерживают тебя.

После этих своих слов я отошел в сторону, позволяя Лу остаться намного ближе к изменнику, дабы тот в случае опасности смог исполнить свой долг стража и уберечь единственного властителя от малейшей опасности. И все же я догадывался, зачем именно была озвучена такая просьба. Это несколько забавляло, порождая едва заметную улыбку.

Виштакаэри тяжело поднялся, опираясь на дрожащие руки. Затем, хватая губами воздух, свесил ноги со стола и неловко спустился на пол, не поднимая на меня глаз, но также и стараясь избежать любого зрительного контакта со своим родителем. Его темные глаза лихорадочно блестели, но намека на позорную влагу еще не было и в помине. Я читал в этом живом существе решимость и силу, но такую, которая никак не позволила бы ему стать лидером или же, как его родителям, повести за собой последователей и пойти самому на бойню, жертвую во имя ложной цели всем. Ему требовалась искренность и правда.

Юноша медленно опустился на колени, но головы не склонял, лишь, дрожа, сцепил перед собой худые, окровавленные пальцы. Только сейчас я заметил, что веки мальчишки были слишком красными от воспаления.

- Прости меня отец. Я больше так не могу. Я старался верить, что наш Творец, тот, кому на протяжении целых эпох поклонялись Аросы, вернется, что он снова станет жить, а на мир снизойдет его благословение, и все станет просто и легко. Все забудут о боли. – Он помолчал с пол минуты и продолжил взахлеб. – Мне было очень страшно взрослеть. Каждый год приносил для меня лишь усиление осознания того, что боль была и во время жизни Высшего существа. Она была всегда, а именно сиитшеты утверждали это. Но я еще старался верить, путаясь в разрозненных догадках и теориях. А потом случился переворот. Вы так радовались этому…

- Сын!..

- Все очень быстро стало развиваться. Мысль, слово, действие. А потом та встреча. Отец, ты же спешил на Аньрекул, ты вопреки моему отказу взял меня с собой, хотя прежде никто меня и других послушников такого же возраста туда не пускал. Даже в то время, когда я приносил клятву и буквально умолял отпустить меня в наш забытый мир. И только в этот раз по какому-то велению ты сорвался с места, вооружил наших братьев древним оружием и помчался туда.