Страница 17 из 265
Четверо победителей. Они разделили мир на равные части, но не разошлись сами. Так образовалась Конфедерация Высших, где каждый был волен править в своей четверти так, как посчитает нужным, но не нарушая общего устава для всей вселенной. И все же у этой могущественной четверки предводитель был. Сенэкс. Старший и сильнейший. В некоторых текстах говорилось, что он якобы происходит из древнего рода сиитшетов. И его боятся более остальных, ибо он был жесток и несправедлив. Сенэкс ввел понятие низшей касты, не обладающей никакими правами и существующими лишь в некоторых мирах, где их не удосужились уничтожить по лени и жадности.
В одном из старых, совсем пожелтевших свитков я обнаружил почти выцветшую пометку на полях: «Он сделал все, чтобы уменьшить знания темной братии, тем самым сконцентрировав в своих руках великое могущество, но не из-за силы своей, а хитрости. Ибо слаб он во владении первородным, но велик умом и тактикой. Более оправданной цели его действиям я не нашел, так как архивы были сожжены. Что так же наводит на мысль о сокрытии неких тайн».
Что за удовольствие уродовать мир? Или же это простой, почти детский страх потери лакомого куска?
Вряд ли тогда я мог ответить на этот вопрос, но пытался, сходя с ума и глотая ночные кошмары, которые все более и более затягивали пеленой темноты. Очень-очень густой, концентрированной до ядовитой жижи. В них виделось, что нечто приближается, тянет ко мне свои бессчетные руки и смеется губами брата или тех, кто игрался с болью. Отчаявшись избавится и в надежде хотя бы немного украсть зыбкого, здорового сна, я искал ответы в книгах, сбегая от надзора. Иногда мне казалось, что ответ вот-вот и будет найден, но среди странных намеков так и не отыскивалось нужных, единственно верных слов. Просто книги все были не теми, урезанными и безопасными. Лишь изредка удавалось найти нечто стоящее, дающееся в руки лишь на жалкий миг, но я был рабом. Я был бесправен. Никто не обращал внимания на мои попытки познать непостижимое, только тыкали в грязь, где и есть место для бесправных.
Я довольствовался, чем мог.
Комментарий к Глава 1. Глубина. Часть 3. Родившись, ты запомнил, как ты жил?
После этого сможешь ли ты взлететь, не имея крыльев? Останутся ли у тебя причины на милосердие?
====== Глава 1. Глубина. Часть 4 ======
Еще одно лживое, бесполезное утро. Оно нагрянуло неожиданно резко, вынырнув из темноты и ослепив скудным светом, который очень больно щипал когтями жутких сновидений. Никогда бы не подумал, что боль кошмаров может передаваться тому, кто их видел и мучился от них, стоная и дергаясь в ночи. Но боль и вправду была ощутима, она глодала каждую косточку, каждую клетку тела, она рвала сознание, выжимая из поврежденной души остаточные эмоции. Страдания нереального в настоящем обличии. Может быть, это и было истинное лицо сумасшествия, воплощение безумия, не знаю, тогда я не задумывался об этом, просто принял к себе и забыл. В полумраке неожиданно резко раздалась пронзительная трель звонка. Слишком рано для подъема. Я был уверен, что в моем в распоряжении оставалось еще пара часов, прежде чем пришлось бы выползать из уютных, колючих четырех стен. Но звонок повторился. Это могло означать лишь одно – случилось нечто, что вынудило нарушить привычный распорядок дня. Вираат, наверняка, поднял все поместье из-за неожиданных, но высокопоставленных гостей. Отчего-то мысль о том, что это могло быть нападение, не пришла мне в голову, хотя в библиотеке я читал достаточно много и подробно о мелких стычках таких же слабых и крошечных адептов ордена сиитшет, что вечно и всюду воевали меж собой с одной лишь целью – выделиться. Наскоро одевшись, я выбрался из своего укрытия. Призрачный свет лился в окно, растворяя в себе тени. В темной одежде было так легко в них скрыться, но не в то злополучное утро, когда вокруг мельтешило слишком большое число рабов и слуг. Всюду кипели суета и спешка, которые раздражали. Нестерпимо разрасталось море шума, даже здесь, на нижних ярусах оно заполняло обычно тихие и едва движимые массы тишины. Поднимаясь по лестнице, я привычно, как сотни раз до этого, взглянул на себя в темноватое зеркало, что одиноко висело на гладкой стене, и замер. Оно, несомненно, долго служило своим владельцам, а потому было очень старым.
Большое, прямоугольное зеркало, с довольно внушительной трещиной в нижнем левом углу, которую заклеили прозрачной, пожелтевшей от времени лентой. Не было в нем вездесущей здесь пафосной роскоши и яркости. Даже оправы не было, и острые края мерцали на свету, отдавая слегка зеленоватым оттенком.
Из отражающей глади на меня равнодушно смотрел высокий, худощавый парень, опустивший голову и нахмурившийся, со сжатыми в кулаки руками. Насыщенно-русые непослушные пряди волос неровно обрамляли болезненно-худое лицо, выцветшее и бледное, с едва различимыми тонкими полосками давно заживших шрамов. Большие серо-зеленые глаза тускло бегали по картинке, задерживаясь лишь на грустном выражении лица, и боясь, что воспоминания нахлынут слишком ясно. Этот цвет казался странным, будто водяным и обволакивающим. Он отталкивал от себя все, не желая принимать и всматриваться в любое окружение, которое, без всяких сомнений, принесло бы лишь боль и разочарование, ибо красоты уже не осталось. Ее пожрали алчная жажда роскоши и необоснованная власть без сильных и великих основ. И потому выжили только напыщенная, ядовитая яркость и кровавый оттенок на руках, да бесцветный дождь за стеклом. В тот момент я еще подумал, что совершенно не был похож на своего потерянного брата, точнее на воспоминания о нем. Даже тон волос у него был иной, гораздо светлее и желтее, будто пшеничный. И глаза светлые, ясные, а не такая муть, как у меня. Я сравнивал, вглядывался в отражение, но старательно отгонял от себя то, что пора было давно забыть и перестать надеяться. Хотя, возможно, именно надежда и дала мне силы для того, чтобы выжить. Совсем юный в зеркале, в порезах, с растрепанными волосами, которые едва доходили до плеч и были неаккуратно обрезаны юношеской рукой. Раб, всего лишь раб. И даже имени придумывать не стоило, оно все равно бы не прижилось. Раб. И этим все было сказано. Только глаза отчего-то темнели, наполняясь той пеленой, что так старательно подкрадывалась ко мне во снах изо дня в день и терзала, кусала, пила мои силы. Но это не было миражом. Темнота, сумрачная морось всегда и всюду была рядом, она пряталась где-то поблизости, расплывалась по теням, за пыльными флагами, теплилась под чуть коротковатой ножкой стола. Она не покидала меня ни на секунду, но почему-то я задыхался от ощущения, что сбежать от этой навязчивой пурги не представлялось возможности. Она не застряла бы в тугих нитях полотен знамен, не уронила бы на себя зеркала и картины. Темнота из кошмаров в любой миг была способна оказаться намного ближе, чем я мог себе представить. Но где она таилась, пока не наступала ночь? В странном, необоснованном порыве, я прижал горячую ладонь к гладкой, зеркальной поверхности, приблизился, неотрывно глядя в свои зрачки. Черные-черные. С сотнями бликов. Их было так много, что они почти сливались в чисто-белый пламень, чтобы через миг ослепить темнотой. Там ли она, душа страданий? А я почти успел тогда засмеяться от собственных мыслей, подумать, что добровольно свожу себя с ума, но стоило лишь моргнуть… Через секунду я уже взирал на ужасающее, когтистое создание, которое улыбалось дикой, но ласковой улыбкой, демонстрируя тонкие, острые зубы. С криком я то ли ударил руками зеркало, то ли в панике отскочил от него в сторону, тут же бросившись вверх по лестнице. И благо, что рядом в это время никого не оказалось, иначе бы мне было не объяснить своего испуга. Я мог лишиться права быть рабом в поместье Вираата. Никто и никогда не пожалел бы того, кого не понимают. И только поднявшись на площадку у входа на нужный этаж, я, дрожа от пережитого страха, обернулся, чтобы увидеть, как оставшееся внизу зеркало висело на стене без всяких изменений и послушно отражало в своем нутре ограждение лестницы и серые стены.