ИНХАМАНУМ. Книга Черная

Пристальный взгляд, что, не мигая, пронзил меня. Вынуждал незамедлительно ответить. Притом ответить раболепно и благодарно, позволяя вдоволь усладить безмерное самолюбие хозяина.

- Ничего.

- Испортили мальчишку, ни капли уважения и такта. Надеюсь, объяснять не нужно, что меня лучше не злить. Своей жизнью ты обязан мне и только мне. Помнится, что про тебя говорили, будто ты шпионил за нашими учениками и моим давним братом подле священного храма на Деашдде еще с одним ничтожеством вроде тебя? Так ведь? Ха! Забавно, забавно! Такая мелочь и шпионит! Хотя, конечно, куда вам. И так всем понятно, что и как записывают в данные.

Он разлаялся смехом, откидывая голову назад и прихлопнув ладонью по столу. А я до сих пор помню, как смотрел широко распахнутыми глазами и не верил в то, что померкшее за годы боли прошлое вновь нагрянуло, сцепило на моей истертой рабским ошейником шее свои когти. Комната с лордом померкла тогда, тускнея в водовороте картинок пережитой разлуки, и голос Вираата не сразу дошел до моего слуха.

- С кем был-то, а?

- С братом. Со мной был мой брат. – Сквозь зубы выговорил я, чувствуя, как кровь толчками пульсирует по венам, врезаясь в голову, заглушая все ощущения глухим, внутренним гулом.

– Рурсус, мой брат, что с ним?

- Брат?

Казалось, си’иат был крайне удивлен и растерян, его глаза замерли, обугливая мое тело, а пальцы в неровном такте барабанили по столу. На некоторое время повисла гробовая тишина, которую не нарушал ни один шорох. Потом мужчина снова заговорил, уставившись в винные блики.

– Как твое имя, раб?

- У меня нет имени.

- Нет имени? Забавно. Право… за-бав-но. С Деашдде, да еще безымянный. Абсолютно бесправное существо.

И он снова разразился противным, сиплым смехом, который неожиданно резко пресекся, когда темные огоньки глаз замерли, скрывая за собой тяжелые, такие же темные мысли. Сиитшет поднялся из своего удобного кресла, приблизился, обошел вокруг меня, сцепив толстые пальцы за спиной.

- И ты, раб, совершенно не помнишь своих родителей?

- Нет.

- Хм. Это и к лучшему. Хотя…странно все это. Странно.

Чем мог заинтересовать не имеющей имени мальчишка, который с трудом помнил голос старшего брата, а более не знал вообще ничего, тех, кто держит в своих цепких ладонях власть, пусть и не всю, а лишь крохотный, солнечный луч. Чем? Миленьким лицом? Неспособностью защитить себя? Или тем, что не мог даже словами восстать против?

Не мог, пока был четырехлетним юнцом, а после познал боль и не испугался ее. Свыкся и не стремился обезопасить себя, просто подстраивался под поведение окружающих его, копировал чьи-то привычки и жесты, учился говорить по чужим крикам и ругани, только почему-то не перенял всю эту грязь, а просто держался в тени, под сухой коркой слизи пороков и плесени. Забыл себя, таился и копил, копил, копил в себе нечто, что и сам не знал. И вдруг вопрос из далекого прошлого снова упал на худые плечи, кусаясь и злобно смеясь голосом этого си’иата.

Чем мог никто заинтересовать Их?

- Почему?

Лорд не увидел, не понял, к чему относился простой вопрос. Он же здесь главный, он сильнее и могущественнее любого в пределах его поместья или даже этой планеты. Как кто-то, тем более раб, мог произнести слово с двойным подтекстом? Никак. Мужчина же даже не мог предположить, что такое возможно хотя бы теоретически. Глупость же.

- Ну да, ну да. Как младенец может помнить свою мать? – Он махнул рукой. – Иди, свободен. Адалт покажет, что ты будешь делать.

- Почему Вы выкупили меня?

Повисла долгая пауза, которую через силу, призвав все свое самообладание, нарушил Вираат.

- Слишком много вопросов, раб. – Маленькие, крысиные глаза сверкнули алым. – Не смей грубить мне, ничтожество. Ты не в том положении, чтобы позволять себе такую роскошь, и никогда не будешь. Лучше поблагодари судьбу, бога или во что ты там веришь, что тебе сохранили жизнь и не отправили дальше, в следующие руки на невольничьем рынке. Не лезь в то, что тебе, щенку, не по зубам.

Он вновь вернулся к столу, подхватил бокал и с прежней жадностью припал к питью, решив, что не стоит больше утруждать себя разговорами с грязью и чернью. Я, развернувшись, направился к выходу, и уже уходя, расслышал тихие слова:

- Знаешь, мальчик, тебе несказанно повезло, что ты жив.

Поднимаясь в легких тенях и полу цветах, воспоминания казались через чур яркими и близкими, будто были всего вчера, а не почти два года назад. Целых два года, как не бывало. Два года серости и однообразности. Они столь сильные, что нет возможности выбраться, хотя бы на миг, сделать глоток свежего, влажного воздуха, только идти по своим же следам, что проделал вчера, чтобы оставить их сегодня, но уже на завтра. Два года… Впрочем, не стану лгать самому себе, что они были хуже прежних. Нет, разумеется. Даже несравнимо. Старые раны уже почти перестали ныть и тянуть ночами, а новых, за исключением простых ссадин и царапин, не было. И почему-то, ища облегчения, думать и осознавать это, было непривычно. Никогда бы не предположил, что так свыкнусь с болью, что она станет частью меня. Только я – часть мира, одна почти мертвая точка в черном море, а море дикое, неукротимое, оно любит чужие муки.

К удивлению, после разговора с сиитшетом за дверью меня ждал Адалт. Очень нервный и раздраженный. Завидев меня, он тут же быстрым шагом устремился обратно по коридору, крикнув и зовя меня следом.

Я думал, что снова окажусь в четырех стенах, что долго и тяжело буду привыкать к тому, как другие начнут меня принимать и доверять хотя бы простейшее – раб же. Только не было опасений в этом месте. Раз купили – имей гордость служить. Потянулись долгие цепи тяжелых и молчаливых дней раба, в которых времени на размышления, к безграничному удивлению, было достаточно. Все в обители Вираата дышало им и его распорядком, а точнее медленно и грузно ползло, но при этом успевало к нужным срокам, не вызывая лишнего гнева надзирателей. И я, неожиданно для самого себя, быстро привык к такому, но не принял.

В усадьбе было множество рабов помимо меня, и поначалу они были рады новым рукам, тянулись ко мне, даже говорили. Один в особенности. А я, увы, не запомнил имени, и больше злился на его присутствие, помощь и поддержку. Они казались мне насмешками, чем-то унижающим и злым. Я сторонился, а он все равно был рядом. Но в один день исчез. Говорили, что его нашли утром мертвым, но без причины смерти. Говорили, что из него просто выпили силы, шептались про древнее навыки сиитшетов, но кому понадобился какой-то слуга – на это лишь вздыхали и отводили взгляд. А меня стали избегать, чему я был рад.

Одиночество и странный, необоснованный страх, нет, пусть всего лишь опасение, давали мне еще одно преимущество – большую незаметность. Можно было бесшумно скользнуть по теням, укрыться где-нибудь от чужих глаз и забыть, просто смотреть в одну точку или в белесые дали, если получалось отыскать место у окна или на крыше. Последнее удавалось крайне редко: рабов не любили выпускать из стен поместья, боялись, что те сбегут или не выполнят обязанности, но все это не останавливало, скорее наоборот – заставляло желать большего. Однообразные, серые и унылые дни со временем слегка заискрились интересом – я научился незамеченным пробираться в библиотеку си’иата, где искал сначала легкие тексты, а позже углубился в историю ордена сиитшетов. Я, наверное, и не замечал, как медленно, но бесповоротно меняюсь. Душа остывала от привычного, в ней разгоралось что-то иное, ранее не знакомое мне, сказки Ру казались чистой фантазией. Организация темных, тех, кто поставил достижение своих целей выше благ общества, была действительно древнейшей. Она одержала победы во многих войнах, но сейчас уже растеряла первородные основы и идеалы. Точнее нужно сказать, что в последней войне четверо си’иатов собрали вокруг себя своих фаворитов и активистов, с помощью которых ударили в тылу не только Аросов, но и своих. Можно подвести итог – пали оба ордена, утратив свою значимость и даже некоторые необъяснимые возможности. О них я, к сожалению, не смог найти ничего подробнее.