ИНХАМАНУМ. Книга Черная

- Но в прошлом эти самые предположения и привели Вас к победе. Я хотя и был скептиком раньше, теперь никогда не заикнусь о том, что легенды и все придания сиитшетов – всего лишь вымысел и блажь. Уже не верится в верховенство науки, хотя она и обеспечивает существование нашей цивилизации. И развитие.

- Да. Она, бесспорно, важна. Но как люди и нелюди выжили в первозданном мире, о котором они ничего не знали… Они же просто верили. И эта вера даровала им силы. – Мои губы изогнула горькая усмешка. – И самое забавное, что после упущения многих и многих эпох, которые исчисляют множеством тысячелетий, мы – дети науки и совершенной цивилизации, проигрываем необъяснимым олицетворениям веры. Даже это война является отголоском первых дней появления Ордена Сиитшет.

- Страшно думать об этом, Повелитель. Но… мы, темные, все равно выигрываем. Снова.

- Именно, Лу.

Я прижал свою ладонь к гладкой поверхности затемненного покрытия иллюминатора. Рябь от двигателей на корабле была совсем не ощутима, но мне так хотелось почувствовать эту дрожь. Она, наверное, смогла бы отогнать от меня наваждение и зыбкость недостижимого, вернуть своим наличием в понятную реальность, но все оставалось тихо. Очень, до боли и судороги хотелось верить, что все вокруг – обычный сон.

Я – Император, да только сильнее от этого гордого и надменного титула не стал. Мне даже казалось, что у меня еще болели запястья и шея из-за стертой оковами кожи. Свободы не чувствовалось. С каждой секундой я все больше и больше понимал, что запутываюсь в своих же сетях. Водные нити окружали меня, сплетались узлами и душили, а все мои попытки освободиться становились смешной фикцией, которая могла только брызгать каплями крови.

Бесконечное число надежд были обращены ко мне. Пусть я был молод и неопытен, но мой мир взвывал громогласно и отчаянно, он молил меня о помощи и защите. А я был готов выть в отчаянии о того, что откуда-то из моей души или из бездонных глубин черноты вырвалось ужасающее чувство беспомощности. Оно было настолько мощным и необъятным, что я не мог дышать и мыслить, только захлебывался в этой пене, чувствовал, как кровь вскипает в венах и испаряется, но и собственная гибель не приносит успокоения.

Они просили помощи у меня, ждали приказа и направления, даже малейшего указания, которое бы вылилось в их жизненный путь. Я был выше всех и вся, я обязан был решать за всех. Я творил мир и разрушал его, лелеял и оберегал. Меня назвали воплощенным богом и требовали держать ответ за их создание.

Но кого же было винить мне в моем существовании?

Мне казалось, что именно это чувство с самых первых моих шагов горело во мне и убивало меня. Чувство вины в существовании не себя, но всего вокруг. Я буквально видел сотни и миллионы рук, указывающих на меня, ртов, произносящих лишь одну фразу: «Виновен!».

Виновен… Виновен!

В чем?!

Я не понимал. Но еще больше сходил с ума от жуткого, испепеляющего ощущения, выражающегося в том, что мне некому было передать это чувство.

Я был и оставался одинок настолько, что ни одно живое или мертвое существо не способно такое представить. И это непередаваемо ужасное состояние усиливалось тем, что спасения и избавления мне можно было не ждать. Не следовало и мечтать о нем, ибо его не существовало?

Стекло оказалось очень горячим.

И я не сразу понял, что таким необычным образом отозвалась чернота, впустив свои запутанные нити в мое сознание. Они разлились и воспламенились, заалели дымкой яда и жжения.

От малейшего ее касания ожили и встрепенулись черные плети, и бесконечное число голосов моих ликов устремились тонким визгом ввысь, то ли разрушая все до состояния серой пудры, то ли сбивая прах и пепел в странные, подобные песчаным, замки. Все окружающее меня вдруг исчезло и померкло, лишившись вместе с цветом и сил. Даже тяжелые слова Лу утонули в водовороте, в бурлящей пучине. И только шипящее дыхание кого-то нарушало одноцветие мира.

Мир пылал.

Это сложно было как-то назвать, хотя слишком необъяснимого и мистического не наблюдалось. Многие планеты проходили состояние, в которых кипели огнем, а позже они все таки остывали, но не своевольный и обреченный на вечное самотерзание Н16/1h. Он казался перетекающей, обжигающей даже на вид материей, которой не суждено было замереть даже на секунду. Он переливался, искрился, вспенивался большими пузырями раскаленной отравы, которые со временем лопались, выпуская мутные газы, что собирались в темные, красноватые клубы туч.

Этот мир бушующего и рвущегося испепелять огня был темен и суров, но, не смотря на это, он оставался понятным. На краткий миг мне даже показалось, что он совершенно не подходит к вселенной, где мне довелось родиться. Багровое небо почти сливалось, сплавлялось с постоянно меняющейся и перетекающей, насыщенной больным пламенем темнотой, сгущая ее до вязкости. Жар, даже мысленное представление о нем, то, которое довелось мне испытать, стоя на борту своего корабля, сбило и сорвало мое дыхание, опалив горло. Я видел, как замирали над поверхностью звездные корабли, выпуская из своей неживой плоти бездушных марионеток, служащих своему жестокому хозяину. Эти космические странники неизбежно оставались равнодушны, защитные поля уберегали их тела от исходящих паров. Не им первым удосужилось побывать в огненном плену, не они окажутся последними, но чувство повтора независимо от желания вырывалось из глубин подсознания.

Война любая и каждая повторяется. Она с новой силой прокатывается по зарубцевавшимся ранам, чтобы нанести новые колотые удары, вспороть швы и заново выпустить обжигающие потоки кровавых слез. Н16/1h ожидала такая же участь.

Воины моей армии рисковали, но покорно и самоотверженно исполняли приказ, а я незримо следовал рядом с ними, сливаясь сажей черноты с сумраком плавящегося мрака. Не могу объяснить как, даже не уверен, что по собственной воли делал это, но я взращивал в своих раболепных слугах ярость и пыл, контролируя их сознание, которое на удивление просто откликалось на малейшее влияние извне. И они не видели меня, нет, сомневаюсь, что даже кто-то один имел смелость и силу почувствовать меня рядом, а если бы и вдохнул яды отражений, то не смог бы их осознать.

Мне стоило великих трудов в бесконечном потоке своего дара, который всячески пытался избавиться от моего гнета и вырваться, чтобы ускользнуть к Китемраану, отыскать нужное мне. Я был почти уверен в том, что на этот раз в решающей битве мне не суждено одержать победу, что награда Орттуса изменила мне. И все же… спустя временное помутнение и жуткую боль, от которой сводило мышцы и перекручивало вены, я смог различить и увидеть своих подчиненных отчетливее, хотя это и было сложно определить в рамки зыбкого понятия «увидеть».

Как всполохи чужих эмоций и впечатлений раскрывались предо мной ладони слабых душ, я урывками получал необходимую информацию, словно видел их глазами. На какие-то жуткие мгновения мне казалось, что таким образом я уничтожу своих носителей, потому мне приходилось покидать одного за другим и искать нового.

Но самым неприятным было то, что все, открывающееся мне – эмоции и переживания, были настолько слабы, что я ужаснулся. Пресность и недвижимость, равнодушие и принятие любых условий. Это отторгало, это заставляло кидаться прочь, чтобы не мучиться о того, что у меня самого было все иначе. Я же и правда считал, что всего лишь копирую эмоции и поведение, что ничего не чувствую, а оказалось, что лишь я имею в основании любого впечатления настолько глубокую основу и рану, что все остальные, кого я почему-то окрестил презрительным словом – смертные, стали представляться мне пустыми и полыми куклами. Или же большего накала никто не мог вынести… Как же тогда жил я?

Выбрав себе одного из воинов, что отличался от остальных зеркальными нашивками на манжетах, выдававших в нем одного из выходцев из жрецов, я замер и потянул к себе ленты информации. И сначала в моей голове появились, словно обрушившись лавиной, картины и образы памяти, но я раздражительно и оскорбленно отмахнулся от них, как от назойливого насекомого, сосредоточившись на совершающимся действии. Только на пол секунды я почувствовал легкую заминку в движении юноши, мне даже подумалось, что он все понял, но скорее всего солдат действовал в соответствии с кодексами – исполнял поставленный приказ, не отвлекаясь на размышления.