Страница 163 из 265
И я провел раскаленным ножом по сердцу:
- Расскажи мне о них, о своих тяжелых страданиях. Ты же высказал далеко не все, что таится, но рвется в мир. Ты утаил то, что на самом деле тебя мучает. – Я не удержался от ложного сарказма, он вибрировал в моем голосе нотами угрозы. – Говори же.
Раб же при моих вполне ожидаемых словах небрежно и глупо нарушил устав служения – взглянул прямо в мои глаза, но после резко отвернулся и схватился за голову, пропуская свои жесткие волосы между пальцев. Он был не то шокирован, не то попросту убит. Я же внешне не проявил ни одной эмоции, сделал вид, что не заметил столь неподобающего поведения. Только с большим любопытством изучал слугу, гадая, какие его тайны будут озвучены далее. Мне так хотелось думать, что эта бесполезная беседа завершится, как ей и положено, пустотой, ничто не запомнится и пройдет мимо тусклым звуком. И только чернота подбиралась в тенях все ближе, откликаясь на зыбкое колыхание тревоги.
Слуга побледнел настолько, что мне виделись неровные и затейливые изгибы вен и капилляров под этой белизной. Кожа же приобрела неестественный сероватый оттенок, который из-за полумрака и вовсе казался синим или же лиловым. Прислужник шумно выдохнул и попытался совладать с собой, но смог только снова сцепить перед собой руки и как-то сжаться, низко опустив голову и плечи, временами содрогаясь.
О, как же он мучился, заходясь в агонии самотерзания!
Я принуждал его вспоминать самые ужаснейшие моменты его бесполезной жизни, и у него не было ни малейшего варианта и возможности отказаться. Я заставлял его рассказать во всех подробностях, чтобы он страдал еще сильнее, чтобы щупальца черноты затихли, после того, как слизали бы осколки чужой боли. И только облизывал свои губы, предвкушая неистовую сладость покоя, что должна была подарить мне эта беседа, хотя и понимал, что моим желаниям не суждено сбыться. Уже чувствовал я, как хитросплетения судеб раскрываются чайными листами в кипятке событий. И их уже ничто не остановит, ибо все должно было случиться именно так.
Мой слуга снова замер, будто онемел, лишь под свесившейся на лицо челкой я различил, как его выпученные в приступе отчаяния глаза наполнились такой омерзительной и соленой влагой.
- Говори. – Мой голос прокатился громом вокруг него, не давая сбежать в свои мысли.
- Я…я… – Долгая пауза, я отчетливо слышал его надрывистое дыхание, которое, казалось, расцарапывало слабое горло до крови. – Я предал его…нарушил свою клятву, что давал матери… Я оставил его одного… Бросил, а она так надеялась на меня, так верила мне, так любила…
И снова молчание, но оно уже было иным. Слова задавливали внутри, не давая выплескиваться, выливаться потоком нестройных мыслей. И медленно, будто раздумывая, я поднялся. Глухое шуршание складок роскошной мантии шорохом разлилось в замкнутом пространстве моих покоев. После, также размерено, в сомнениях, я приблизился вплотную к моему слуге, который все больше и больше казался мне чем-то иным, резко отличающимся от всей моей свиты, хотя как мог отличаться раб от рабов. Он всего лишь обычная вещь. Но что-то было не так. И я чувствовал это так осознанно, что задыхался, что испытывал неровное и глухое биение сердца в собственной груди, а черты лица этого плачущего перед своим повелителем создания все более и более становились знакомыми. Знакомыми, но не узнаваемыми, будто воспоминание какого-то лица из детского, давно забыто, но почему-то снова всплывшего в памяти сновидения.
Раб же, похоже, и вовсе не заметил, что я подошел к нему, только ощутимо вздрогнул и попытался отшатнуться, когда я схватил с силой его за подбородок и поднял его голову так, чтобы тот смотрел прямо в мои глаза.
Тихо, но грозно, навязчиво произнес:
- Бросил? Кого? Если ты начал свой сбивчивый рассказ, имей гордость закончить. И закончить так, чтобы и слушателям, кем бы они ни были, стало ясно и понятно то, о чем ты им говоришь. Не смей отступать на полпути. Я это презираю.
Мутные, будто болотного, разжиженного цвета глаза, покрытые блестящей пеленой влаги, устремились на меня. Они слабо искрились в тусклом свете, но не от силы и дара, что имел свойство проявляться блеском, а от болезненной одержимостью идеи, которая обратилась в форму самобичевания по не исполненному обещанию, данному матери.
- Да… Я предал! Предал своего брата… и мать… Я подвел их!
Я сощурился, чувствуя, как призраки в черных плетях волос потянулись неестественно выгибающимися руками в стороны, и, не понимая, что так сильно кольнуло и задело меня в его обрывочных словах. А после с брезгливостью отдернув свою ладонь, я, наверное, слишком резко отстранился от него, отошел на пару шагов назад, едва не путаясь в длинной мантии. Раб же повалился на пол, где сжался в комок, но не издавал ни звука.
А я хрипло выпалил, стремясь отогнать от себя стремительно нарастающее наваждение:
- Отец, жена, друг, сослуживец, мать, брат… Какая разница?! Мы все рабы своих ролей! Мы – маски! Убийство незнакомца ничем не отличается от убийства своего же брата. Мы все одни в этом мире, нет никого, кому можно доверять. И если ты не можешь понять эту простую истину, то значит, ты более не будешь служить мне. Ты будешь лишен своей касты!
- Это у вас, у си’иатов так! – В лихорадочном бреду это безвольное существо заголосило, встало на колени предо мной, выговаривая все мне в лицо. – Вы не знаете, что такое любить и дорожить кем-то. Вы даже и не задумываетесь о жизни простых смертных, что гниют в ваших рудниках или умирают под выстрелами! Мы для вас всего лишь гниющее мясо, которым можно прикрыться! Вы только и можете, что грезить о власти, ввергая вселенную в одну войну за другой! Вам всего лишь посчастливилось оказаться выше других, потому вы и возомнили себя сильнее и лучше! Но вы же такие же как мы, ничем не отличаетесь! Разве что отсутствием души! Убийцы и деспоты, вы…
Хруст разрезающей воздух молнии наполнил пространство скрежущим звуком, который вырос из тонкого писка, а затем обрушился болью на слабое и беззащитное тело слуги. В одно мгновение мука и яд разлились по нему, затопили все ощущения, отсекая от окружающего и оставляя лишь невыносимое терзание. Тэеар не смог даже крикнуть, он изогнулся в судорогах, захрипел. Мне показалось, что эта боль вздернула его ввысь, оторвала от пола, а потом бросила вниз, ударяя с новой силой. Кожа окрасилась белым, но потом словно невидимые когти прошлись кислотными линиями по ней, заставляя рваться и выставлять напоказ глубокие царапины.
Раб лежал на полу, прижимая к располосованной щеке дрожащую руку. По ней стекали густые до ядовитости, ощутимой пряности разводы крови, струились по разорванным губам, а отдельные капли скатывались на пол, гулко разбиваясь и дробясь. Плотная ткань одежд во многих местах обагрялась и темнела. Измученное тело дергалось от едва заметных даже в сумраке остаточных молний. Слуга отныне молчал, даже не пытался взглянуть на меня или как-то подняться, а я возвышался над ним, стараясь привести дыхание в норму и удавить черных призраков, которые уже скреблись по полу, пытаясь дотянуться до кровоточащей плоти.
Я замер, подняв руку и словно поддев невидимую нить, что так резко и насмешливо наградила мою жертву чудовищной пыткой.
- Ты забыл свое место, ничтожество. – Зло проговорил сквозь зубы. – И забыл перед Кем ты находишься. Я научу тебя молчать, даже если для этого понадобится вырвать тебе язык с корнем и лишить памяти. Если я захочу, ты найдешь своего давно потерянного брата и оборвешь его хрупкую жизнь. Отныне я твоя воля и твой разум, у тебя больше нет желаний и нет имени. Ты раб, каким и был с рождения. А я и все сиитшеты в моем лице великодушно оставляют за тобой великий дар – жить, но ты не способен это оценить, ибо лишен рассудка. Так имей хотя бы смелость подчиниться или молить о собственной смерти.
- Вы хотели знать обо мне? Хотели же? – Раб все не отнимал руки от разодранного черными когтями лица. – Знайте же, что я слишком отчаялся, чтобы быть рабом. Я больше не боюсь смерти. Жизнь намного ее ужаснее. И единственное о чем я жалею, так о том, что не смог сдержать данное матери слово и спасти ее младшего сыночка, в котором она души не чаяла, да вот только сгинула на улицах Деашдде, не успела его даже назвать, не то, чтобы вырастить. А я просто хотел выбраться из той гниющей дыры! Я пытался найти деньги на проклятый билет оттуда! Да, я хотел снова стать рабом! Я больше не мог оставаться в том логове отбросов! И я проиграл тот гребанный дом, который почему-то выделили матери! Я всей своей душой ненавижу вас, сиитшетов! И больше всего Сенэкса, который изгнал беременную женщину и ее сына, когда та родила ребенка! Мы были помехой! И от надоевшей вещи избавились! Вам же нет дела до такой мелочи! А мне пришлось жрать гниющее мясо убитых подонков, чтобы выжить! И в итоге меня обвинили в осквернении вашего же храма, когда я пытался найти себе пищу!