Страница 142 из 265
Ди’ираиш.
Боль – первооснова.
Что мы можем отдать, не имея ничего своего, кроме эмоций?
Но ни любовь, ни радость и ни счастье не могут иметь достаточную силу для того, что насытить бесконечное нечто творца.
И только отчаянная боль, с которой каждый рождается и умирает, способна хоть как-то вернуть затраченную на создание энергию для материи творения.
Ди’ираиш.
Но об этом я узнал как раз во время своего пребывания на Сакраосе в период вражды с Аросы, как и о многом другом, что навсегда заковало мою жизнь в определенные рамки. И это было настолько символично, что я не смог разглядеть в ироничном предсказании судьбы единственно верную истину.
И потому не смог отказаться.
Тчар’лорус – жрец, что возглавил культистов после свержения прежнего главы. Он был уже стар к этому времени, всю свою жизнь провел отдельно, стараясь не играть во всех хитрых и туманных интригах священнослужителей в мире. Чар, несмотря на свой высокий сан и древний род, даже в ритуалах участвовал, как один из многих, не пел и не присутствовал при закрытых обрядах, вроде как погребение Высших. Но при всем этом его считали одним из немногих самых лучших жрецов Сиитшет. Он знал если не все, то большую часть истории ордена во всех подробностях, не брезговал и запретными сведениями, из-за чего составлял и имел особый взгляд на все события, что были, и что, возможно, будут.
Тчар’лорус – единственный из жрецов, кто все свои годы отстаивал мнение за возвращение отринутых традиций. Он всегда и всех убеждал в лживости учения Сенэкса и его соправителей. И когда произошел переворот, Чар первым заявил о расколе культистов.
Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы избавить Сакраос от оставшихся верными в безбожие и подчиняющихся канонам и принципам Высших. Очень аккуратно, почти с леностью и насмешкой жрец возвел все на свои законные места, холоднокровно и грациозно избавился чужими руками от тех, кто мог подвести в самый неподходящий момент.
И позже именно Чар выступил за изменение моего статуса.
После краткого стука в дверь, тяжелые, каменные створки с легкостью распахнулись, практически не зашумев и не потревожив тишину собой. При этом раскрытые витражи окна слегка зазвенели.
В храмах Сакраоса все окна часто были украшены тонкими и затейливыми витражами. Они были настолько искусны, настолько красивы, что по странному рвению души в прошлом кто-то придумал отказаться от привычных плоскостей, а потому окна стали открываться по механической активации встроенного механизма, который поворачивал каждый кусочек витража, тем самым впуская воздух в помещение раздробленным потоком.
Тонкие, полупрозрачные багровые шторы, которые повесили по моему приказу, слегка заколыхались при движении ветра. Откуда-то снизу, из глубоких и мрачных, скальных расщелин заструился туман, гордо приносящий с собой запах пряного дыма. Жрец, тихо кашлянув в кулак, спокойно вошел в покои, при этом громко шелестя полами плаща.
Тчар’лорус был весьма низким, высохшим стариком с темной, неровной кожей, которая сухой пленкой покрывала вздутые вены и выступающие кости. Его лицо давно приобрело выражение легкой усталости и всепонимания, при этом глаза цвета ореха ярко сверкали из-под пушистых, нахмуренных бровей. Чар почти всегда оставался спокоен, тихо говорил, всегда обдумывал свои слова и действия, но при этом был способен наиболее ловко повернуть ход диалога в нужном направлении. Старик обычно никогда не изменял своим предпочтениям, оставался верен обычаям, по которым носил привычные для жрецов одежды – зеркальные мантии с глубокими капюшонами. Но образ слегка отличался тем, что он оборачивал свои запястья широкими лентами из такой же отражающей ткани. Жрец объяснял это тем, что иногда при совершении каких-то ритуалов очень нехорошо и неприлично касаться священных предметов кожей рук, на ладони и пальцы это его правило не распространялось.
Шаги культиста были практически не слышны, да и сам он весь был очень тихим и сдержанным.
Миновав разделяющее нас расстояние, он встал подле меня, почтительно поклонившись.
- Император.
Я же промолчал.
Мой взгляд был прикован к белому листу бумаги, что ярко выделялся на темно-бордовом фоне стола. В его белизне легко читались ровные строки черных символов, что складывались в слова и строки. Все очень черствые и официальные. Можно даже сказать, что они не отражали всего смысла, что несли с собой. Какой-то скупой набор фраз, которые совсем не трогали, а наоборот затуманивали разум, словно опустошая его. Но именно этот лист менял наш мир.
Не договор и не закон, а переписывание основы.
Мне оставалось всего лишь легким движением руки расписаться, чтобы навсегда перевернуть порядки вселенной. И я медлил…
Странное чувство, когда перед тобой открыто то, к чему ты стремился, но оно обернулось и досталось с еще большей силой, нежели ты этого хотел. И ты вроде бы должен радоваться, ликовать от восторга, но все равно чувствуешь лживость, а потому тянешь хрупкие минуты, надеясь, что истинный ответ себя как-то проявит.
Император или бог?
Разница несущественна. Она еще больше стерлась после многовекового правления Сенэкса, ее практически не стало. А может быть, она просто не могла существовать вовсе.
И все же это выглядело по-особенному странно, что высокоразвитый мир возвращается к такому древнему понятию как бог.
Я очень долго был убежден в лживости и вседоказуемости наукой. Она не могла справиться с настоящими задачами, например не была способна объяснить природу Орттуса. Более того она была там совершенно беспомощна, а выживали сиитшеты в белесых декорациях лишь благодаря дару, который каким-то образом в стеклянных лабиринтах тоже изменялся и направлялся в другую сторону.
Но и его наука не могла раскрыть и заковать в доступные и сухие формулы.
- Владыка.
Глухой голос старика вырвал меня из размышлений. Я взглянул на него, а после оставил витиеватую, но острую роспись на листе. Теперь все было принято, назад пути не осталось, я мог либо навсегда, на всю свою жизнь остаться в образе бога этого мира, либо умереть.
Но смерть была для меня недопустима. Я не для нее столько времени и сил приложил к тому, чтобы покорить каждую систему, создать свою Империю, а затем исчезнуть. И моя власть должна была быть вечной. Я не мог позволить вернуться той гнили, что царствовала при Сенэксе. Это было непозволительно.
Только Я и Моя власть.
Я еще раз презрительно осмотрел договор, и только после этого отдал его жрецу, который тут же его свернул в трубку и спрятал в полах плаща. Его губы слегка подернулись легкой улыбкой.
- Новая эпоха настала.
- И она принесла старые проблемы.
- Ох. – Жрец небрежно махнул рукой. – Аросы обречены.
- Неужели? Хроники говорят о том, что не число армии и оружия играли главную роль в войне с ними. А я не могу рассчитывать на что-то еще.
Я поднялся с кресла и приблизился к затейливому окну. За ним еще буйствовала ночь, хотя на Сакраосе понятия времени суток символичны. Темнота, густой и вязкий сумрак никогда не покидал острые разломы скал, никогда не пропускал достаточно света, чтобы осветить ярким солнечным лучом. Вечно здесь царили туманы и тяжелые тучи, вечно странствовал ненасытный на скорость ветер. Он стачивал камни, пожирал храмы, но все равно продолжал лететь куда-то, не затихая ни на миг. В южных регионах воздушные струи были наиболее сильны, но редко меняли свои направления. Потому в далекие века там создали особое место для ритуалов. Его называли просто сад, но ни деревьев, ни травы там не было. Только тонкие, изрезанные рунами обелиски врезались своими пиками ввысь, порождая своими телами едва заметные тени. Но ветер мчался между них, и из этого рождалась песнь. Звонкий свист или же трель разлетались на сотни километров вокруг, создавая гнетущую атмосферу чего-то запредельного.
И многие жрецы не понимали истинного значения того места, но оно больше всего поразило меня. Да, внешне оно походило на руины или кладбище, но это звучание… Оно словно отражало какую-то частичку хора моих голосов. Это было будто пение моих ликов, которые дробились и множились, переливаясь разными тонами, сходя с намеченных нот, но в итоге все же возвращаясь к единой цели.