ИНХАМАНУМ. Книга Черная

Все жило и двигалось, солнечные блики отражались на зеркальных окнах, но вовсе не ослепляли, растворяясь в молоке пастели. И всюду развевались эмблемы: синий узор на сероватом фоне.

Но долго отвлекаться мне не позволили, Адалт, войдя в почти не освещенный, в отличие от предыдущих, коридор, остановился у одной из дверей и нажал кнопку на своем браслете левой руки. Тот среагировал желтым миганием мелкой точки.

Через мгновение дверь отъехала в сторону и в облаке пара появился низкий, несуразный урихш, что-то пиликнул и вернулся обратно, зовя за собой. Помощник подтолкнул меня, ворча, чтобы я не задерживался, а все происходящее было данью уважения не мне, а господину, которому лицезреть подобное и отвратительное, вроде меня, неприятно и унизит его величие. И я не заставил себя ждать.

В помещении было очень влажно, а белесый пар не давал толком ничего рассмотреть, только клубился и взмывал к низкому потолку. Жар пронизывал все помещение, накаляя стены и пол, пахло какими-то горьковатыми травами, отчего с непривычки начала кружиться голова.

Дико до смешного осознавать, что такая роскошь для рабов, хотя учитывая, что это место – обитель сиитшета, то удивляться не стоило. Пусть за прошедшие годы мне и не довелось даже увидеть их после той злополучной встречи на Деашдде, я не сомневался в их некоторой особенности, которая порой переходила в странность, даже паранойю по поводу их законов и устоев. А они, си’иаты, ловко и выверенными движениями следовали меж уставов, ища себе наибольшие выгоды. И находили, расплачиваясь за это ценой жизни простых «смертных».

Признаться, я никогда не чувствовал себя так легко, после того, как скинул с изможденного тела жалкие лохмотья и окунулся в горячую воду. Она приятно обжигала кожу, вытесняя холод и словно размывая тяжелые мысли, унося их в свои глуби. Этой ненавистной, вездесущей грязи не было, пусть, возможно и ненадолго, но осталась лишь легкость и чистота, каких я не помнил, также как ненавязчивый запах мыльной пены. Я ощущал себя обновленным, на миг выдернутым из когтей боли. Наверное, Рурсус потому и ненавидел жизнь в тех низах, где прошли четыре года моего детства. Там не было даже такого блага, только холод и голод, съедающий изнутри все и вся. Хотя, я мог и ошибаться по этому поводу. Он с такой же ненавистью говорил о рабах и их лишениях, но всегда искал способ выбраться из отщепенцев.

Нашел.

Мне дали новую, чистую одежду: серые штаны и тунику, а еще такого же цвета короткие сапоги. Они были мягкими и совершенно бесшумными, при соприкосновении с полом было невозможно различить даже тихого шороха. Как все было предусмотрительно: лучше позаботится о виде прислуге, чем выслушивать упреки господ о раздражении шумом.

Мои волнистые светлые волосы намазали чем-то липким и прозрачным, отчего они склеились и больше не распадались в разные стороны, сохраняя свою форму. Ошейник-маячок оставили, но с этим невозможно было поспорить. Его только проверили на исправность и чуть ослабили, и еще поставили на его поверхность очередную метку, рядом с другими тремя.

Как мне показалось, я отсутствовал не так и долго, но Адалт не упустил возможности упрекнуть меня, еще раз демонстрируя свою власть, как бы закрепляя свой успех. Я смолчал. Потом снова начались нескончаемые цепочки и переплетения залов и коридоров, но теперь они вели наверх. По дороге помощник учил меня, точнее предупреждал, что ни в коем случае нельзя делать и как нужно вести себя в присутствии хозяина. Владыкой его называть нельзя, потому что этот высочайший чин был присущ лишь четверым господствующим сиитшетам, а Вираат являлся всего лишь лордом или же одним из подчиненных Высших.

Я же не вслушивался в речи Адалта, они не несли ничего нового. Иерархии делят любое общество, где количество человек выше двух, и по единому принципу: глава – подчиненный. Не запутаешься. Я же больше смотрел по сторонам. Такой роскоши я еще не видел в своей жизни. Она поражала воображение, но все же нестерпимо давила, заставляя сжаться, склониться и поскорее забиться в тот темный угол, из которого меня и вытащили. Яркие сочетания искрились золотым декором, вычурные узоры и резьба покрывали почти все, отчего складывалось ощущение, что долго в этом калейдоскопе не сможешь находиться. И я даже не сразу подобрал определение разнообразию украшений, которые так навязчиво лезли в глаза – все было сделано на показ. Это был отвод внимания от чего-то важного, скрытого в недрах цветных стен и картин, или же способ укрытия своей слабости.

С древних времен известно, что все можно купить, если не обладаешь иными силами. Неужели этот си’иат настолько был слаб, что решился пойти на такое открытое признание, что даже его собственные рабы могли видеть и понять все. Если так, то поведение Адалта вполне являлось естественным. Вираат оказывался простой пешкой, которая соорудила себе уютный кокон, где и возомнила о себе невесть что, надела на свою глупую голову несуществующий венец и наслаждалась ложью.

Коридор, к которому мы подошли, оканчивался наглухо запертыми вратами, иначе это творение назвать было нельзя. Врата, тяжелые и излишне украшенные подобием лепнины, занимали все пространство от пола до потолка, что казалось слишком приторно и витиевато. Они охранялись парой солдат, сокрытых под синеватой броней. Эти стражи недвижимыми изваяниями стояли по обе стороны от входа, вытянувшись по стойке смирно, только через прорези шлемов поблескивали скучающие взгляды. Было видно, что исполняющим свой долг людям давно встало поперек горла все, что их окружало, и что они вынуждены продолжать делать все это изо дня в день без единой надежды на какое-либо изменение.

Стражи не рабы, они не носят шипы у шеи, которые при малейшей и сахарной мысли о побеге сомкнутся смертельными объятиями, отсекая буйную голову от непокорного тела. Так почему я так ярко и четко видел в них то же состояние, в котором жил сам?

Отведя глаза от охраны, я опустил их вниз. Пол был покрыт чем-то таким же пятнистым и мягким, это еще больше портило и без того низкое впечатление от поместья. Словно искореняло необходимую строгость.

Я поймал себя на мысли, что оцениваю все вокруг и соотношу с уже известным мне о си’иатах, а точнее с теми историями и слухами, что невозможно было не услышать в разговорах по всем уголкам Вселенной. Многое не совпадало. И от этого меркли слова брата, все его легенды и сказки. Они рушились хрупкой мозаикой в руках, рассыпаясь колючим песком.

Богатство, власть, право именоваться тем, кто однажды покорил весь мир… Что это? Ложь? Вымысел? Красивая история? Неужели у всего богатого предания не было настоящей основы, которая и сохраняла наш огромный мир? Он был грязен и полон боли, но он не должен был быть уродом. Просто не имел права на это.

В этот момент мы подошли к двери, мой провожатый что-то привычно шепнул страже. Те равнодушно кивнули, пропуская нас. А меня как будто что-то кольнуло, я не хотел ступать за порог этой грани, но при этом меня не охватил страх, как в решетчатых клетках первой станции. Я был, наверное, впервые за всю мою жизнь спокоен и уверен, пусть рядом и не было брата, да и мое положение не изменилось, а ошейник привычным тяжелым грузом давил на худую шею. Но нежелание лишиться детских, остаточных иллюзий было сильнее. Да, я совсем не понимал, что происходило, и не хотел понимать, но эта яркость, беспечность в каждом клочке проклятого места грозила разбить все, показать не только нутро отщепенцев и притонов дальних регионов, но и истинное лицо тех, кто грелся в лучах светил власти.

Один из таких находился за пафосной дверью, и почему-то хотел увидеть меня. Но рабов не водят на приемы к лордам сиитшетов, да и любых других орденов. Или все же у них именно так и было принято? Вираат и подобные ему… Боялись за свои жизни, проверяли все сами, каждого, любое новое существо, которое переступало порог их дома? Но что-то подсказывало мне, что все это очередная ложь, и как это повлияет на меня и мою судьбу, я не мог даже предположить, также, когда не услышал вслед испуганного крика Ру.