Страница 13 из 265
В первый день моего пробуждения здесь я долго, впрочем, совершенно безнадежно скребся в дверь, слушая глухую тишину за стальной панелью. Я даже не помню, как заснул, провалился в сладкую тьму прямо на полу, в которой было так много звезд, воды и кого-то, кто неустанно следовал, ступая по моим следам. От этого не было жутко, нет, наоборот странное, неестественное спокойствие ложилось на остатки самообладания, убаюкивая. Нечто давало сладостную иллюзию не-одиночества, которую я с радостью принимал.
Давно... в испуге распахнув глаза, я заметил, что ход открыт, а передо мной стоит человек маленького роста, скрестив меж собой тонкие, изящные пальцы без ногтей, но унизанные перстнями и разноцветными ободками колец так, что кожа только совсем узкими полосками виднелась среди них. На вид ему было где-то около сорока-сорока пяти лет, а тело его было облачено в темную, коричневатую мантию с огромным воротником-стойкой, исчерченным геометрическими узорам, который закрывал почти весь его подбородок и шею. Сразу поверх него торчал внушительного размера нос, а на лице белел небольшой продолговатый шрам с правой стороны, змеей тянущийся вверх, к брови, уродуя узкий глаз. И без того небольшие глаза прищурено сверкали, быстро бегая по всему, что было доступно его взору, хитро переливались темным. Волос на голове не было вовсе, только две багровые, сужающие к концам полосы татуировок вились к макушке.
Он стоял, молча, но тяжело и цепко смотря на меня. При этом его ноздри заметно сужались и расширялись при дыхании, будто это простое и привычное почти для всех живых существ действие выдавливало из него чрезмерно много сил и существовало при строгом контроле своего хозяина. Это мне не понравилось. Это было противно, и странная искорка на миг возгорелась внутри, но затухла, угасая в темноте страха и одиночества, вновь бросая меня в привычное состояние бесцветия. Заметив, что я обратил на него внимание, поднял взгляд слишком дерзко и пристально, он оскалился. Его шершавый голос расцарапал воздух:
– Смотрю, ты, наконец-то, очнулся. – И без того омерзительную гримасу передернула усмешка. Мужчина выдавил из себя насмешливый вздох. – Мое имя Адалт. Я помощник управляющего в поместье Лорда Вираата. Ты отныне принадлежишь ему.
Он на мгновение замолчал, давая мне понять и осознать свое положение. Раб. Раб уже не игрушка, но еще не человек. Думать, отчего снизошли до меня и подняли на пару ступеней в кастовом строе, не хотелось. Вообще не было ни малейшего желания разбираться хоть в чем-то.
- Лорда Вираата? – Недоуменно переспросил я. Лицо Адалта исказилось огромным недовольством и нетерпением, они как будто переливались через край, но их обладатель был из тех, кто безмерно строго следовал установкам и дозволенным граням.
- Да. Лорда Вираата. Он твой хозяин отныне. Рабу же не пристало задавать вопросы. Это сильно раздражает, а за раздражением следует наказание. – Он указал на ошейник, что был прицеплен к моей шее. – Электричество хорошо обучает. Да ты и сам все прекрасно знаешь, не первый же год с таким сокровищем живешь.
Он зло и надменно рассмеялся. Его лающий смех неприятно резал слух, но при всем этом темные глаза так и не исказились ни одной эмоцией, даже не сверкнули. Они будто были отдельным дополнением чужого тела, которые не подчинялись чуждой воле и не имели на себе отражения лишних чувств и переживаний.
Но, не смотря на это, Адалт мало чем отличался от других. Имея власть, пусть лишь малую крошку, он не был наделен разумом в достаточной мере, чтобы осознать свою никчемность. А гордиться тем, что ты на шаг ближе к чужому трону, не означает абсолютно ничего, ибо ты все равно остаешься лежать в грязи, изредка поблескивая поддельными камнями на кольцах.
– Поднимайся, нужно привести тебя хотя бы в подобие порядка. Уж не знаю, зачем потребовалось хозяину беседа с таким ничтожеством как ты, но на то воля си’иата. После приступишь к своим обязанностям.
Я не отводил взгляда от мужчины, смотрел снизу вверх весьма холодно, почти без эмоций. Они выгорали внутри все сильнее, оставляя после себя только обреченность и звенящее гневом одиночество. За прошедшие годы привычка быть в тени, быть невидимым призраком среди живых крепко укоренилась во мне, и потому прямое обращение, даже такое – открыто оскорбляющее, казалось обманом, вызывало подозрения. О тех, кого выкинули прочь, в вязкую мерзость отбросов, не вспоминают. И уж тем более с ними не говорят. А кто такой я? Ничто. Один из великого множества грязи, разводы пыли в луже. Но ко мне обратились.
Не выдержав накала мыслей, я вскочил на ноги. Слишком резко, наверное. Адалт даже дернулся, смотря на меня огромными, растерянными глазами, но в следующий момент грубо схватил меня за шиворот и прижал к стене, шипя и едва не испепеляя глазами. Его напевный тон врезался в душу, как когти.
- Для твари, что выкупили в той дыре, ты слишком дерзкий. Мало носом в пол тыкали? Не выучился? Все еще не понял, что ты пустое место? Так я тебе расскажу. Ты ничто. И никто не станет оплакивать твою смерть, если вдруг произойдет «несчастный» случай. А они не редкое дело в нашей жизни. Осмелел? Отогрелся в тепле, в мягкой постели и решил, что стал невесть кем? Так пришло время напомнить. Ты, дрянь, в поместье, но сиитшет еще не решил, сохранять тебе твою жалкую, бесполезную жизнь или проще удавить, как уродливого, вшивого пса. Так что примолкни и будь паинькой.
Он спихнул мое хрупкое тело раба на пол, быстро кивнул, удовлетворившись результатом, и продолжил.
- Да, пусть я и не обладаю теми силами, что вознесли Сиитшет, но меня лучше не злить, раб. Не перечь мне, дорого это стоит.
Оправив свой плащ, будто тот мог испачкаться об меня. Помощник Вираата направился к двери важной и уверенной походкой существа, которое смогло доказать свою силу на беспомощном, не ожидая, даже не предполагая, что его могут ударить в спину. Двинулся, тихо бормоча под свой огромный нос:
– Вскакивает он. Такое бесполезное отродье, а заплатили невесть сколько… Что встал?! Идем, у тебя сегодня еще много дел.
И Адалт скрылся в дверном проеме, а у меня не было выбора, кроме того, как последовать следом за ним, стараясь не отстать. Показаться этому Вираату было необходимостью, даже ценой существования здесь, но та неожиданная волна, что захватила на миг искореженный страданиями разум, схлынула, возвращая былую слабость и осознания своей жалости и хрупкости. В тот миг я даже не верил, что посмел проявить такое дерзкое неповиновение. Хотелось бежать прочь, спрятаться, забиться в какой-нибудь темный уголок и ждать пока все это пройдет страшным сном, а вокруг будут мерцать маленькими проколами звезды, среди которых не найдется ни одной точки корабля. Еще больше пугало то, что если какой-то мелкий помощник управляющего этим поместьем настолько свободен и имеет такую власть, что не боится показать свою силу, угрожая гибелью собственности си’иата, то насколько хуже обладающий этим местом.
Тогда эти странные переливы самоуверенности еще пугали, казались чем-то выходящим из обычного, больным, тем, от чего следовало бы избавиться, но как, я не мог даже предположить. Сейчас же думается, что это были осколки, оставшиеся после боли и струй крови, что медленно, тягуче вытаскивали из меня эмоции и веру, вырождаясь в это странное подобие чувствительности, которое только и могло, что вспыхивать изредка черным огнем, чтобы исчезнуть в следующую минуту.
Адалт провел меня длинными, но узкими коридорами вниз, к темной лестнице, по которой мы и спустились. Но к удивлению, после странствия по темным проходам мы вышли наверх. Я смог лишь урывками разглядеть через щели окон тот пейзаж, что плохо был виден в ночной темноте из маленького проема в моей комнате.
Краски всего – зданий, растительности и даже неба, были приглушенными, будто разбавленными серым, беленные молоком. Они сливались в плавную палитру, которая успокаивала и смиряла с чем-то неизбежным, но, увы и ах, слишком равнодушным. Пики сооружений не стремились ввысь, а скорее стелились по земле, тяготея к твердой опоре, тем самым намекая, что на этой планете ни у кого нет желания взлететь выше местного владыки. Нельзя было не признать, что это очень раболепно. От светлого непривычно жгло глаза, привыкшие к вечному сумраку станций, где даже искусственный свет был темен и желтоват. Здесь оказалось находиться сложно и немного дико от того, что стоило приподнять свои руки, и можно было увидеть все порезы и ссадины на коже.