ИНХАМАНУМ. Книга Черная

«Вначале он был один. Единственный, неповторимый, неопределенный. Он имел силы, а цель пришла сама. И создал он мир, дабы взрастить из темноты свет…».

Так много легенд, мифов и откровенной лжи всегда существовало и будет существовать.

Я слушал их в детстве с открытым ртом, а после подолгу смотрел на звезды, совершая тем самым безрассудный поступок, лишал себя сна. И никогда не жалел об этом. Белые иглы в черной гуще, что могло наиболее сильно приблизить к самому главному, в которое можно верить, но невозможно как-то назвать? Я жил этим, а потом… повзрослел.

Словно эффект самозащиты, что вкладывается в каждую крупицу тела при рождении, срабатывает психологическая планка, которая возводит почти что неуязвимые мосты неверия в миг, когда желание пересиливает риск именования себя взрослым. Существо родилось. Оно увидело мир вокруг и вдохнуло множественные запахи вместе с радостью и горем. Оно поразилось окружающими разнообразностью и странностью. Интерес познания цепко овладевает всем, он ведет живое на поводке стремительного прогресса лишь для того, чтобы в один прекрасный миг обернуться в фатин и парчу из суеверий, стереотипов и чужих мнений, которые намертво впрыснут через раскаленную иглу в кровь уверенность в том, что мир не имеет смысла. И это есть одна единственная смерть. После смертоносной инъекции не остается ничего, кроме как жить, повторяя изо дня в день одни и те же маршруты, наслаждаясь одними и теми же вкусами.

Одно и то же, потому что нет сил и жажды бежать по ледяным углям, что разрезают ступни до костей, но тянутся к той единственной тропинке непознанного, которое еще остается. Но ответ на него никогда не будет найден, ибо его невозможно познать.

Но безумец ли тот, кто отверг всеобщее сумасшествие стабильности?

Когтями в трещины острого камня, который неожиданно стал мутным и хрупким стеклом.

Оно с такой охотой и легкостью рассыпалось в моих руках, что я даже и не замечал того, как оскверняю древнее святилище. Я не видел, как это стекло темнело, наливаясь чернотой. В порыве стремления познать, достигнуть единственный ответ на тот вопрос, который некому задавать, я отбрасывал осколки прочь. Они со звоном падали на разноцветную гладь, даже скользили по ней, а затем с глухим треском раскалывались, рассыпались черным прахом.

В какой момент оцепенение сошло с моих слуг было не разобрать, но Лу подскочил ко мне, не желая снова исполнять долг стража с ненужной, навязчивой манерой, по велению которой он так часто пререкался со мной, хотя и пытался лишь защитить. Однажды он уже рискнул всем, поверив юному и самоотверженному сиитшету, который перевернул мир, и эта вера навсегда укрепилась в нем. И командор нес ее как знамя, заражая своих подчиненных.

Воин перехватил винтовку и занес ее для удара, прежде окрикнув всех, а после обрушил затейливый молот на стекло. Звонкий треск прошелся волной по храму, почему-то я не сомневался, в том, что его можно было услышать и на поверхности. Необъяснимое эхо разнесло многозвучие крика. Осколки каплями острого зеркала разлетелись по сторонам, а я почувствовал яркие вспышки иной силы, которые пробежали по хитросплетениям коридоров на источник звука.

Лу ударил вновь, прилагая для этого всю силу, но каким бы ломким не было стекло, оно все еще сопротивлялось, хотя и становилось все темнее. Его неровные грани с каждой секундой все меньше отражали свет. И все же под натиском нескольких воинов, что не поскупились на труды, зыбкая пленка рухнула.

Стражи едва успели отпрянуть, когда из разлома, будто из вскрытой вены, брызнули потоки черной воды. Они выплеснулись пучками клякс, заискрились, опали на цветные орнаменты, обувь стражников, оружие и зашипели, выпуская густые струйки пара.

Я едва ли не задохнулся от того, что моему взору предстали такие же глубины, как и на запретной планете. Черная жижа, подлинная кровь черноты.

- Кислота? – Гираэр с удивлением осматривал приклад своего оружия, который наиболее всех пострадал от безымянной жидкости. Та почти прожгла его насквозь.

- Вряд ли. – Латарор был шокирован не меньше остальных, но ранее, еще во времена Сенэкса он изучал яды, а потому был в гвардии на особом счету из-за своих знаний. Мужчина присел около трещины, вглядываясь в нее, а после ловким движение извлек из кармана на поясе маленькую пробирку для того, чтобы взять образец.

- Прочь!

Мой голос прогремел громогласным хором под сводами древних стен. Не зная, что этот крик принадлежал мне, можно было бы решить, что многочисленная армия взвыла в один миг, чтобы произнести единственный приказ. И столько злобы было в этом звуке, столько ненависти, что воин вздрогнул, едва не выронив сосуд. Его недоумевающие глаза уставились сначала на меня, потом на командора Лу, который махнул рукой, успокаивая.

Я же гневно зашипел.

- Никому не приближаться! Никому! Пошли все прочь! Все вон!

Стража мгновенно поднялась и отступила на шаг, некоторые даже двинулись дальше в коридоры, чтобы не вызывать еще больший гнев правителя. Только Лу не пошевелился. Он стоял и продолжал смотреть на меня, не моргая. Его лицо излучало напряженность и тревогу, но при этом в нем сквозило понимание, точнее смутная догадка, которая никак не могла быть озвучена при остальных солдатах.

Я же, как в бреду, опустил свои руки в черную муть. Она совершенно не ранила меня, даже не вызывала жжения, только растекалась густым месивом по коже, липла ко мне и, кажется, слегка утягивала за собой. И я цеплялся за нее, вытягивая из жижи прочные, гибкие пряди нитей, так похожих на мои волосы.

Мне виделось, что под покровом мерцающих и рябящих узоров скрываются такие же бездонные глубины, как и на проклятом Орттусе. Масштабность захлестнула в одно мгновение, упала на меня, сдавив горло стальной леской. В полном умопомешательстве я окунул руки в черноту по локоть, но резко уперся в дно, обломав ногти. Нет, они не треснули и не сломались, а вырвались из пальцев под действием упрямой и ненужной силы, повисли на обрывках кожи. И я не смог даже закричать. Только в странном оцепенении вынул ладони, вглядываясь в изуродованные конечности, сгорая от боли. И где-то нестерпимо близко, до тошноты рядом услышал испуганный и удивленный шепот, прокатившийся среди воинов, как робкая, но неудержимая пелена страха.

Вырванные ногти опали с рук, разбившись о пол, как маленькие зеркала, но из кровоточащей плоти вытянулись, выросли такие же черные, густые волосы, которые под незримым воздействием растаяли и слились в привычные пластинки когтей. Только они стали на пару сантиметров длиннее, оказались похожими на лезвия. Раны затянулись сами собой.

Словно кошмар.

Словно призраки давно ушедших снов вернулись эти дикие отражения. Я был уверен в том, что после моего одиночного путешествия до «Иглы», уже не будет такой отравы для меня, но снова все рухнуло. Снова я был беспомощным в чьей-то необъяснимой хватке, которая дергала за ниточки и опять, и опять, и опять возводила меня на ужасный путь. За время моей мирной жизни в образе императора я успел успокоиться, свыкнуться с равнодушием ко всему, а теперь вновь окунулся в бездну отчаяния.

- Уходим!

Кажется, Лу поднял меня, вынуждая идти обратно, но где-то в области солнечного сплетения полыхнуло пламя. Оно сначала сжалось в одну точку, сдерживая степень нарастающей боли, а потом взорвалось, прокатываясь ножами по венам.

Передо мной в темноте провала коридора возник силуэт.

Он был неподвижен и молчалив. Даже не шевелился, только смотрел прямо мне в глаза через провалы пустых глазниц. Длинные руки, с такими же длинными пальцами безвольно свисали, слегка вздрагивая, а черты лица виделись до боли знакомыми, но я все равно не узнавал.

Существо улыбнулось, обнажая острые зубы хищника. Хищника, которого не интересует плоть.

Нечто протянуло ко мне руки, будто желая обнять. И я услышал голос.

- Вспомни!

Этот голос так напоминал звучание хрусталя под влажными пальцами.