Страница 101 из 265
Были боги и они сражались за мир, потому что больше ничего не существовало вообще. Воевали, и один погиб, но второй, достигнув власти, тоже пал. Его отвергли, отказались верить в угоду алчным и жадным человеческим желаниям ненасытности.
Обида.
Но разве могло это создание ее терпеть?
Отсюда месть. И это объясняет десятки изменившихся планет, вроде Орттуса. Эти миры стали губительным для любых разумных существ. Божество принесло смерть и страх, но этого было мало. Все это не устрашило зазнавшихся тварей, что возомнили себя равными великому. И тогда он создал меня, чтобы вернуть заблудших на верный путь.
Это бы все объяснило, это бы все привело в равновесие и понятность.
И какая глупость пусть и для непростительно юного, но самоуверенного будущего властелина – я забыл о голоде. Тогда он еще не был ясным, являлся всего лишь назойливым фоном, но я не должен был недооценивать его.
Жажда боли и крови – всего лишь внешняя форма и облачение, скрывающее под собой нечто иное, но не менее жуткое и необъяснимое. Оно будто что-то возвращало, чернота вопила из-за них и требовала еще, доводя меня до сумасшествия. А я забылся, окрыленный мечтами…
Я рвался к власти, как к избавлению от мук. Столько устрашающего было предо мною, что пыталось отрезать меня от цели, но я не слушал. Зачем это, если желание достигнуть апогея столь необъятно и достижимо? Быстрее, неотступнее, чтобы не упустить лишние мгновения.
О, каким же юным и наивным я тогда был…
Эгоистично до смеха, все тогда казалось настолько верным и единственно истинным, что я действительно верил во все. А потому с легкостью шагнул на площадь, не задумываясь о том, что я все же оставался человеком, который мог сам отказаться от невидимых высот и стать одним из многих, затаиться где-то на пределах вселенной и просто жить. Может быть, так было бы правильнее. Конечно, обыденности и общих стереотипов в жизни я никогда бы не достиг, но покой, возможно бы, обрел. Пусть одиночество, изгнание и вечные скитания, но я провел бы их наедине с миром, с моим обожаемым звездным небом, а в конце, как и положено, как и достойно – умер.
Я бы был всего лишь пятном, а после, наверное, никто и не вспомнил об этой странной жизни. Она бы не убивала меня, но я хотел изменить все вокруг. Я мыслил сжечь весь этот мир, чтобы от него не осталось и маленькой крохи заразной пыли. И я полагал, что имел для этого все основания, не сомневаясь, что являюсь избранным. И зачем же лгать, мира и покоя я тогда не хотел. Мне даже не явилась возможность задуматься об этом. Они казались глупостью и пустой блажью. Зачем они, если я мог построить свою империю, где каждая деталь должна была вращаться по моему указанию. Жестокостью я намеревался привести вселенную к процветанию, забыв, что власть окрасится кровью, ибо я сам был чрезмерно слеп, я был беспощадным. Инхаманум… Бесчеловечие во плоти.
Рабы ожидали решения своей участи, среди них изредка взвинчивались голоса особо яростных и нетерпеливых. Смутно, но я даже различал в некоторых речах то, что намеревался здесь увидеть, и все же в общем фоне открыл лишь безропотность и ожидание. Утратив вечное и недостижимое, простые смертные искали поддержки и опоры в своих правителях. Кто знает, почему все случилось именно так, но такой расклад событий в начале был как нельзя кстати для Высших. Взойдя на трон, те получили не только нити правления и венцы на голову, но и всеобщее обожание. Они стали неким подобием воплощения не просто силы, а божественной мощи. Отсюда и их название – Высшие.
Я много раз читал в исторических хрониках, что такие титулы были взяты из-за общественности. Правящие сиитшеты именовали себя никак иначе, как владыки. Это было принято задолго до создания всеобщих космических путей, не выделялось из общего ряда бесконечных побед, где всегда кто-то возводил себя на подиум и престол. Высшими их начал называть народ. Немой крик о помощи. Непонимание того, что нечто отсутствует в простой жизни, давило и мучило, но высказать и объяснить это состояние для низших было практически невозможно, зато с легкостью оно вылилось в олицетворение.
И именно поэтому в момент падения все рухнуло так оглушительно, ибо снова надежды и вера не оправдалась. Высшего существа же не сохранили, а правители смертны.
Воплощенный хаос.
С глухим стуком обуви я двинулся к вратам, ловя на себе испуганные, но пристальные взгляды. Меня узнавали, и это дополняло панику. Я – сиитшет, а значит, веду линию происхождения от павшего божества. Сенэкс, разумеется, оповестил о моем предательстве, а после и смерти. Против этого восстал Лу, но ненависть уже была неподконтрольна, ее сдерживал лишь страх.
Десятки и сотни не моргающих глаз прожигали меня, превращая каждый шаг в медленное движение, будто к казни. Люди расступались предо мной, я уже видел, что через несколько рядов толпы блестят шлемы стражи и воинов сиитшетов, что непрерывными кольцами окружали поместье. Знамена гордо развевались на тонких шпилях.
Я ожидал этого и был готов к бою, хотя и не имел в руках оружия. Мой единственный меч был сломан еще на островах, но тогда я не имел в нем никакой необходимости. Возможно, он и вовсе был лишним. Он бы мешал.
Вокруг меня стояли в основном рабы, я видел мелкие красные искры на ободках их ошейников, туго сдавливающих шею.
Неожиданно, но именно представители этой касты потянулись ко мне. Они зашептались, передавая друг другу весть о том, что изменник жив, что он сейчас здесь. Этот шепот множественными, дробящимися волнами проникал сквозь толпу, приводя ее в колыхание. Со всех сторон ко мне оборачивались десятки созданий. Они тянули ко мне руки и смотрели огромными, распахнутыми глазами, полными слез и отчаяния, но не подходили, остерегались. На пару метров от меня никто не приближался, и по мере моего продвижения, толпа, обволакивая, пропускала вперед.
Я всю жизнь помню те взгляды. Рабы проскальзывали сквозь множество более выдающихся слуг и даже их руководителей, они толпились вокруг, но звеняще и почти оглушительно молчали. Глаза… в них было так много.
Проведя не один год во дворце, я привык не обращать внимания на рабов и видеть в них не более чем вещь. Простые и заменимые инструменты, они и сами не догадывались об ином способе существования. Я привык, не задумываться о том, что они тоже чувствуют. И в той толпе я увидел такую же боль, какой жил сам, но я не смог испытать сострадания. Я принял это, как факт, но не больше. Мне было приятно вкушать их мучения, но я не ощущал желание изменить что-либо для них. Они были на своем месте, и я мог их использовать.
Смирение, покорность и стремление оказаться направленными – поколениями все это выводилось и взращивалось в душах низших, потому именно они на каком-то подсознательном уровне увидели во мне лидера. Рабы стремились приблизиться ко мне в то время как немногочисленные, но все же слуги шли на звонкие голоса осмелевших. Их было намного меньше, другие числом эти выкрики задавливали, но я все же слышал в гуле толпы более ясные и целенаправленные речи.
Где-то по левую руку с тонким свистом взорвался фонарь, усыпав постамент, на котором стоял, мелким крошевом. Никто не среагировал на звук, никто даже не устремил удивленного взгляда. Под ногами что-то глухо и неприятно шуршало, иногда перерождаясь в чавкающий шелест мерзкой жижи. Огромная площадь была усыпана уже испачканными и затоптанными в лужи листовками. Кто-то не так давно пытался этим привлечь толпу к себе, но попытка оказалась безуспешной. Никто и никак не мог из искры распалить пожар, все были сдавлены, прижаты к земле и совсем не отзывались на громкие и красивые фразы. Не злость и жажда свержения Высших царила на площади, а простое ожидание, которое вовсе не было способно как-либо измениться.
Пройдя сквозь толпу к центру, я наконец-то смог увидеть тех, кто все же пытался вывернуть события в свою пользу и улучить малый луч славы, которая прежде отдавалась сиитшетам вся без остатка и сомнения.