Страница 12 из 19
Впрочем, та же логика отсутствия у истца права на иск применима в нашем деле и к иску о признании права собственности, хотя здесь уже приходится говорить о предстоящей кондикции, а не о непосредственно применяемой. Ведь обогащение наступает все же не в момент присуждения права, а в момент получения владения самой вещью (нужно, однако, отличать получение незаконного владения: в этом случае возникает так называемая кондикция владения, которая пока остается предметом дискуссий в нашем праве).
Итак, имелись аргументы для спора о том, насколько соответствуют интересам государства требования о признании сделки недействительной и о признании права собственности. И в другом случае, вероятно, на них бы и следовало сосредоточиться. Но, понимая, что в наших судах эти доводы очень редко хорошо воспринимаются, а главное, видя гораздо более весомые противоречия в иске, мы, повторюсь, лишь слегка касались их. Я говорил не более чем следующее: «Если из руин сделали прекрасные объекты, то где же здесь нарушение закона об охране памятников, и зачем нужны такие законы об охране памятников, которые допускают в этом случае спор?»
Главное, как уже, уверен, видит читатель, состояло в том, что спор о признании права был возбужден невладеющим собственником.
Такой спор с 2005 г. стал невозможен.
Если, как сказано в п. 2 ст. 223 ГК РФ в редакции, действующей с 1 января 2005 г., добросовестный приобретатель недвижимости становится собственником с момента регистрации (движимости – с момента передачи), если имущество не может быть от него истребовано в порядке ст. 302, то, стало быть, пока не заявлен виндикационный иск по ст. 301 и 302, невозможно отрицать право собственности приобретателя.
Это простейшее логическое упражнение довольно быстро было выполнено нашими судами, и уже к концу 2007 г. ВАС РФ стал уверенно проводить эту позицию. А из нее как раз и следовал запрет на оспаривание права невладеющим собственником. Ему теперь оставлен только один способ спора о праве на вещь – посредством виндикационного иска.
Более того, с этого же момента утратило смысл признание сделки о вещи недействительной по тому основанию, что сделка совершена лицом, не имеющим право на отчуждение вещи. Ведь добросовестность приобретателя сама по себе означает, что сделка, по которой он приобрел вещь, недействительна потому, что отчуждатель не имел права на отчуждение, но приобретатель извинительно заблуждался на этот счет. Теперь оспаривание сделки отдельно от виндикационного иска ничего не дает истцу. Более того, искушенный ответчик может снисходительно признать такой иск и показать, что он потому и стал добросовестным приобретателем, что сделка недействительна.
Повторю, что в суде первой инстанции ни истец, ни ответчики п. 2 ст. 223 ГК РФ не упоминали. Смутным образом эту норму помянул суд, вступив вдруг в обсуждение доброй совести ответчиков.
Но в суде апелляционной инстанции мы уже обратились к этому оружию. Суд нас вполне понял, но не обнаружил достаточной уверенности. Было видно, что суд опасается отказывать в иске только по этому основанию.
Стали обсуждать исковую давность.
Вообще говоря, есть теория, что для иска о признании права, в том числе права собственности, исковая давность неприменима. Она основана на таком рассуждении, что возражение об исковой давности может быть сделано не ранее, чем обнаружится факт нарушения права истца (отсюда, кстати, вытекает, что если истец не имеет спорного права, то он не может в принципе пропустить исковую давность или, во всяком случае, нельзя отсчитывать исковую давность раньше момента возникновения права). Но если обнаружен факт нарушения права, а истцу достаточно просто доказать наличие такого права, то спор в этот момент исчерпан.
Теория эта далеко не общепризнана. Говорят, что если бы право не было нарушено, то и в суд истец бы не обратился и т. д.
Судебная практика в результате некоторых поисков после 2007 г. – отчасти в связи с появлением конструкции приобретения права собственности добросовестным приобретателем в порядке п. 2 ст. 223 ГК РФ, о котором уже говорилось, – сформулировала подход, согласно которому владеющий истец не ограничен возражением о пропуске срока исковой давности при предъявлении иска о признании права собственности. Тем самым, пожалуй, теория о неприменимости исковой давности к искам о признании права получила определенную поддержку.
Невладеющий истец, впрочем, такой привилегии не получил.
Что касается исковой давности для иска о признании сделки недействительной, то с 1996 г. к таким искам стала применяться та же давность, что и к искам о применении последствий недействительности сделки (п. 32 Постановления Пленумов ВС РФ и ВАС РФ от 1 июля 1996 г. № 6/8).
В нашем деле суд обсуждал только исковую давность для иска о праве собственности. Требования о признании сделки недействительной не заявлялись, хотя ничтожность этих сделок и была установлена судом без всякой давности.
Отвлекаясь от данного дела, я бы отметил, что такой подход вызывает сомнения с самых общих позиций: та норма ст. 166 ГК РФ, в которой говорится, что ничтожная сделка ничтожна сама по себе, действует все же помимо судебного производства. Если же спор все-таки попал в суд, то нужно обязательно соблюдать гарантии, данные для защиты от иска, в том числе, конечно, исковую давность.
Апелляционный суд кроме определения исковой давности занялся также и выяснением фактов владения разными частями здания разными ответчиками.
Этого суд первой инстанции не сделал. И постольку, поскольку у апелляционного суда росла уверенность в том, что решение нужно отменить, вполне уместным с точки зрения придания солидности отмене стало добавление в дело новых обширных материалов о владении помещениями. Участники реконструкции приносили схемы и планы здания, в которых разными цветами обозначались занимаемые помещения, были приложены фототаблицы здания до и после реконструкции и т. п.
Наконец, суд назначил сторонам срок для составления акта, в котором следовало описать, кем и какие помещения заняты.
Рассмотрение дела в этой инстанции потребовало нескольких заседаний.
После этого и было вынесено постановление об отмене решения и об отказе в иске. Часть владельцев, впрочем, находилась с истцом в достаточно близких экономических отношениях и была связана со сферой государственной собственности. Занимаемые ими помещения, конечно, были оставлены в собственности государства в силу отсутствия спора.
Из постановления были устранены все суждения суда первой инстанции о недобросовестности ответчиков, хотя и доводов об ошибочности и неприменимости этих суждений тоже не было. Да и весь механизм приобретения вопреки недействительности сделки был опущен, притом что сделки о реконструкции все же объявлялись ничтожными.
К моменту рассмотрения дела в кассационной инстанции ситуация заметно изменилась. Я не стану высказывать своих предположений о причинах этого. Но создавалось устойчивое впечатление, что апелляционное постановление будет отменено в любом случае. Опасность состояла в том, что имелась реальная угроза отмены только апелляционного постановления с оставлением в силе решения суда первой инстанции.
Поэтому мы употребили нашу энергию на всемерное усиление позиции в целом, а не на отдельное сохранение судебного акта, как бы то полагалось при обычной тактике. Имеется в виду ситуация, когда некоторые верные аргументы судом были отброшены, но решение вынесено тем не менее правильное. При проверке такого решения приходится делать выбор между повторением и тем более усилением отброшенных доводов, а тем самым демонстрацией нерешенных проблем в защищаемом решении и одной только защитой решения как акта, лишенного противоречий и сомнительных выводов. Обычно рекомендуется второй подход.
Но если имеется угроза не только отмены верного по сути акта, но и завершения дела в пользу другой стороны, то нужно показать категорическую недопустимость такого исхода дела. Исходя из этого, я вновь сосредоточился на том, что истец не может требовать признания за ним права собственности только в силу ничтожности сделки о реконструкции объекта, помимо вовлечения в спор всех фактов, которые могут стать основанием либо приобретения права собственности на помещения вследствие добросовестного приобретения, либо хотя бы отказа в виндикационном иске, если бы он был заявлен.