Антропологические путешествия

Меня отвели в мастерскую, где Роджер продолжает дело предков: делает серьги с маленькой ложечкой – здешние мужчины носят такую серьгу в правом ухе, ложечка – символ сливок. Носят только крестьяне, конечно. Еще – кожаные ремни с латунными коровками – их носят многие, колокольчики для коров – целые колокола, побольше-поменьше, но все увесистые. Их надевают коровам, когда стадо гонят высоко в горы, и когда коровы спускаются. Возвращение с пастбищ – тоже целый ритуал и большой праздник, не изменившийся за века. В мастерской можно увидеть сразу всю альпийскую аттрибутику, которая в Аппенцеле была и есть – лучшее украшение.

Городок – пряничный, дома расписные, вокруг – зеленые горы, а пряники – местный специалитет, с миндальной начинкой. Жизнь идет по тому самому расписанию в картинках: после месяца выборов – месяц прославления Христа, май, в июне ломают плевелы (снимают урожай злаковых) и играют свадьбы, июль – месяц сена и крещения детей, в августе все наряжаются в национальные костюмы и встречают пастухов со стадами, в сентябре играют на музыкальных инструментах, в октябре женщины вышивают, а женская аппенцельская доля – вообще нонсенс для современного человека: женщины здесь получили право голоса только в 1991 году. Выборы для Швейцарии – основа жизни, страной в прямом смысле слово управляет население, принимая решение по каждому значимому вопросу: снести или построить дом (голосование на уровне города или коммуны), решить возникшие проблемы на уровне кантона (часто) или всей конфедерации (редко). Аппенцельские женщины были «второй половиной» своих мужей, им достаточно было, чтоб голосовала первая. Женщины старшего возраста даже не обратили особого внимания на перемену участи: в патриархальной семье разногласий по вопросам мироустройства не бывает. Так вот в октябре, когда женщины вышивают, мужчины собираются у одного из трех здешних озер на ярмарку коров – приходят со своими коровами, чтобы продать, купить, показать, ну и попировать заодно. Зимой крестьянин предается духовной жизни, ноябрь заканчивается праздником всех святых, в декабре готовятся к Рождеству, в январе встречают волхвов.

До самого конца XX века в аппенцельских горах были отшельники, в последние годы исчезли – видимо, бежали от вездесущих туристов, для которых теперь придумывают всевозможные тематические тропы. Есть познавательные – на пути расставлены таблички с описанием местных растений, животных, насекомых, есть религиозная тропа – от часовни к часовне. Есть тропа анекдотов, что неудивительно: аппенцельские анекдоты рассказывают по всей Швейцарии. «Приезжает немец на большом Мерседесе, видит могилу Анри Динана (знаменитый основатель Красного Креста жил здесь последние годы) и спрашивает у прохожего: «Я вижу, у вас тут умирают великие люди, а вот родился ли у вас хоть один великий?» – «Нет, – отвечает местный житель, – у нас все рождаются младенцами». Великие здесь, может, и не рождались, но жили: педагог Песталоцци и один из пионеров натуропатии доктор Фогель. Хоть и кажется, что Аппенцель, в отличие от Санкт-Галлена – совсем уж норка. В мире имя Аппенцель прославилось тремя вещами: одноименными сыром, горькой настойкой и породой собак. А для самих аппенцельцев – «лучше гор могут быть только горы», на вершину одной из них мы поднялись по подвесной дороге и узнали девиз Аппенцеля: «Подняться наверх, чтоб посмотреть вниз». Взгляда сверху чаще всего и не хватает. Многие стремятся подняться еще выше: над вершиной, как орлы, парят парапланеристы, а настоящие орлы, вслед за отшельниками, покинули гору.

Полторы тысячи лет назад Санкт-Галлен (а по-французски Сан-Галь) и неизменный на всех языках Аппенцель были медвежьми углами. Медведь-золотые руки уступил свою вотчину сразу, а с пожарным медведем шла долгая схватка. В России же медведь по-прежнему сильнее человека.

Швейцария как belle epoque

Образ прекрасной и романтической Европы ассоциируется у меня с Бель Эпок, от которой остались одни следы, а в Швейцарии именно в нее и попадаешь.

Где вот встретишь полицейское управление, расписанное художником этой самой Бель Эпок, первым абстракционистом, Аугусто Джакометти, в солнечных тонах, будто попал на курорт? В Цюрихе. Всемирно знаменитый скульптор Альберто Джакометти, его младший родственник, которому отведены несколько залов в цюрихском музее изобразительных искусств Kunsthaus, уже – не из Прекрасной Эпохи, а из трагической. В Прекрасной тоже были трагедии, но личные, иногда кажется, что характер и количество этих личных трагедий и переросли в Первую и Вторую Мировые войны.

В богатой коллекции Кунстхауса есть картина малоизвестного художника, примечательная стоящей за ней историей. Это портрет дочери Альфреда Эшера, памятник которому стоит в самом сердце Цюриха, на площади перед центральным вокзалом, Hauptbahnhof. Эшер был одним из основателей современной Швейцарии: создал крупнейший банк, страховую компанию, Политех, лучшую в мире систему железных дорог, инициировал строительство Готардского тоннеля и был одним из главных политических деятелей Швейцарии.

И вот он заказывает портрет своей дочери Лидии художнику Карлу Штауффер-Берну, молодому, но уже известному портретисту. Лидия, замужем за сыном видного политика, влюбляется в художника, а он в нее, и они бегут в Италию. Потому что в Бель Эпок сословные правила и «буржуазная мораль» оставались прежними, а изменившаяся – вместе с фотографией, кино и теми же железными дорогами – картина мира толкала молодое поколение на всевозможные вольности, и история Лидии была отнюдь не единичной. Могущество Эшера простиралось далеко, так что отцовский гнев настиг беглецов и в Италии, Карл так и не успел создать «Новый храм Искусства», о котором мечтал – его арестовали, а Лидию определили в психбольницу. В 1891 году оба кончают с собой. Бель Эпок – это конфликт прекрасного старого с прекрасным новым. Дальше пойдут только конфликты ужасного с ужасным.

Прекрасная эпоха везде была в свое время: в Кунстхаусе – зал живописи золотого века Голландии, и это был XVII, в Цюрихе это перманентное состояние: он просто вбирает в себя громкие аккорды истории, оставаясь тем же благородным собранием, вокруг прозрачного Цюрихского озера, по которому курсируют белые лебеди и белые корабли. Кабаре Вольтер, основанное в 1916 году группой дадаистов, протестовавших против эстетики Прекрасной эпохи, которая, по их мнению, и привела к войне, сохраняет свой «протестный» интерьер, где можно посидеть в баре в обнимку с бюстом Вольтера, созерцая практически нынешнее современное искусство (совриск), только начала прошлого века. Тристан Тцара, Ханс Арп, Макс Эрнст отказались от традиционной эстетики, выставляя в Кабаре Вольтер немыслимые доселе произведения – полукартины-полускульптуры, то, что теперь называется арт-объектами. Тогда это был протест против ада войны, в которой они отказались принимать чью-либо сторону, и Швейцария, как пацифистская страна, дала им возможность найти для этого протеста художественный язык, а «совриск» хоть и вышел «из дадаистской шинели», но посыл его другой: осыпающаяся индустриальная эпоха.

Не случайно у входа в Kunsthaus – черная скульптура Родена «Врата ада». Это приглашение не в ад, а к проходящему сквозь него и всегда переживающему его искусству.

Цюрих-Вест – район сугубо сегодняшней жизни: стеклянные башни, музеи современного искусства, лофты, и лебединое озеро исчезает из вида – бывшая индустриальная зона, сохранившая свой дух и ныне, только теперь это не станки и конвейеры, а образ жизни людей, перенявших от машин главное их свойство – функциональность.

В получасе езды от Цюриха, на поезде, скользящем по рельсам как по маслу (спасибо Эшеру), приезжаю в Винтертур, чтобы посмотреть необычайную коллекцию Оскара Рейнхарда, где собраны шедевры от Питера Брейгеля до Ван-Гога. Смотрятся они иначе, чем в музеях, поскольку это личное пространство, вилла с мебелью, где жил сам Рейнхард, и его личный выбор. Импрессионистов он знал в детстве, его отец помогал им финансово, а сейчас на вилле «Am Römerholz» выставлены портреты Виктора Шоке. Это таможенник, который увлекся живописью импрессионистов, стал их покупателем и другом – в благодарность каждый из них написал его портрет.