Страница 10 из 20
Авторы проекта Франсуа Деларозьер и Пьер Орефис сделали свои мастерские открытыми для публики, каждый может наблюдать за тем, как продвигается работа, над созданием машин трудятся сорок пять человек. В зале экспонатов зрители катаются на деревянных рыбах, крабах и осьминогах, впоследствии они займут свое место в другом огромном сооружении – морской карусели, ее открытие готовится в 2009-м. Сейчас же по острову бродит первая готовая машина – слон. Размером он в несколько раз больше настоящего (12 метров высотой), на него забирается группа человек сорок, и он, издавая рев, отправляется из «стойла» на прогулку по острову. Чтоб никого не задавить, слон пускает из хобота фонтан. Кто не отреагировал на рев, призывающий посторониться – вынужден будет бежать, как демонстрант от водомета. Слон перебирает своими деревянным ногами (внутри, понятно, все металлическое) как настоящий, идет к набережной, делает круг и возвращается домой. Так он совершает пять прогулок в день.
Как говорит один из авторов проекта, Пьер Орефис – идея заключалась в том, чтоб соединить животное и машину, театр и улицу, «воображаемые миры» Жюля Верна, механику Леонардо да Винчи и индустриальную историю Нанта. А в практическом плане – чтоб это был не обычный парк аттракционов, где дети развлекаются, а взрослые за ними присматривают со стороны, а чтоб на равных. «Машины острова» – и движущиеся скульптуры, памятники судостроительной истории города (сочетание дерева и механизма), и «парк культуры и отдыха», сделанный не в резервации, за забором, а рассредоточенный по острову. Впрочем, культура как таковая – выставки, концерты, спектакли – сосредоточена в другом месте, называемым Lieu Unique. Название возникло из идеи сохранить инициалы LU – все, наверное, знают печенья и кексы этой марки, продающиеся повсюду в мире. В 1846 году в Нант приехал молодой человек по имени Lefevre (Лефевр), и чтоб заработать на жизнь, стал печь печенья. Печенья так понравились нантцам, что он быстро разбогател и открыл завод – спрос на его печенья вышел за пределы города, а потом и Франции. Женился господин Лефевр на девице по фамилии Utile (Утиль), так что его завод стал называться LU, эти инициалы красуются на башне, венчающей здание в стиле арт-деко. Теперь на сорока тысячах метрах бывшей фабрики печений, самых распространенных в мире (снаружи и не подумаешь, что внутри могла быть фабрика) – галереи, бутики, концертные залы и даже баня. А марку в 2007 году поглотил гигант Данон, поскольку большая рыба рано или поздно угодит в пасть кита, и печенья выпускаются уже не в Нанте.
LU остался номинальным символом Нанта, чья история сегодня расположилась на семи этажах великолепного музея, бывшего дворца королевы Анны Бретонской, а «Машины острова», скорее всего, станут его новой эмблемой. Сохраняясь как музей, Франция никогда не забывает изобретать будущее. Как сказала мне русская подруга, обитающая между Парижем и Москвой: приезжаешь в Россию – все говорят о близости апокалипсиса, и он действительно чувствуется, оказываешься во Франции – и нет никакого апокалипсиса.
Прошлое
Вроде есть вещи, которых будет хотеться всегда:
замки, устрицы, пальмы – ничего подобного,
Атлантический океан – как с гуся вода,
виноградник в колечках – сто раз опробованное —
прованские маки, оливковые стада,
овечки вечности с боков поездов сверхскорых,
а люди, которые, без которых..?
Простолюдины, как оказалось.
Даже не ангелы, падшие или павшие
в сраженьях с космической темной кашей —
просто летняя буйность и зимняя чахлость,
гормональные крылья,
в порывах как бы нездешней пыли
не успеваешь ахнуть.
Поиски личного краха -
сбагрить себя в объятия вертопраха,
обновленная версия замусоренного «я» —
нелицензионная,
так что ей понадкусывают края
и надорвут клаксоны.
Хотелось друзей вытащить из щелей,
а они там ссохлись и стали хрупки,
посадить на клей
лапки их, стебельки, скорлупки -
ушки склеиться могут, такая ценность.
Прошлое значит «перехотелось».
Рона-Альпы: высокая Франция
Монблан – самая высокая точка Европы. Рона – самая полноводная и бурная река Франции, питающая Средиземное море. Те, кто рождались на берегах Роны, в окружении вечнозеленых склонов и вечноснежных вершин, будто стремились им уподобиться. Потому регион Рона-Альпы – родина великих изобретателей и просто изобретательных людей. Которые сумели превратить бедную, не имеющую видимых ресурсов, горную деревню Межев, в фешенебельный курорт, а умирающим сегодня фермам Вуарона нашли новое применение. Здесь братья Люмьеры изобрели кино и еще 173 новинки прогресса, Жан-Жак Руссо с прогрессом боролся, став первым экологистом, гренобльцы затеяли французскую революцию, жители Аннси сделали свое озеро самым чистым в Европе, а шартрезские монахи придумали элексир долгой жизни. В Шамони изобрели альпинизм, виноделы Божоле ухитрились прославить простенькое вино на весь мир, савойцы купили и хранили плащаницу Христа, которая защищала их от чумы. За последние десятилетия рональпийцы сделали свой регион мировой столицей кулинарного искусства, покорять всевозможные вершины для них – образ жизни.
Лион – древний город, он существовал еще до н. э. и назывался Лугдунум (сократившись в течении веков до Лиона, это же слово означает по-французски – лев), во времена Римской империи был столицей Галлии, теперь это – второй город Франции. Его обширная историческая часть сохранилась настолько хорошо, что занесена в мировое наследие ЮНЕСКО. В XV веке, когда ткачей во Франции стало больше, чем покупателей хлопка, лионцы не растерялись и завезли из Китая технологию изготовления шелка. Посадили массу тутовых деревьев, которыми питается шелкопряд (ими и теперь окаймлены лионские тротуары), и стали шелковыми монополистами, пока ткачи не восстали против хозяев с оружием в руках почти за полвека до французской революции. Сегодня от шелковой традиции остались платки фирмы Гермес и длинные крытые переходы между домами – трабули: их построили специально для того, чтобы рулоны шелка при переноске не намокли под дождем. Если знать трабули – всего их 350 – по старому городу можно передвигаться с комфортом, скрываясь от пекла и ливней. Изобретательность у местных жителей в крови.
Антуан Люмьер был бедным живописцем, а жена его – прачкой. Антуана увлекал прогресс, поэтому он отдал сыновей, Огюста и Луи, в технический колледж, а сам сменил кисть на фотоаппарат. Слово фотограф тогда еще не родилось, это все равно был «художник», тем более, что отпечатки приходилось прорисовывать от руки. Самой большой проблемой фотографирования было то, что стеклянную пластину надо было намазывать эмульсией непосредственно перед тем, как вставить ее в аппарат и начать снимать. Снять кадр занимало не секунду, как теперь, а многие часы. Антуан экспериментировал, пытаясь изобрети сухую эмульсию, чтоб фотографировать можно было не только в лаборатории. Но тщетно. Секрет светочувствительности нашел его сын Луи и открыл в 1882 году маленький заводик по производству фотопластин. Через десять лет завод выпускал 18 миллионов пластин в год, так что это Луи положил начало любительской фотографии. Семья Люмьеров быстро разбогатела, и распределение ролей было таким: Луи – гений, его брат Огюст – менеджер, их отец Антуан – транжира. Антуан настолько был потрясен свалившимся с неба богатством, что начал строить дома, шутили, что у него «каменная болезнь». Он завел особняки по всей Франции, хотя семья жила только в одном из них, под Лионом, напротив семейного завода. Выход рабочих с завода – первые кинокадры в истории. Теперь в особняке – дом-музей и институт Люмьеров, и только ради того, чтобы побывать здесь, стоит приехать в Лион. Первую кинокамеру Луи соорудил из швейной машинки и оптического ружья, сто первая по сравнению с ней – как ноутбук рядом с ЭВМ. Ею снимают до сих пор – раз в год дают в руки великим режиссерам, приезжающим сюда, поскольку Институт Люмьеров – Мекка кинематографа. Здесь не только выставлены аппараты и фотографии, можно посмотреть и все ранние фильмы.