Страница 7 из 11
Отправляясь на кухню, я критически глянул на себя в маленькое зеркало, висевшее в простенке, я увидел ершистого и самоуверенного господина в сиреневой косоворотке и зеленых «багамах» чуть ниже колен, что мало вязалось с моей внутренней неуверенностью и шаткостью моего нового амплуа «стажера». Еще больше взъерошив свою романтическую прическу, я вышел на кухню Елуана.
Калам оказался высоким плотным мужчиной с огромной ассирийской бородой. Его крупное лицо с большим количеством красных прожилок и карими глазами лучилось энергией и здоровьем. При этом он был неуверен в себе и неловок в движениях, каждую минуту грозя что-нибудь опрокинуть, а от его шагов в шкафах перезванивались чайные приборы.
Пока Елуан готовил для нас омлет, щедро посыпанный петрушкой, базиликом, тархуном и какой-то еще незнакомой мне травой, мы с Каламом сумели найти общий язык, которым оказался чосеровский английский, что, конечно, было для меня большим облегчением по сравнению со вчерашним лингвистическим альпинизмом. С места в карьер Калам предложил мне отправиться с ним в путешествие по архипелагу Макам, которое он решил совершить для изучения местных диалектов. Он сказал мне, что он сам впервые предпринимает такое путешествие, и что меня он приглашает как лингвиста в роли «свежего уха» наподобие того, как в редакциях газет существует должность «свежего глаза», то есть человека, способного замечать стилистические несуразности и диссонансы, которые не заметит никакой искушенный редактор, устающий от ежедневной рутины. Корабль отчаливает сегодня на закате, так что, если я любезно приму его предложение, у меня еще будет целый день для осмотра города Халь и его достопримечательностей.
Настроившись принимать все, или почти все, что посылается мне моими незримыми попечителями, я, естественно, не стал противиться предоставленной мне возможности расширить кругозор относительно мира, в котором я был новичком, и сразу же принял предложение Калама. После этого Елуан, извинившись, отлучился по своим ученым надобностям, а мы с Каламом продолжили разговор. Я снова задал вопрос о названии города Халь и его символике, предполагая, что не получил от Елуана всю информацию по этому вопросу. Вот, что рассказал мне Калам.
Когда-то архипелаг Макам был охвачен гражданской войной, причиной которой были доктринальная рознь между его обитателями. Одни, их называли «красивыми», считали, что в основе мироздания лежит Красота и Добро, воплощенные в Абсолюте, и что долг каждого существа – стремиться реализовать в себе максимум Красоты и Добра и тем самым приблизиться к Абсолюту. Другие же, называвшиеся «горячими», утверждали, что достойной целью человека является реализация скрытого в некоторых существах тайного огня, а разговоры о Красоте и Добре годятся лишь как умственная жвачка для увеченных и обделенных существ. Природу тайного огня представители «горячих» отказывались сообщать непросветленным, или «холодным». Каждая группа настаивала на истинности своих предпосылок и, соответственно, выводов, которые они, исходя из них, делали.
Война «красивых» и «горячих» была долгой и жестокой, и не видно ей было конца, пока, наконец, один из судей города Халя, человек по имени ар-Кади, не нашел способ примирения воюющих сторон. Он заметил, что люди и цивилизации в молодости бывают мягкими и открытыми, а по мере созревания в них кристаллизуется жесткая структура, отрицательно влияющая на их способность истолковывать события. Войны всегда являлись естественным результатом несовместимости окаменевших доктрин. Ар-Кади предположил, что предотвратить их можно, не допуская жесткой душевной кристаллизации в отдельных людях и в человеческих коллективах. Достичь этого можно за счет смещения жизненных ориентиров и ценностей, сделав высшим благом не истину и не справедливость, а состояние, которое порождает и истину, и добро, и справедливость.
Состояние радости и полноты, именуемое на одном из местных языков «халем», и дало название этому городу, в котором выше других людей почитается отец и примиритель народов ар-Кади. Это состояние в том или ином его проявлении высоко ценится на всех островах архипелага Макам, обитатели которого перестали спорить и воевать друг с другом из-за «правильного» истолкования Истины и сосредоточились на стяжании «халя», объединяющего всех вокруг Истины, у которой на человеческих языках нет никакого названия, ибо все слова остаются в преддверии Истины.
– Но разве можно без знаний достичь состояния «халь»? – изумился я.
– Его можно испытать, слушая музыку или поэзию, созерцая небо или море, или собственную глубину. Любая малая малость в нашей Вселенной может вызвать «халь». К «халю» можно выйти через воображение, через красоту, через самоограничение и через созерцание. А достигнув «халя», человек будет стремиться к более высокому «халь-халю» и так далее, пока, освоившись во всех разновидностях и уровнях этого состояния, человек не достигнет «халя-по-ту-сторону-всех-халей», или Истины. Но об Истине мы предпочитаем молчать, потому что, во-первых, этого требует от нас целомудрие, а во-вторых, потому что о ней нельзя ничего сказать.
– Но как же достигается радость? – этот вопрос буквально вырвался у меня. В ответ Калам только улыбнулся и покачал головой: ох, не спрашивайте! И я больше не стал его ни о чем спрашивать.
Мой работодатель вызвался показать мне город Халь и заодно помочь с приобретением вещей, необходимых для путешествия. Платить за все предлагалось мне самому из выданного мне аванса: маленький мешочек золотых монет был весело подброшен Каламом и пойман мною на лету так же лихо, как это делали герои «Трех мушкетеров».
Уходя из квартиры Елуана, мы прикрыли за собой дверь, даже и не вспомнив о запорах. Вообще в этом городе было много старомодного и трогательного, о чем я только слышал или читал и уже почти забыл… Мы отправились на экскурсию и за покупками.
С некоторым запасом золота в кармане и в сопровождении гида, изъяснявшегося на английском (пусть и архаичном), я чувствовал себя вполне обеспеченно. Меня так и подмывало задавать Каламу вопросы, десятки, сотни вопросов. Я хотел бы, например, знать, где мы с ним, собственно, сейчас находимся: на Земле, на какой-нибудь планете или в ином измерении? Мне хотелось бы спросить его, кто они – жители этого города – мои потомки или предки? Ангелы или духи? Меня интересовал принцип правления города Халь и архипелага Макам. Любопытно было бы также узнать, где мой бородатый и добродушный спутник изучил средневековый английский. Меня интересовало буквально все, но я себя сдерживал, чтобы не быть назойливым и не утомлять Калама. Кроме того, я решил – в который раз за прошедшие сутки – отдохнуть от моих вечных треволнений тем более, что прогулка по городу обещала быть хальной.
На этот раз день выдался ветреный. Ветер дул с гор в сторону моря и вносил в обычную жизнь города особое оживление и суматоху: широко раскачивались высокие деревья, на пешеходах раздувались их платья и костюмы, и даже птицы в своих перелетах с дерева на дерево или с карниза на крышу должны были сообразовываться с ветром.
Опять, как при моем первом появлении в Хале я был захвачен разлитым всюду сиянием, природа которого была мне неизвестна. Как-то по-особому преломлялся здесь свет вокруг людей, домов и деревьев. В лицах людей не было привычной для Дуракина угнетенности и озабоченности, а была непривычно спокойная сдержанность. Кроме того, это были лица занятых людей, а не ротозеев, ищущих себе занятий и пустых развлечений – ротозеем был, очевидно, один я на весь город. Среди этих лиц было немало достойных любви, украшенных улыбкой, спокойных и ясных. Все это, а также особенности освещения, оливковый оттенок кожи у прохожих и их легкая танцующая пластика движений наводило на мысль о том, что я нахожусь в каком-то особом месте, о котором на старенькой нашей земле ничего не известно. В то же время прохожие, палисадники с кустами, заборчики с калитками – все было таким знакомым и будничным, что возникало желание просто благодарно все это принять и не мучиться сравнениями и вопросами.