Небесные селения

Мой новый знакомый вызвался проводить меня к морю. Мы гуляли и беседовали на самые разнообразные темы. Дойдя до набережной, мы присели на скамейку под огромным платаном, а потом начали прогуливаться по городу и говорили, говорили… Наконец-то у меня появился собеседник. Я не мог поверить самому себе. Мне столько нужно было у него узнать!

Оказалось, что мой собеседник тоже был лингвистом и, как это ни удивительно, специалистом по древне-ассирийским древностям. Он – его, кстати, звали Елуаном – непрерывно кивал и улыбался. Как и мне, ему очень редко удавалось встретить коллегу и проверить на практике свои в основном виртуальные знания. Он не очень хорошо меня понимал, еще хуже изъяснялся на древнем языке ассирийцев, и все же разговор с ним прояснил мне в некоторой степени мое новое положение…

Вот что я у него узнал. Город, в котором я оказался, называется Халь и расположен он в архипелаге Макам, являясь одним из его главных портов. На местных языках, а здесь действительно говорят на двух языках – кушитском и прото-иранском, – слово «халь» означает «радость», и является ключевым для понимания принципов местной цивилизации. Название архипелага Макам означает совокупность всех радостей, или всех видов радостей. По словам Елуана, эта «халистическая» цивилизация ориентирована не на какие-либо внешние достижения – такие как богатство, знатность и власть или даже такие как красота или высокая нравственность, – а исключительно на достижение, удержание и совершенствование радости. Жители Халя знают все оттенки радости, они умеют заряжаться ею и поднимать ее качество и градус, а от всего, что пахнет «нехалем», они отворачиваются и уходят, не пробуя даже в нем разбираться. Они знакомы с разными ипостасями радости и проводят свою жизнь, стремясь к тому, что является Источником «халя», но на этот счет у них нет единогласия, и потому они об этом предмете не спорят. На счет Источника одни говорят, что он находится за пределами архипелага Макам, другие – что «халь» сам себя порождает, а третьи считают, что Источник непостижим в принципе. Временами в город Халь прибывают стажеры из диких Щелей Вселенной, обучать которых «хализму» хальцы считают своим долгом и даже находят в этом особый халь. Правда не все стажеры одинаково подаются обучению, некоторые из них настолько укоренились в различных видах «нехаля», что их приходится изолировать в карантинах, а иногда отсылать назад в ту Щель, из которой их ранее извлекли.

Мы провели с Елуаном добрых три часа, гуляя по городу и упражняясь в сложных вокабулах древне-ассирийского языка, и я откровенно устал от прогулки и от напряжения, которого потребовал от меня наш разговор.

Наступили предвечерние часы жаркого летнего дня. Небо было безоблачным и ярким. Скрытый густыми зарослями рододендронов город изящно располагался у подножья горы, с которой я недавно спустился. Тщательная планировка улиц, обдуваемых свежим ветром с моря, радовала взор. Деревья шумели листвой, пестрели цветы в газонах. Светясь чистотой и отблескивая стеклами окон, из палисадников кокетливо выглядывали дома. Море сверкало в глубине длинных улочек там, где мраморные набережные раскрыли свои влажные ладони навстречу спокойным волнам залива. Закончив дневные дела, расходились по домам хальцы: ремесленники, чиновники, торговцы, лица их были сосредоточенными и светлыми. Общая картина города была безмятежная и умиротворяющая.

Я не знал, сколько сейчас времени, и не представлял себе, где я буду сегодня ночевать. Разговоры об отсутствии времени в этом городе были мне и с самого начала не очень-то понятны, а когда я увидел, что солнце начало клониться к горам, я на этот счет окончательно успокоился. Когда солнце спряталось за вершинами, я почувствовал, что проголодался и сообщил моему собеседнику, что был бы не прочь чего-нибудь поесть и заодно и выпить. Любезное предложение Елуана перекусить и отдохнуть у него дома я принял с искренней благодарностью.

Мы ужинали за маленьким столиком на кухне Елуана. После трех стаканчиков местного белого вина и бараньей кулебяки я почувствовал настоящий «халь» и впервые за день сбросил с себя напряжение от угнетавшей меня неизвестности и тревоги. Кроме того, я, наконец, снял с себя тяжелую одежду и обувь, в которой я был, когда переместился в эту местность. Елуан поделился со мной предметами своего гардероба, после чего пожелал мне спокойного отдыха и удалился, а я остался на веранде, увешанной связками сушеного перца и трав, с узкой походной кроватью, застеленной по-стажерски, то есть – плоской подушкой и грубым шерстяным одеялом. Заснул я, едва успев опустить на подушку голову, и спал, так, как не спал уже много лет, то есть просыпался лишь для того, чтобы ощутить блаженство погружения в сон без сновидений.

Ах, как я спал, как я сказочно спал! Кажется, что сон – это подобие смерти, а смерть это выпадение человека из общества живых? Но в том-то и дело, что сон это не тотальное отключение и выпадение. Во сне мы живем особой потаенной жизнью, а не одной только физиологией. Сон оживляет, обновляет, и приносит особый халь постижения и догадок. Сколько раз именно во сне ко мне приходили решения, которые я никогда не смог бы найти наяву. А как прекрасно пробуждение, когда ты, все еще плавая в волокнах душевной неги, в густых облаках подушек и простыней, не совсем еще вынырнул из волокнистой субстанции сна, и можешь позволить себе сделать это неторопливо со всем должным вниманием.

Мое пробуждение было ужасным. Я вскочил со своей походной постели в страшном волнении. Я стоял посреди веранды, увешанной связками белых головок чеснока, красного и зеленого перца, оранжевого лука и разноцветных трав, и дико смотрел по сторонам. Случилось нечто невероятное, невозможное, не укладывающееся ни в какие рамки! Мы с Елуаном провели полдня, общаясь на древне-ассирийском языке! Мы разговаривали на языке, на котором сегодня невозможно разговаривать. Ученые расшифровали шумерскую и ассирийскую клинопись, записанную на глиняных табличках и кирпичах, но нет на земле ни одного человека, который бы знал, как эти слова произносятся!

К завтраку я немного успокоился. Да, я разговаривал с Елуаном на древне-ассирийском языке, что абсолютно невозможно. Но вещи куда невозможнее этого происходили со мной в последние сутки и происходят в настоящий момент. Во-первых, я каким-то образом «выпал» из своего родного города и из того, что я раньше считал единственной реальностью. Во-вторых, уже второй день я нахожусь в буквальном смысле слова на другой планете, в абсолютно нереальном с земной точки зрения мире, вступая в непривычные отношения с существами, как будто бы неотличимыми от людей, однако на счет подлинной природы этих существ у меня нет никаких ясных понятий.

Я не знаю, чего я могу ожидать от моего нового окружения каждую следующую секунду. И все же кое-какие выводы я уже сделал, в частности, что моя самодеятельность не приносит желаемых результатов (достаточно вспомнить мою неудачную попытку устроить танцы посреди улицы), в то время как мне регулярно посылаются люди и обстоятельства, которые несут ответы на мои вопросы. Во всем этом чувствуется какая-то преднамеренность и просматривается некоторый замысел, как иначе мог бы один ассириолог встретить другого в нашей Галактике. Легче, кажется, двум пылинкам столкнуться в пространстве Вселенной.

Однако могу ли и должен ли я полагаться на незримую помощь, как дитя – на заботливых родителей? В Дуракине мы привыкли рассчитывать лишь на себя. И хочу ли я посвятить остаток жизни погоне за халем, как будто бы мне больше нечем заняться? Такая установка у нас называлась охотой за кайфом. Во всяком случае, мне следует подождать и посмотреть на развитие событий. Время покажет. Да, но что это еще за загадка отсутствия времени?

Эти и другие подобные мысли роились у меня в голове, пока я умывался и брился в ожидании завтрака. Елуан заглянул на веранду и сообщил мне, что к завтраку придет некто Калам, который хотел бы со мной познакомиться.