Страница 11 из 11
Под конец я начал ее понимать: времени, то есть повторения того же самого порядка событий не существует. Время это абстракция, огрубляющая и обедняющая нашу жизнь, попытка измерить неизмеримое.
Увлекшись рассказом о сероглазой девушке и о застольной беседе, я забыл упомянуть душистые синие цветы необычной формы, которых было много на столах. Клич сказала мне, что по-кушитски они называются «куль», потому что несут с собой «халь». За обедом мы ели спаржу и артишоки, которые я никогда не пробовал раньше, а только читал о них в книжках – в Дуракине они не росли, и туда их не привозили. Во всяком случае – не привозили для меня.
То, что я узнал, когда наш обед закончился и мы вышли из ресторана, решающим образом определило мою судьбу: Калам сообщил нам, что он предложил Клич принять участие в нашей экспедиции, и она приняла его предложение. Нужно ли говорить, как я был рад этой новости.
Сердечно распрощавшись с Елуаном, мы – Калам, Клич и я, – направились в хальский порт.
– Кушитский язык – это язык идей и вещей, а прото-иранский – это язык ветра, – сказала мне Клич в ответ на мой вопрос о местных языках.
– Какой из них ты хотел бы знать? – спросила она меня.
– А на каком языке шел у нас разговор за столом? – поинтересовался я.
– На языке идей и вещей, – ответила мне Клич на кушитском языке.
Выбор был сделан, и мы больше не возвращались к этому вопросу.
Плавание
Как и говорил Калам, на пристани нас ожидало парусное судно “Саха”, готовое к отплытию. С замирающим сердцем я поднялся на палубу и ходил по нему от носа до кормы, разбираясь в конструкции, знакомой мне по старым гравюрам и музейным моделям, которые я любил в далеком детстве.
Это был классический пакетбот, трехмачтовое пассажирское судно, водоизмещением в 300 тонн, какие ходили по морям в 17-18-ом веках. Однако парус на нем был больших размеров, чем обычная бизань. Передний шкатор триселя крепился к сегарсам, одетым на грот-мачту, по которой они двигались вверх и вниз, а задние фордуны были поставлены на тали. Я боюсь, что читающий эти строки не все в них сумеет понять, если, конечно, в юности он не увлекался парусными судами, как увлекался ими я. Однако могу его заверить, что это было отличное судно и вовсе не старое, способное прослужить еще не один десяток лет!
Пока я любовался кораблем, Калам успел проводить Клич в ее каюту и послать одного из матросов за ее вещами. Его чемоданы были привезены на судно заранее. Кроме того, он переговорил со своими старыми знакомыми капитаном Фладдом и старшим офицером Туэлем. От них он пришел на мостик, где я стоял, радуясь легкой качке и попутному ветру, и осматривая Хальскую бухту в подзорную трубу. От свежего воздуха у меня захватило дух, я дышал и не мог надышаться!
Калам сообщил мне, что на судне тридцать матросов и столько же пассажиров, что дует попутный юго-восточный Эвр и что капитан Фладд приглашает нас вечером на ужин в свою каюту. Через два часа мы спокойно вышли из бухты Халя. Я стоял на носу корабля, наполненный халем, так же как наш парус был наполнен Эвром, а корабль нес нас навстречу непредсказуемому.
Капитан Фладд и старший офицер Туэль, с которыми мы ужинали в капитанской каюте в наш первый вечер, – ужин, кстати, был изысканный и прекрасно сервированный – оказались на редкость веселыми и остроумными людьми, знающими великое множество морских историй. Одну красивую историю, рассказанную Туэлем во время ужина, мне удалось позже записать, конечно, не без помощи Клич, моей спутницы и помощницы во всех моих делах. Вот эта история:
Однажды, когда мы шли из Тахарата в Кудрат на пакетботе «Надежда» и находились на траверзе мыса Гаттерас, с юго-запада на нас налетел шторм.
На судне было двадцать пять пассажиров и среди них художник по имени Мэт, ехавший с сестрой. Мэт вез с собой тяжелый плоский ящик в человеческий рост, с трудом втиснутый двумя сильными матросами в дверь его каюты. Художник не распространялся насчет содержимого ящика, и, разумеется, никто его об этом не спрашивал.
Шторм между тем приближался. В известной мере мы были готовы к этому шторму, так как погода уже некоторое время угрожающе портилась. Люки нашего пакетбота были задраены, багаж и все предметы внизу и на палубе надежно закреплены. По мере того как ветер крепчал, мы убирали паруса, и корабль несли теперь только контрбизань и фор-марсель.
Мы шли таким образом день и ночь – наш пакетбот во многих отношениях показал себя отличным мореходом, и мы совсем не набрали воды в трюм. Однако на исходе ночи ветер стал ураганным, наша контрбизань была разорвана в клочья, мы потеряли ход, и на нас обрушилось подряд несколько гигантских валов. Они увлекли за собой в море трех матросов, камбуз и почти весь левый фальшборт. Не успели мы придти в себя, как лопнул фор-марсель, но мы поставили штормовые паруса, и в течение нескольких часов наше судно продолжало благополучно продвигаться вперед.
Однако ураган не стихал и ничто не свидетельствовало о скором его прекращении. Ванты, как оказалось, были плохо натянуты и все время испытывали излишнее напряжение – в результате, когда уже светало и вся команда была вымотана до предела, корабль резко вильнул, а бизань-мачта не выдержала и рухнула на палубу. Более часа мы тщетно пытались освободить от нее судно, которое теперь подвергалось чудовищной боковой качке, а затем на корму явился плотник и доложил, что вода в трюме поднялась выше колен. В довершение всех бед выяснилось, что помпы засорены и ничего не откачивают.
Теперь на судне воцарилось отчаяние и смятение, однако была сделана попытка облегчить его, выбросив за борт весь груз, до которого удалось добраться, и срубив обе мачты. В конце концов нам удалось это сделать, но помпы по-прежнему бездействовали, а вода в трюме стремительно прибывала. Корабли наш был обречен.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.