Страница 84 из 101
легко может его напугать неожиданными звуками, ощущением присутствия, искажением вида предметов в
темноте и кошмарными снами.
Лэйн обычно молчал, но иногда на него находило желание поговорить – в эти минуты он
рассказывал Хейле и Калилу о духах, которые их окружают. Хейле далкрум казался пришельцем
из какого-то другого мира, которого она совершенно не знала, в ответ она неуверенно говорила о
повадках зверей и о том, где лучше продавать снятые шкуры – она не была уверена, что Лэйну
такие темы интересны, но он, казалось, слушал внимательно, не перебивая. Хейла влюбилась в
него, искренне и беззаветно; за всю ее жизнь это был первый мужчина, которого она полюбила.
Как женщина она далкрума, впрочем, совершенно не интересовала – только как проводник и
товарищ; обычно он легко заигрывал с женщинами, но здесь, понимая, что чувства со стороны
одинокой и некрасивой Хейлы будут, скорее всего, самыми серьезными, общался с ней тепло, но
сохранял определенную дистанцию, не позволяя себе ни намека на флирт, ни даже шуток на эту
тему.
В ту ночь они о многом поговорили, при том говорил в основном Лэйн, нашедший в лице
Хейлы благодарного слушателя. Слишком давно он не общался ни с кем просто так, ни о чем и
обо всем сразу – он привык к одиночеству, но потребность в простом человеческом общении
никуда не пропала, хотя в силу обстоятельств и оказалась подавлена. Хейла в ответ рассказала ему
все о себе, и даже о том, что не рассказывала до сих пор никому – как в восемь лет ее совратил
отец и как последующие годы принуждал сожительствовать с ним; в этой порочной связи она
видела причину своих неудач с мужчинами.
В ходе рассказа она вдруг заметила усмешку на лице Лэйна, оборвалась на полуслове и
сжалась. Она открыла ему свою душу, а он, человек, которого она полюбила и которым
восхищалась, как богом, в ответ смеется над ней – это было для нее хуже удара ножом в сердце.
– Что смешного?! – Сквозь зубы выдавила она, со всей силы сжимая кулаки для того,
чтобы не расплакаться.
Лэйн словно очнулся: его отсутствующий взгляд вновь обратился к вещам и людям,
окружавшим далкрума в данную минуту, он вдруг понял, насколько неуместной и обидной
должна была показаться Хейле его усмешка, и поспешил объясниться:
– Прости. Я смеюсь не над тобой, а над самим собой. Подобное притягивает подобное; мы
раз за разом впускаем в свою жизнь то, к чему привязаны – неважно, привязаны мы любовью или
ненавистью – и я в этом смысле совсем не исключение. Куда бы я не пошел, мне постоянно
встречаются люди, которые не могут найти общий язык со своими отцами… И этот мальчик, –
Лэйн кивнул в сторону спящего Калила, – не исключение… Уже столько лет я хочу жить своей
жизнью, перевернуть эту страницу, ни в чем не быть на него похожим – и все зря: то, что я хочу
забыть, раз за разом возвращается ко мне, как будто бы окружающий мир специально хочет
напоминать мне о нем снова и снова. Возможно, я слишком к нему привязан – хотя, как и в твоем
случае, эта привязанность основана на ненависти, а не на любви.
Жесткое выражение сошло с лица Хейлы: она вдруг поняла, что безукоризненное и
совершенное существо, которому она была готова поклоняться, как богу, имеет за спиной путь, заполненный отнюдь не только лишь одними героическими свершениями и восхождением от
славы к славе. Она подумала, что тени прошлого терзают Лэйна, может быть, не меньше, чем ее
саму, и осторожно спросила:
– Он… тоже?..
– Нет-нет, – Лэйн покачал головой. – Ничего такого не было. В чем-то он
противоположность твоего – никогда не шел на поводу страстей, наоборот, всегда их подавлял…
безукоризненный и чистый…
Лэйн замолчал. Хейла не задавала вопросов, предоставляя далкруму возможность решать
самому, что говорить, а что нет, и спустя какое-то время Лэйн продолжил:
– Мой отец принес обеты Ордена Незапятнаных. Слышала о них?
Хейла сделала неопределенное движение головой.
– Кажется, они не пьют вина… и не спят с женщинами?..
– Да, все верно, – кивнул Лэйн. – И еще множество подобных «не». Никаких страстей,
ничего низменного. Это светлый Орден, задача которого – очистить человеческую природу от сил, привнесенных в нее Луной и Горгелойгом, во всем уподобиться бесстрастным и совершенным
ангелам Небес. Орден немногочисленен, поскольку предполагает жестокую аскезу: полный отказ
от земных удовольствий, постоянные духовные практики, молитвы и самоистязания с целью
подавить слабую и неверную плоть и целиком подчинить ее духу. Обеты принимаются не все:
только те, в исполнении которых человек уверен. В тысячу раз лучше не принимать обет, чем
принять и не исполнить, ведь если обет нарушен, поправить уже ничего нельзя: нарушивший уже
не может считаться Незапятнанным. Мой отец принадлежал к знатному роду, но поскольку он не
был старшим сыном в семье, то и обязанности продолжать род не имел, и поэтому в возрасте
шестнадцати лет принес обеты Ордена Незапятнанных. Дед, как говорят, был в гневе, поскольку
планировал породниться с другим родом, но со временем остыл и принял выбор отца; кроме того, он надеялся, что со временем эта «блажь» пройдет и природа возьмет свое. Однако, мой отец –
человек железной воли: шли недели, месяцы и даже годы, а он по-прежнему сторонился женщин, не пил вина, не ел ничего, ласкающего вкус, не предавался развлечениям, а целыми днями либо
молился, либо посвящал себя тренировкам с оружием, изучению военной тактики и стратегии. Его
фанатизм пугал родных, к нему в качестве служанки приставили красивую молодую девушку,
которая смотрела на него глазами, полными обожания, но и к ней он оставался равнодушен.
Прошло несколько лет. Как-то отец заболел; моя бабка, которая немного разбиралась в ведовстве, сварила приворотное зелье и под видом лекарства велела служанке подать это питье отцу,
объяснив ей, что это и как надлежит действовать дальше. Отец выпил зелье, и разум его
помутился; служанка легла с ним в постель и без труда совратила. Это был единственный раз, когда мой безукоризненный родитель нарушил обет целомудрия – и в эту самую ночь был зачат
я…
Лэйн замолчал, вперив взгляд в горящий огонь. Хейла поднялась и положила в костер еще
пару поленьев. Затем она вернулась на место, показывая, что готова слушать дальше.
– На утро, осознав, что произошло, отец пришел в бешенство. Он прогнал служанку, а
когда бабка встала на ее защиту и проговорилась, что любовное зелье служанка поднесла с ее
ведома – разъярился еще больше. Он проклял всю нашу семью, весь род, сказав, что подлость и
ложь несовместимы с достоинством аристократа, и что род наш обречен и должен закончится. Он
собирался бросить все, одеться в рубище и уйти – по счастью, до этого не дошло; но дед выслал
его в отдаленное имение, запретив появляться в родовом замке. Проклятье его, однако, вскоре
начало осуществляться: его старший брат, мой дядя, который должен был наследовать земли и
титул, упал с лошади и вскоре умер; сестра моего отца и ее муж, зная, что отец в опале, отравили
жену дяди и его детей для того, чтобы сделаться наследниками. Это дело раскрылось; дед начал
войну с графством, из которого происходил его зять и где последний вместе с женой нашли
убежище. Войну дед выиграл и публично казнил собственную дочь и ее мужа, хотя никакой
радости ни эта победа, ни совершенное правосудие ему не доставили. Случившееся подкосило и
его самого, и его жену, мою бабку, и когда умер дед, она наконец призвала моего отца обратно. Он
ответил отказом – в то время он делал карьеру в королевской армии, и вернулся в родовой замок
лишь тогда, когда его мать умерла. Говорят, она сварила ядовитое зелье и выпила его, сведя счеты